– Прекрасно. Вам нужно построить там… Как бы это сказать? Мышеловку для философов.
– Как вы сказали? Что построить?
– Мышеловку для философов.
– Господи, да как же ее строят?
– Не беспокойтесь, план я вам дам. А сейчас – расходимся, и побыстрее, на нас уже смотрят. Кучер, домой.
64. Что случилось с г-ном де Лавогийоном, воспитателем королевских детей, в вечер бракосочетания дофина
Для романиста великие исторические события – то же самое, что гигантские горы для путешественника. Он их разглядывает. Крутится вокруг них, приветствует их мимоходом, но не преодолевает. Давайте же поразглядываем, покрутимся вокруг и поприветствуем внушительную церемонию бракосочетания дофина в Версале. Французский церемониал – это единственный источник, к какому в подобном случае можно обратиться.
В сущности, история, которую мы рассказываем, эта скромная спутница, следующая окольным путем за величественной историей Франции, не найдет для себя ничего интересного ни в пышности Версаля времен Людовика XV, ни в описании костюмов двора, челяди или епископских облачений. Давайте же предоставим церемонии идти своим чередом под жарким майским солнцем; давайте предоставим именитым приглашенным удалиться в молчании и обсуждать красоты спектакля, на котором они присутствовали, а сами вернемся к описываемым нами событиям и персонажам, представляющим в смысле историческом определенную ценность.
Утомленный празднованием и особенно обедом, который длился долго и представлял собою копию свадебного обеда великого дофина, сына Людовика XIV, король удалился к себе в девять вечера и отпустил всех, кроме г-на де Лавогийона, воспитателя королевских детей. Этот герцог, большой друг иезуитов, которых он благодаря влиянию г-жи Дюбарри хотел вернуть к власти, считал свою задачу частично выполненной после женитьбы герцога Беррийского. Однако это было еще не самое трудное: г-ну воспитателю оставалось завершить образование пятнадцатилетнего графа Прованского и тринадцатилетнего графа д’Артуа. Граф Прованский был замкнут и своенравен, граф д’Артуа – ветрен и необуздан, да и дофин, обладая многими достоинствами, ценными в воспитаннике, был как-никак дофином, первым человеком во Франции после короля. Поэтому г-н де Лавогийон мог потерять много, утратив на него влияние, которое, возможно, собиралась завоевать женщина.
Поскольку король попросил его остаться, г-н де Лавогийон решил, что его величество, понимая тяжесть этой утраты, хочет ее как-нибудь возместить. Когда образование молодого человека завершено, воспитателя принято благодарить. Это побудило герцога де Лавогийона, человека весьма чувствительного, усугубить это свое качество: во время обеда он подносил к глазам платок, демонстрируя печаль по поводу утраты ученика. После десерта он даже разрыдался, но, оставшись наконец один, несколько успокоился. Просьба короля снова вызвала появление платка и слез.
– Подойдите ко мне, мой бедный Лавогийон, давайте побеседуем, – проговорил король, удобно усаживаясь в кресле-кушетке.
– К услугам вашего величества, – ответил герцог.
– Садитесь здесь, дорогой мой, вы, должно быть, очень устали.
– Садиться, государь?
– Да, вот сюда, без церемоний.
С этими словами Людовик XV указал герцогу на табурет, поставленный таким образом, что свет падал прямо в лицо воспитателя, тогда как лицо короля оставалось в тени.
– Ну вот, дорогой герцог, воспитание и завершено, – начал Людовик XV.
– Да, государь. И Лавогийону остается лишь вздыхать.
– Прекрасное воспитание, ей-богу, – продолжал король.
– Вы слишком добры, ваше величество.
– Оно делает вам честь, герцог.
– Вы льстите мне, государь.
– Дофин, насколько я понимаю, – один из ученейших принцев в Европе?
– Полагаю, да, ваше величество.
– Хороший историк?
– Весьма.
– Прекрасный географ?
– Государь, дофин умеет вычерчивать карты, какие не под силу даже инженеру.
– Он умелый токарь?
– Ах, государь, как вы щедры на комплименты! Но токарному делу учил его не я.
– Не важно, он ведь в нем преуспел?
– И даже в совершенстве.
– В часовом деле тоже? Он так ловок!
– Изумительно, государь.
– Уже полгода все мои часы идут безукоризненно, словно колеса кареты. А ведь это он их регулирует.
– Это уже механика, государь, а в ней, должен признаться, я ничего не смыслю.
– Ну ладно, а математика? Навигация?
– Да, этими науками я всегда старался заинтересовать его высочество дофина.
– Он в них весьма силен. Однажды вечером я слышал, как он разговаривал с господином де Лаперузом[162] о тросах, вантах и бригантинах.
– Да, государь, это все морские термины.
– Он рассуждает о них, словно Жан Барт[163].
– Но он и в самом деле хорошо разбирается в морском деле.
– И всем этим он обязан вам.
