Время от времени незнакомец, утомясь бесплодным, как мы уже говорили, разглядыванием дороги, подходил к коню, с видом знатока осматривал его, пытался погладить по мускулистому крупу или ущипнуть за тонкую ногу. Затем, увернувшись от удара копытом, чем обеспокоенное животное отвечало на каждую подобную попытку, снова принимался наблюдать за пустынной дорогой.
Наконец, не видя на ней ни одного экипажа, незнакомец постучал в ставень.
– Эй! Есть кто-нибудь? – крикнул он.
– Кто там? – раздался мужской голос, и ставень отворился.
– Сударь, если вы хотите продать свою лошадь, покупатель уже нашелся, – сообщил незнакомец.
– Вы же видите, что в хвост коню не вплетен соломенный жгут, – последовал ответ из окна, и ответивший с крестьянской непосредственностью снова захлопнул ставень.
Ответ, очевидно, не удовлетворил незнакомца, потому что он постучал во второй раз.
Это был мужчина лет сорока, высокий, крепкий, с красным лицом и иссиня-черной щетиной; на его узловатые руки ниспадали широкие кружевные манжеты. Обшитую галуном шляпу он носил набекрень, по моде офицеров из провинции, желающих нагнать страху на парижан.
Незнакомец постучал в третий раз, после чего раздраженно крикнул:
– Послушайте, друг мой, вы не слишком учтивы! И ежели вы не откроете ставень, я сей же миг вышибу его.
После такой угрозы ставень отворился, и в окне показалось то же самое лицо.
– Вам же сказали, что конь не продается, – повторил крестьянин. – Какого дьявола! Вам этого недостаточно?
– А вот я говорю, что мне нужен скакун.
– Коль вам нужен скакун, ступайте на почтовую станцию. Там шестьдесят скакунов из конюшен его величества – есть из чего выбрать. А единственного коня оставьте его хозяину.
– Повторяю, я хочу именно этого коня.
– Губа у вас не дура: конь-то арабский!
– Вот еще одна причина, почему я желаю купить его.
– Может, вы и желаете купить, да, к сожалению, конь не продажный.
– А кому он принадлежит?
– Больно вы любопытны.
– А ты больно скрытен.
– Ну, ладно! Он принадлежит одной особе, которая остановилась у меня и которая любит его больше жизни.
– Я хочу поговорить с этой особой.
– Эта особа спит.
– А это кто – мужчина или женщина?
– Женщина.
– Так вот, скажи этой женщине, что, ежели у ней есть нужда в пятистах пистолях, ей дадут их за этого коня.
– Поди ж ты! – удивился крестьянин, широко открыв глаза. – Пятьсот пистолей! Хорошие деньги.
– Если хочешь, добавь, когда будешь с ней говорить, что иметь этого коня желает король.
– Король?
– Он самый.
– Может, это вы и есть король?
– Нет, но я представляю его.
– Вы представляете короля? – переспросил крестьянин, снимая шляпу.
– Поторопись, друг мой, король очень спешит!
И наш геркулес снова бросил внимательный взгляд на дорогу.
– Ладно. Можете быть спокойны, – уверил крестьянин, – как только дама проснется, я ей в двух словах сообщу о вашем предложении.
– Да, но у меня нет времени ждать, когда она проснется.
– Так что же делать?
– Разбуди ее, черт возьми!
– Я не смею.
– Ну хорошо, тогда я сам разбужу ее.
И человек, утверждавший, что он представляет его величество, поднял руку, в которой сжимал длинный хлыст с серебряным набалдашником, и вознамерился постучать в ставень второго этажа.
– Э, нет, нельзя!
Но поднятый хлыст опустился, даже не притронувшись к окошку, так как неизвестный заметил на дороге карету, которую везли крупной, но уже усталой рысью три лошади.
Зоркий взгляд неизвестного узнал дверцы кареты, и он ринулся навстречу ей с быстротой, сделавшей бы честь жеребцу, которого он намеревался приобрести.
А карета эта была той, в которой ехала наша путешественница, ангел-хранитель Жильбера.
Увидев подающего знаки мужчину, форейтор, не уверенный, дойдут ли лошади до почтовой станции, с радостью остановил их.
– Шон! Милая Шон! – крикнул незнакомец. – Ты ли это? Ну наконец-то! Здравствуй! Здравствуй!
– Я, Жан! – ответила названная этим странным именем путешественница. – А что ты здесь делаешь?
– Прелестный вопрос, черт бы меня побрал! Жду тебя.
