Андреа посмотрела ей вслед, прошептав:
– Бедная глупышка, ведь она могла бы найти свое счастье. Неужели она так нежно любит его?
Минут пять спустя Николь, очевидно чтобы не терять времени, стучала в окно комнатки на первом этаже, где обитал Жильбер, удостоенный Андреа благородного звания празднолюбца, а бароном – просто лоботряса.
Жильбер, стоя спиной к окошку, выходящему на подъездную аллею, что-то делал в глубине своей комнатки.
Услышав, как Николь барабанит пальцами по стеклу, он, словно вор, застигнутый на месте преступления, прервал свое занятие и стремительно, быстрее, чем если бы внутри у него сработала стальная пружина, повернулся к окну.
– А, это вы, Николь, – бросил он.
– Да, опять я, – с решительным видом, но тем не менее улыбаясь, ответила в форточку девушка.
– Что же, очень рад, – объявил Жильбер, подходя и открывая окно.
Николь, тронутая этим первым проявлением чувства, протянула руку, Жильбер пожал ее.
«Ну вот: все идет хорошо, – подумала она. – Прощай, поездка в Париж».
И тут следует совершенно искренне воздать Николь похвалу: эта мысль вызвала у нее всего один-единственный вздох.
– А вы знаете, Жильбер, что хозяева уезжают из Таверне? – спросила она, опершись локтями на окно.
– Знаю, – ответил Жильбер.
– И знаете, куда они едут?
– В Париж.
– Ну а вам известно, что я еду с ними?
– Нет, вот этого я не знал.
– И что же?
– Что? Поздравляю вас, если это вас устраивает.
– Что вы этим хотите сказать?
– Я сказал: если это вас устраивает. По-моему, я выразился совершенно ясно.
– Меня устраивает… если только… – промолвила Николь.
– А этим вы что хотите сказать?
– Хочу сказать, что от вас будет зависеть, устроит меня это или нет.
– Я вас не понимаю, – отозвался Жильбер, усаживаясь на подоконнике так, что его колени чуть касались рук Николь и они могли беседовать, наполовину скрытые вьюнками и настурциями, сплетавшимися над их головами.
Николь бросила на Жильбера нежный взгляд.
Но Жильбер передернул шеей и плечами, как бы желая показать, что он не понимает значения ни взгляда, ни слов.
– Ну хорошо… Раз уж вам нужно все объяснять, слушайте, – начала Николь.
– Слушаю, – холодно бросил Жильбер.
– Мадемуазель предложила мне ехать с нею в Париж.
– Прекрасно, – одобрил Жильбер.
– Если только…
– Если только? – повторил Жильбер.
– Если только я не выйду здесь замуж.
– Так вы все еще собираетесь выйти замуж? – нетерпеливо задал вопрос Жильбер.
– Да, тем более после того, как я разбогатела, – сообщила Николь.
– Ах, так вы разбогатели? – произнес Жильбер с хладнокровием, повергшим Николь в некоторое сомнение.
– Да, Жильбер, теперь я очень богата.
– Действительно?
– Да.
– И как же случилось такое чудо?
– Мадемуазель дала мне приданое.
– Вам повезло, Николь, я вас поздравляю.
– Смотрите, – сказала Николь, пересыпая с руки на руку двадцать пять луидоров.
При этом она взглянула на Жильбера, надеясь уловить в его глазах выражение радости или хотя бы зависти.
Но Жильбер даже глазом не моргнул и только заметил:
– Ей-богу, недурная сумма.
– Но это еще не все, – подхватила Николь. – Господин барон вернется сюда богатым. Он мечтает отстроить Мезон-Руж и подновить Таверне.
– Прекрасное намерение.
– И тогда в замке нужен будет привратник.
– Само собой разумеется.
– Так вот, мадемуазель отдает место…
– Место привратника счастливому супругу Николь, – подхватил Жильбер с нескрываемой иронией, которая на сей раз не ускользнула от чуткого слуха Николь и несколько огорошила ее.
Тем не менее она сдержалась.
– И надо полагать, Жильбер, – продолжала она, – вы знаете, кто будет счастливым супругом Николь?
– О ком это вы, Николь?
– Право, или вы поглупели, или я вдруг разучилась говорить по-французски! – воскликнула девушка, которую эта игра начала уже раздражать.
– Да нет, я прекрасно вас понял, – успокоил ее Жильбер. – Итак, вы предлагаете мне стать вашим мужем, мадемуазель Леге?
– Да, господин Жильбер.
– И, даже разбогатев, вы не изменили своих намерений относительно меня? Должен сказать, я вам крайне признателен.
– Правда?
– Чистейшая правда.
– Ну, так по рукам! – не колеблясь, воскликнула Николь.
– То есть?
– Вы согласны?
– Нет, отказываюсь.
Николь отпрянула от окна.
– Жильбер, вы злой или, во всяком случае, бездушный человек, – сказала она, – и можете мне поверить, этот ваш поступок не принесет вам счастья. Если бы я вас еще любила и если бы сделать вам это предложение меня толкнуло что-нибудь, кроме щепетильности и порядочности, вы разбили бы мне сердце. Но, слава богу, я только хотела, чтобы никто не смог сказать, будто Николь, разбогатев, презрела Жильбера и в отместку за обиду заставила его страдать. Но с этой минуты между нами все кончено.