– Ваше величество с лихвою вознаграждает меня, признавая мои заслуги, впрочем крайне скромные, в том, что его высочество дофин в результате учения приобрел столь ценные познания.
– Но я действительно полагаю, герцог, что из дофина выйдет хороший король, правитель и отец семейства. Кстати, герцог, – с нажимом повторил король, – из него выйдет хороший отец семейства?
– Я думаю, государь, что среди добродетелей, скрывающихся в сердце у дофина, присутствует и эта, – наивно ответил де Лавогийон.
– Вы меня не поняли, герцог, – возразил Людовик XV. – Я спрашиваю, выйдет ли из него хороший отец семейства?
– Я и в самом деле не понимаю вас, ваше величество. Какой смысл вы вкладываете в этот вопрос?
– Какой смысл? Смысл… Вы ведь знаете Библию, герцог?
– Разумеется, я читал ее.
– Значит, вы знаете, кто такие патриархи?
– Безусловно.
– Так выйдет из него хороший патриарх?
Де Лавогийон взглянул на короля, словно тот говорил по-китайски, и, теребя в руках шляпу, ответил:
– Государь, он хочет одного – стать великим королем.
– Простите, герцог, но я вижу, что мы не понимаем друг друга, – продолжал настаивать король.
– Государь, я прилагаю все усилия…
– Ладно, – решился король, – попробую говорить яснее. Вы знаете дофина, как собственного ребенка, не так ли?
– Разумеется, государь.
– Его вкусы?
– Да.
– Его любовные страсти?
– Что касается его любовных страстей, государь, – это другое дело: будь они у него, я вырвал бы их с корнем. Но, к счастью, мне не пришлось этого делать: у его высочества дофина нет любовных страстей.
– К счастью, вы говорите?
– Но разве это не так, государь?
– Стало быть, их у него нет?
– Нет, государь.
– Ни одной?
– Ни одной, ручаюсь.
– Вот этого-то я и боялся. Из дофина выйдет превосходный король, превосходный правитель, но он никогда не станет хорошим отцом семейства.
– Увы, государь, вы никогда не говорили мне, чтобы я готовил дофина и в этом направлении.
– В этом моя ошибка. Нужно было подумать, что в один прекрасный день он женится. Ну хорошо, пусть у него нет страстей, но вы ведь не считаете, что он безнадежен?
– Как вы сказали?
– Я говорю, что, надеюсь, вы не считаете, что у него никогда не появятся любовные страсти?
– Я боюсь, государь.
– Как – боитесь?
– Вы мучаете меня, ваше величество, – жалобно проговорил несчастный герцог.
– Господин де Лавогийон! – в нетерпении вскричал король. – Я спрашиваю вас ясно: будет или нет герцог Беррийский хорошим супругом – не важно, в конце концов, со страстью или без оной. Я оставляю в стороне его способности быть отцом семейства и патриархом.
– На это я не могу дать вашему величеству точного ответа.
– Как! Вы не можете мне этого сказать?
– Не могу, потому что не знаю, государь.
– Не знаете? – в изумлении воскликнул король столь громко, что парик на голове г-на де Лавогийона затрясся.
– Государь, герцог Беррийский жил под кровом вашего величества невинным ребенком, который был занят лишь учением.
– Этот ребенок, сударь, уже не учится, он женится.
– Государь, я был воспитателем его высочества…
– Вот именно, сударь, и должны были научить его всему, что необходимо знать.
С этими словами Людовик XV пожал плечами, развалился в кресле и, вздохнув, добавил:
– Так я и знал.
– Боже мой, государь…
– Вы знаете историю Франции, не так ли, господин де Лавогийон?
– Всегда считал и продолжаю считать, что да, государь, если, конечно, ваше величество не убедит меня в противном.
– Тогда вам должно быть известно, что произошло со мною накануне моего бракосочетания.
– Нет, государь, этого я не знаю.
– Бог мой, так вам ничего не известно?
– Но, быть может, ваше величество соблаговолит рассказать мне об этом?
– Слушайте, и пусть это послужит вам уроком при воспитании других моих внуков, герцог.
– Я весь внимание, государь.
– Я, как и дофин, воспитывался под кровом своего деда. У меня был господин де Вильруа – достойный, весьма достойный человек, вроде вас, герцог. Ах, если бы он позволял мне чаще бывать в обществе моего дяди-регента! Но нет, невинное учение, как вы изволили выразиться, заставило меня пренебречь изучением невинности. Тем временем мне пришла пора жениться, а когда женится король, господин герцог, это важно для всего мира.
– О да, государь, кажется, я начинаю понимать.
– Славу богу! Итак, я продолжаю. Господин кардинал прощупал, насколько я готов стать отцом семейства. Оказалось, совершенно не готов: я был столь наивен в этих делах, что возникла опасность перехода королевской власти во Франции в женские руки. На счастье, господин кардинал решил посоветоваться с господином де Ришелье, который был большим знатоком этой деликатной материи. И у господина де Ришелье возникла блестящая мысль. Тогда жила еще некая мадемуазель Лемор