– Тогда ссуди меня тысчонкой луидоров, мне очень нужно, – попросил Жан.
– Тысчонкой щелчков по вашему толстому красному носу.
– Значит, король решил отставить этого ужасного Шуазеля? – поинтересовалась Шон.
– Тоже мне новость! Вы же прекрасно знаете, что он – бессменный.
– Тогда, может, король влюбился в дофину?
– Вот это уже ближе, слава богу. Но взгляните-ка на этого тупицу, который пожирает шоколад и не хочет даже мизинцем шевельнуть, чтобы помочь мне. Ох, эти двое заставят меня умереть от горя.
Не обращая внимания на бурю у него за спиной, Жан отрезал еще кусок хлеба, намазал его маслом и налил себе вторую чашку.
– Так, значит, король влюблен? – воскликнула Шон.
Г-жа Дюбарри кивнула головой, как бы подтверждая: «Вот именно».
– Да еще в дофину! – всплеснув руками, продолжала Шон. – Впрочем, тем лучше. Кровосмешением он, пожалуй, заниматься не станет, и вы будете спокойны. Лучше в нее, чем в другую.
– А если он как раз и влюблен в другую?
– Вот как? Но о ком ты говоришь? – побледнев, воскликнула Шон.
– Вот так. Только не падай в обморок, нам только этого не хватало.
– Но если это правда, мы пропали. Вот что тебя мучает, Жанна! – прошептала Шон. – Но в кого же он влюбился?
– Спроси у моего братца, который уже посинел от шоколада и вот-вот задохнется. Он тебе все расскажет, потому что знает или по крайней мере подозревает, в чем дело.
– Это ты обо мне? – поднял голову Жан.
– О вас, о вас, услужливый и предупредительный братец! Вас просят назвать имя особы, которая занимает короля.
Набивший до отказа рот Жан с огромным трудом выдавил из себя три слова:
– Мадемуазель де Таверне.
– Мадемуазель де Таверне? Помилуйте! – воскликнула Шон.
– А этот палач знает и преспокойно ест! – откинувшись на спинку кресла и воздев руки к небу, взвыла графиня.
– Ну и ну! – подхватила Шон, явно переметнувшись со стороны брата на сторону сестры.
– Никак не могу понять, почему я до сих пор не выцарапала этому лентяю его опухшие от сна глазищи! – продолжала возмущаться графиня. – Смотри, моя дорогая, он встает!
– Вы ошибаетесь, я не спал, – возразил Жан.
– Что ж тогда вы делали, потаскун этакий?
– Да я, черт побери, бегал всю ночь и утро! – возмутился Жан.
– Так я и знала. Ах, кто бы сослужил мне службу и сказал, что делает эта девчонка, где она?
– Где она? – переспросил Жан.
– Да, где?
– В Париже, конечно!
– В Париже? Но где именно?
– На улице Цапли.
– Кто вам это сказал?
– Кучер их кареты, которого я дождался в конюшне и расспросил.
– И что он вам сказал?
– Что отвез всех де Таверне в небольшой особняк на улице Цапли, расположенный в саду рядом с гостиницей «Арменонвиль».
– Ах, Жан, за это я готова с вами помириться! – воскликнула графиня. – Однако нам нужны подробности: как она живет, с кем видится, что делает? Получает ли письма? Все это очень важно.
– Ну что ж, узнаем.
– Каким образом?
– Ага, теперь «каким образом»? Я искал, поищите и вы.
– Улица Цапли? – вдруг переспросила Шон.
– Улица Цапли, – флегматично повторил Жан.
– Но ведь должны же на этой улице сдаваться квартиры внаем?
– Прекрасная мысль! – вскричала графиня. – Надо бежать как можно скорее на улицу Цапли, Жан, и снять там дом. В нем мы кого-нибудь спрячем, чтобы следить за тем, кто приходит, кто выходит и что там вообще делается. Скорее карету – и туда.
– Бесполезно: там квартиры не сдаются.
– Откуда вы знаете?
– Спросил, черт возьми! Правда, есть…
– Где есть, ну, говорите же!
– На улице Платриер.
– Что это еще за улица?
– Улица Платриер, говоришь?
– Ну да.
– Это улица, которая задами выходит на сады, расположенные на улице Кок-Эрон.
– Так давайте же скорее снимем квартиру на улице Платриер! – заторопилась графиня.
– Уже снята, – сообщил Жан.
– Ну что за умница! Идите сюда, Жан, поцелуйте меня, – обрадовалась графиня.
Жан утер рот, расцеловал г-жу Дюбарри в обе щеки и церемонно поклонился в знак благодарности за оказанную честь.
– Все вышло удачно, – проговорил он.
– Вас никто не узнал?
– Да какой дьявол мог узнать меня на улице Платриер?
– И что вы сняли?
– Маленькую квартирку в каком-то покосившемся доме.
– Вас спросили, для кого это?
– Конечно.
– И что вы ответили?
– Сказал, что для молодой вдовы. Ты вдова, Шон?
– Да ну тебя! – отозвалась та.
– Вот и чудесно: в квартире обоснуется Шон и будет за всеми следить и наблюдать. Но нельзя терять времени.
– Я еду немедленно! – воскликнула Шон. – Лошадей! Лошадей!
– Лошадей! – завопила г-жа Дюбарри так, что легко разбудила бы весь дворец Спящей красавицы.
Жан и графиня прекрасно понимали, как им держаться по отношению к Андреа. Та хоть и не блистала, но привлекла внимание короля: значит, она опасна.
