– Нам придется подождать почти час, пока доспеют другие тигли. Может быть, тем временем ваше высокопреосвященство посидит или подышит свежим воздухом? – осведомился Бальзамо.
– А это золото? – не ответив на вопрос, спросил кардинал.
Бальзамо усмехнулся. Кардинал был в его руках.
– Вы сомневаетесь, монсеньор?
– Знаете, ученые столько раз обманывались.
– Вы не досказали свою мысль, принц, – отозвался Бальзамо. – Вы полагаете, что я вас обманул, причем умышленно. Ваше высокопреосвященство, я слишком мало стоил бы в собственных глазах, если бы мое честолюбие не шло дальше стен моего кабинета: вы покинули бы его в восхищении, которое при первой же пробе золота и утратили. Полно вам, принц, окажите мне честь и поверьте, что, пожелай я вас обмануть, я сделал бы это ловчее и для более возвышенной цели. Впрочем, ваше высокопреосвященство знает ведь, как проверить золото?
– Конечно, с помощью пробирного камня.
– Вам, монсеньор, разумеется, уже приходилось это делать, причем наверняка с испанскими слитками, которые сейчас в ходу. Золото в них самое чистое, какое только можно найти, однако среди них попадается и много фальшивых.
– Такое у меня и в самом деле бывало.
– Прошу, принц, вот камень и кислота.
– Не надо, вы меня убедили.
– Монсеньор, сделайте мне приятное: удостоверьтесь, что эти слитки золотые и к тому же без примесей.
Кардиналу, казалось, претило выказывать недоверчивость, но в то же время он явно сомневался. Бальзамо сам сделал пробу и показал результат гостю.
– Двадцать восемь карат. Пора разливать остальное, – сказал он.
Через десять минут на разогревшихся оческах стояло четыре слитка на двести фунтов.
– Вы приехали в карете, ваше высокопреосвященство? Во всяком случае, я видел ехавшую карету.
– Да.
– Велите поставить ее у двери, и мой слуга отнесет туда слитки.
– Сто тысяч экю! – пробормотал кардинал и сбросил маску, как будто желая увидеть собственными глазами стоящие у его ног слитки.
– Теперь, увидев все самолично, вы сможете сказать, откуда это золото, не так ли, принц?
– Да, безусловно, я готов подтвердить.
– Вот это ни к чему, монсеньор, ученых во Франции не любят. Вот если бы я производил не золото, а теории – тогда другое дело.
– Что же в таком случае я могу для вас сделать? – спросил принц, с трудом поднимая изнеженными руками пятидесятифунтовый слиток.
Бальзамо пристально посмотрел на него и весьма непочтительно рассмеялся.
– Разве я сказал что-нибудь смешное? – осведомился кардинал.
– Клянусь, ваше высокопреосвященство предлагает мне свои услуги!
– Конечно.
– А не более уместно было бы, если бы я предложил вам свои?
Лицо кардинала потемнело.
– Вы меня весьма обязали, сударь, – ответил он, – не спорю. Однако если вы потребуете более крупного вознаграждения, чем я рассчитываю, я ваших услуг не приму. В Париже, хвала Создателю, есть еще достаточно ростовщиков, у которых где под залог, где под расписку я добуду к послезавтрашнему дню сто тысяч экю: один только мой епископский перстень стоит сорок тысяч ливров.
С этими словами прелат вытянул свою по-женски белую руку, на безымянном пальце которой сверкал бриллиант величиною с лесной орех.
– Принц, мне хотелось бы, чтобы вы ни на секунду не подумали, что я хотел вас оскорбить, – с поклоном отозвался Бальзамо и продолжал как бы про себя: – Странно, что правда так подействовала на человека, именующего себя принцем.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ну как же! Ваше высокопреосвященство предлагает мне свои услуги – не так ли? Вот я и спрашиваю у вас, монсеньор: какого рода услуги можете вы мне оказать?
– Прежде всего мое влияние при дворе…
– Принц, вы же знаете сами, что сейчас оно не так уж и велико. С тем же успехом я мог бы попросить покровительства у господина де Шуазеля, которому осталось ходить в министрах недели две. Так что если уж речь зашла о влиянии, давайте полагаться на мое. Вот прекрасное чистое золото. Всякий раз, когда вашему высокопреосвященству понадобится еще, дайте мне знать накануне или утром в тот же день, и вы его получите. А имея золото, можно добиться всего – не правда ли, ваше высочество?
– Да нет, не всего, – тихо проговорил кардинал, который уже полностью подчинился собеседнику и не пытался изображать из себя покровителя.
– Ах да, верно, – отозвался Бальзамо. – Я и забыл, что ваше высокопреосвященство желает кое-чего, кроме золота, кое-чего, что дороже всех богатств мира, но это – дело не науки, а магии. Одно ваше слово, и алхимик уступит место магу.
– Благодарю вас, сударь, но мне ничего не нужно, я ничего больше не желаю, – грустно ответил кардинал.
Бальзамо подошел поближе и проговорил:
– Ваше высочество, такой молодой, пылкий, красивый и богатый принц, который к тому же носит имя Роган, не должен так отвечать магу.
– Почему же?
– Потому что маг читает в сердце и видит там совсем другое.
– У меня нет больше желаний, я ничего не хочу, сударь, – чуть ли не в ужасе повторил кардинал.