Жильбер равнодушно пожал плечами.
– Можете не сомневаться, – продолжала Николь, – я прежде всего подумала о вас, решившись при своем свободолюбивом и столь же независимом, как ваш – и вы это знаете, – характере похоронить себя здесь, когда меня ждет Париж! Париж, который станет моей сценой, – вы это понимаете? Я решилась обречь себя ежедневно, круглый год, всю жизнь видеть эту равнодушную физиономию, за непроницаемым выражением которой кроются презренные мысли! То была жертва с моей стороны, но вы не поняли этого, и тем хуже для вас. Не стану утверждать, Жильбер, что вы еще пожалеете обо мне, скажу лишь, что вы еще ужаснетесь и покраснеете, увидев, к чему приведет меня пренебрежение, которое вы сегодня мне выказали. Я могла остаться порядочной, и мне нужна была всего лишь дружеская рука, которая удержала бы меня на краю пропасти, куда я скольжу, скатываюсь, куда вот-вот упаду. Я взывала: «Помогите! Протяните руку!» – но вы, Жильбер, в ответ толкнули меня. И я скольжу туда, падаю, я найду там свою гибель. Господь еще спросит с вас за это преступление. Прощайте, Жильбер, прощайте навсегда!
И, закончив эту речь, явив все благородство, что таилось в глубинах ее души, гордая девушка ушла без гнева и раздражения, как подобает всем избранным натурам.
Жильбер спокойно захлопнул окно и прошел в глубину своей каморки, где возобновил таинственные занятия, прерванные появлением Николь.
18. Прощание с Таверне
Прежде чем вернуться к хозяйке, Николь остановилась на лестнице, чтобы подавить клокотавшую в ней ярость.
Она застыла в задумчивости, сжав рукой подбородок и нахмурив брови, и в этот миг была так хороша собой, что проходивший мимо барон, несмотря на всю свою занятость, не удержался и поцеловал ее, точь-в-точь как это сделал бы г-н де Ришелье, будь ему лет тридцать.
Вырванная игривостью барона из раздумий, Николь поспешно поднялась к Андреа, которая уже закрывала сундучок.
– Ну как, надумала? – поинтересовалась м-ль де Таверне.
– Надумала, мадемуазель, – с самым непринужденным видом ответила Николь.
– Выходишь замуж?
– Нет, совсем даже наоборот.
– Вот как? А что же твоя великая любовь?
– Она не может для меня перевесить той доброты, какую ежечасно выказывает мне мадемуазель. Я принадлежу мадемуазель и хочу принадлежать ей всегда. Я в ладах с госпожой, которую выбрала себе, но буду ли в ладах с господином, которого выберу?
Андреа была тронута этим проявлением чувств: ей просто не верилось, что легкомысленная Николь способна на такое. Само собой, она не знала, что Николь держала ее, так сказать, на крайний случай.
И Андреа улыбнулась, радуясь, что вот еще одно человеческое существо оказалось лучше, чем она думала.
– Ты правильно делаешь, Николь, оставаясь со мной. Я этого тебе не забуду. Доверь мне твою судьбу, и, если мне повезет, обещаю, что ты получишь свою долю удачи.
– Мадемуазель, решено, я еду с вами.
– Без сожалений?
– С закрытыми глазами!
– Это не ответ, – заметила Андреа. – Мне бы не хотелось, чтобы когда-нибудь ты упрекнула меня, что последовала за мной очертя голову.
– Уж если я буду кого-нибудь упрекать, мадемуазель, так только себя.
– Значит, об этом ты и говорила со своим женихом?
Николь покраснела.
– Кто, я? – переспросила она.
– Ну конечно ты. Я видела, как вы разговаривали.
Николь подосадовала на себя. Ведь ее комната и комната хозяйки расположены на одной стороне, и ей же известно, что из ее окна отлично видно окошко Жильбера.
– Да, мадемуазель.
– И ты сказала ему?
– Сказала, – подтвердила Николь, у которой расспросы Андреа пробудили былые подозрения, и потому, сочтя эти расспросы хитрой уловкой соперницы, она постаралась ответить как можно неприязненней: – Сказала, что не хочу за него.
Уж так сотворены были две эти женщины, одна – кристально чистая, а другая – от природы склонная к пороку, что им никогда не суждено было понять друг друга.
Андреа до сих пор продолжала принимать колкости Николь за любезности.
Барон же за это время собрал свой багаж; старая шпага, которую он носил при Фонтенуа, грамоты, подтверждающие его право ездить в каретах его величества, комплект «Газетт»[58] и кое-какие письма составляли самую объемистую часть его имущества. Подобно Бианту[59], он нес все это под мышкой.
Следом за ним, согбенный под бременем полупустого сундука, шел Ла Бри, и вид у него был такой, словно он истекает потом.
На подъездной аллее они увидели королевского офицера, который, пока шли сборы, опустошил бутылку до дна.
От внимания сего повесы не ускользнули ни тонкая талия, ни округлая лодыжка Николь, и он все время рыскал вокруг пруда под каштанами, надеясь снова увидеть прелестницу, стремительно, как видение, исчезнувшую среди деревьев.