– Эта девчонка, – рассуждала графиня, ожидая, пока заложат лошадей, – не была бы настоящей провинциалкой, если бы не притащила за собой со своей голубятни какого-нибудь вздыхателя. Найдем его – и мигом под венец! Ничто не способно остудить пыл короля так, как брак между влюбленными из провинции.
– Напротив, черт возьми! – возразил Жан. – Этого делать не надо. По мнению его величества, это весьма по-христиански, а вам, графиня, известно лучше, чем кому бы то ни было, какой лакомый кусочек для него представляет молодая замужняя женщина. А вот девушка, имеющая любовника, вызовет у него гораздо больше неудовольствия. Карета готова, – добавил он.
Пожав руку Жану и поцеловав сестру, Шон бросилась к дверям.
– А вы не проводите ее, Жан? – удивилась графиня.
– Нет, я пойду своим путем, – ответил Жан. – Жди меня на улице Платриер, Шон. Я первый нанесу тебе визит в твоем новом жилище.
Когда Шон ушла, Жан опять сел за стол и проглотил третью чашку шоколада.
Прежде всего Шон поехала домой, где переоделась и приняла вид женщины из мещанского сословия. Оставшись довольна собой, она накинула на свои аристократические плечи жалкую накидку из черного шелка, послала за портшезом и через полчаса уже поднималась с м-ль Сильвией по крутой лестнице, ведшей на пятый этаж. Именно там и помещалась так счастливо снятая виконтом квартира. Оказавшись на площадке третьего этажа, Шон обернулась: за ней кто-то шел. Это была старуха-хозяйка, которая жила во втором этаже; заслышав шум, она вышла и была очень удивлена, увидев у себя в доме двух молодых хорошеньких женщин. Она подняла кверху нахмуренное лицо и узрела две улыбающиеся физиономии.
– Эй, сударыни, что вы тут ищете? – крикнула старуха.
– Квартиру, которую мой брат нанял для нас, сударыня, – ответила Шон, изображавшая из себя вдову. – Вы же его видели или, может, мы ошиблись домом?
– Нет, нет, все правильно, вам на пятый этаж, – подтвердила старуха. – Бедняжка, вы так молоды и уже вдова.
– Увы! – подняв глаза к небу, вздохнула Шон.
– Здесь вам будет хорошо: улочка тихая, никакого шума: ваши окна выходят в сад.
– Это то, что мне нужно, сударыня.
– А пройдя по коридору, вы сможете выглянуть на улицу, когда будут какие-нибудь шествия или придут акробаты с дрессированными собаками.
– О, это развлечет меня, сударыня, – снова вздохнула Шон и стала подниматься дальше.
Старуха проводила ее взглядом вплоть до пятого этажа; когда Шон затворила дверь, она сказала:
– Она выглядит порядочной особой.
Закрыв дверь, Шон тут же подбежала к окнам, которые выходили во двор. Жан не ошибся: чуть ниже окон находился флигель, описанный кучером. Никаких сомнений больше не было: у окна особняка виднелась девушка с вышиванием в руках. Это была Андреа.
62. Квартира на улице Платриер
Шон рассматривала девушку недолго: через несколько секунд виконт Жан, одним духом взлетев по лестнице, словно прокурорский чиновник, появился на пороге квартиры мнимой вдовы.
– Ну и как? – поинтересовался он.
– Ах, это ты, Жан. Ты меня напугал.
– Что скажешь?
– Скажу, что видно отсюда преотлично, только вот ничего не слышно.
– Клянусь, ты хочешь слишком многого. Да, кстати, есть еще новость.
– Какая?
– Превосходная.
– Да ну?
– Несравненная.
– Своей медлительностью ты хоть кого в гроб загонишь.
– Философ…
– Какой еще философ?
– Есть хорошее изречение: «К превратности любой мудрец всегда готов». Я мудрец, но к такому даже я не был готов.
– Кончится это когда-нибудь или нет? Быть может, вас смущает горничная? Если так, пройдите в соседнюю комнату, мадемуазель Сильвия.
– Нет, не нужно, эта хорошенькая девочка мне вовсе не мешает. Останься, Сильвия.
С этими словами виконт потрепал девушку по подбородку, так как та уже начала хмуриться, поняв, что не услышит что-то интересное.
– Ладно, пусть остается. Говорите же.
– С той секунды, как я сюда вошел, я только это и делаю.
– Но ничего еще не сказали. Тогда замолчите и дайте мне понаблюдать, так будет лучше.
– Успокойтесь. Так вот, как я уже говорил, иду я мимо водоразборной колонки…
– Как раз об этом вы не сказали ни слова.
– Вы же сами меня перебиваете.
– Да нет же.
– Я присмотрел кое-какую мебель для этой жуткой квартиры и прохожу мимо колонки, как вдруг чувствую, что кто-то облил водой мне всю спину.
– До чего занимательно!
– Погодите, не торопитесь, дорогая моя. Я смотрю и вижу – кого бы вы думали? Держу пари, не угадаете.
– Дальше.
– Вижу молодого господина, который почти заткнул куском хлеба трубу колонки, из-за чего струя так сильно и брызнула.
– Удивительно, до чего интересно все, что вы мне рассказываете, – пожав плечами, проговорила Шон.
– Подождите. Когда в меня попала струя, я крепко выругался; человек с промокшим хлебом обернулся, и я узнал…
– Кого же?