– А я полагаю, что все обстоит как раз наоборот: желания у вашего высокопреосвященства таковы, что вы не осмеливаетесь сознаться в них даже самому себе, поскольку желания эти – королевские.
– Кажется, сударь, вы намекаете на те несколько слов, которыми мы обменялись у принцессы? – вздрогнув, спросил кардинал.
– Да, это так, монсеньор.
– В таком случае, сударь, вы ошиблись тогда и продолжаете ошибаться сейчас.
– Неужели вы забыли, принц, что я вижу происходящее в этот миг в вашем сердце так же ясно, как видел, что ваша карета выезжает из монастыря кармелиток в Сен-Дени, пересекает заставу, сворачивает на бульвар и останавливается под деревьями, шагах в пятнадцати от моего дома?
– Тогда объяснитесь и скажите, что меня волнует.
– Ваше высочество, принцы из вашего рода всегда были склонны к любви большой и опасной. Это закон, и вы не являетесь исключением.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – пролепетал принц.
– Напротив, прекрасно понимаете. Я мог бы коснуться многих струн, которые звучат в вас, но зачем? Я задел именно ту, которую нужно, и она зазвенела, да еще как!
Кардинал поднял голову и, все еще немного сомневаясь, вопросительно заглянул в глаза Бальзамо, смотревшие ясно и уверенно. Тот улыбнулся с выражением такого превосходства, что кардинал опустил взгляд.
– О, вы правы, монсеньор, совершенно правы, и не надо так смотреть на меня: я слишком ясно вижу, что происходит у вас в сердце – ведь там словно в зеркале отражается внешний вид предметов.
– Молчите, граф Феникс, молчите! – испуганно вскрикнул кардинал.
– Да, вы правы, нужно молчать: пока не пришло еще время выставлять напоказ такую любовь.
– Вы говорите, пока еще?
– Да.
– Значит, у этой любви есть будущее?
– А почему бы и нет?
– А вы можете уверить меня в том, что эта любовь небезрассудна? Я ведь так считал, считаю и буду считать до тех пор, покуда мне не докажут обратное.
– Вы просите слишком многого, ваше высокопреосвященство. Я не могу ничего сказать, пока не встречусь с той, что внушила вам эту любовь, или не получу какой-нибудь принадлежащий ей предмет.
– Что за предмет вы имеете в виду?
– К примеру, прядь – хоть самую маленькую – ее прекрасных золотистых волос.
– О, да вы и в самом деле человек проницательный! Вы действительно читаете в моем сердце с тою же легкостью, с какой я читаю книгу.
– Увы! То же самое сказал мне ваш бедный двоюродный прадед, шевалье Луи де Роган, когда я прощался с ним в Бастилии у подножия эшафота, на который он столь бесстрашно взошел.
– Он вам так сказал? Что вы – проницательный человек?
– Да, и к тому же что я умею читать в сердцах. Я ведь предупреждал, что шевалье де Прео его предаст. Он не хотел меня слушать, но все вышло по-моему.
– Вы видите большое сходство между мной и моим предком? – побледнев, спросил кардинал.
– Я только хочу напомнить вам, монсеньор, что вы должны быть очень осмотрительны, когда будете добывать прядь волос из-под короны.
– Куда бы мне ни пришлось за нею отправиться, вы ее получите, сударь.
– Отлично. Вот ваше золото, принц; надеюсь, вы больше не сомневаетесь в том, что это и в самом деле золото?
– Дайте мне перо и бумагу.
– Зачем, монсеньор?
– Чтобы написать расписку в получении ста тысяч экю, которые вы столь любезно дали мне в долг.
– Полно, монсеньор, зачем мне ваша расписка?
– Я часто делаю долги, мой дорогой граф, но имейте в виду: я никогда не беру деньги просто так.
– Как вам будет угодно, принц.
Кардинал взял со стола перо и необычайно крупным и неудобочитаемым почерком написал расписку, орфография которой заставила бы сегодня ужаснуться даже экономку ризничего.
– Так будет хорошо? – протягивая бумагу Бальзамо, спросил кардинал.
– Превосходно, – даже не взглянув на нее, ответил граф и положил лист в карман.
– Вы не хотите ее прочесть, сударь?
– У меня есть слово вашего высокопреосвященства, а слово Роганов стоит больше любого заклада.
– Граф, – проговорил кардинал с полупоклоном, что со стороны человека его положения значило немало, – вы весьма любезны, и, коль скоро я не могу сделать вас своим должником, прошу не лишать меня удовольствия оставаться вашим.
Поклонившись в свою очередь, Бальзамо дернул за сонетку, и на пороге появился Фриц. Граф что-то сказал ему по-немецки, Фриц наклонился и, словно ребенок, которому нужно унести восемь апельсинов, немного неловко, но без видимых усилий поднял восемь слитков, обернутых в очески.
– Этот малый – настоящий Геркулес! – воскликнул кардинал.
– Да, принц, он довольно силен, – отозвался Бальзамо. – Однако, истины ради, должен сказать, что с тех пор, как он у меня на службе, я каждое утро даю ему три капли эликсира, приготовленного моим ученым другом доктором Альтотасом. Эликсир уже начинает действовать, через год парень будет поднимать одной рукой восемьсот унций.