С этими словами геркулес вскочил на подножку, сквозь открытую дверь облапил своими длинными ручищами молодую женщину и стал покрывать ее поцелуями.
Вдруг он заметил Жильбера, который, не имея ни малейшего представления, что за отношения связывают этих двух новых персонажей, введенных нами в повествование, сидел с мрачным видом, какой бывает у собаки, когда у нее отнимут кость.
– Кто это у тебя тут? – поинтересовался геркулес.
– Юный философ, и презабавный, – ответила м-ль Шон, нимало не заботясь о том, ранит или польстит этот ответ ее протеже.
– Где ты его подобрала?
– На дороге. Но это не имеет значения.
– Да, действительно, – согласился обладатель имени Жан. – Ну и как там наша старушка графиня Беарнская?
– Готово.
– Как готово?
– Приедет.
– Приедет?
– Да, – кивнула Шон.
Беседу эту Жан вел, все так же стоя на подножке.
– И что же ты ей наплела? – поинтересовался он.
– Что я – дочь ее адвоката мэтра Флажо, еду в Верден и что папочка поручил мне сообщить ей, что ее дело назначено к слушанию.
– И все?
– А чего же больше? Я только и прибавила, что для назначения ее дела к слушанию крайне необходимо ее присутствие в Париже.
– И что же она сделала?
– Широко раскрыла свои крохотные бесцветные глазки, взяла понюшку табаку, заявила, что мэтр Флажо – величайший человек на свете, и распорядилась насчет отъезда.
– Великолепно, Шон! Я сделаю тебя своим чрезвычайным послом. А теперь не позавтракать ли нам?
– Обязательно, а не то этот несчастный младенец умрет от голода. Но только побыстрей, хорошо?
– А что так?
– Нас могут перегнать.
– Кто? Старая сутяжница? У нас в сравнении с ней в запасе часа два, так что с господином де Мопу[63] мы успеем переговорить.
– Нет, дофина.
– Ну, дофина сейчас еще только в Нанси.
– Она в Витри.
– В трех лье отсюда?
– Да.
– Проклятье! Это меняет дело. Пошел, кучер, пошел!
– Куда, сударь?
– На почтовую станцию.
– А вы, сударь, сойдете или сядете?
– Я останусь там, где я сейчас.
Карета тронулась, увозя на подножке Жана, и через пять минут подкатила к зданию почтовой станции.
– Котлет, цыпленка, вареных яиц, бутылку бургундского, короче, чего угодно, только побыстрей, – распорядилась Шон, – мы должны сию же минуту уехать.
– Прошу прощения, сударыня, – заявил смотритель почтовой станции, выходя на порог, – но ежели вы уезжаете сию минуту, то ехать вам придется на своих лошадях.
– На каких это своих лошадях? – удивился Жан, соскочив с подножки.
– На тех, на которых вы сюда приехали.
– Э, нет! – запротестовал кучер. – Они уже сделали два перегона. Да посмотрите сами, в каком они виде, бедняжки.
– Он прав, – подтвердила Шон. – Они уже не смогут везти карету.
– А что мешает вам дать мне свежих лошадей? – поинтересовался Жан.
– Только то, что у меня их нет.
– Они должны у вас быть… Тысяча чертей! Существуют же предписания, в конце концов.
– Сударь, по предписаниям у меня в конюшне должно быть пятнадцать лошадей…
– Ну и?
– А у меня их восемнадцать.
– Я столько не требую. Мне достаточно трех.
– Беда в том, что они в разгоне.
– Все восемнадцать?
– Все.
– Черт бы вас побрал! – выругался Жан.
– Виконт! Виконт! – укоризненно бросила ему дама.
– Не беспокойтесь, Шон, я постараюсь быть сдержанным, – успокоил ее фанфарон и обратился к смотрителю: – А когда вернутся твои клячи?
– А вот этого, сударь мой, я вам сказать не могу: все зависит от кучеров. Может, через час, а может, и через два.
– А знаешь ли ты, дражайший, что я не люблю шутить? – сообщил хозяину виконт Жан, сдвинув шляпу на левое ухо и выставив вперед согнутую правую ногу.
– Я крайне огорчен этим, сударь, и предпочел бы, чтобы настроение ваше было более шутливым.
– Так вот, пусть нам поскорей сменят лошадей, иначе я рассержусь, – сказал Жан.
– Идемте, сударь, со мной в конюшню, и, если вы найдете в стойле хоть одну лошадь, я дам вам ее бесплатно.
– Экий враль! А ежели я найду шестьдесят лошадей?
– А это, сударь, будет все равно как если бы вы не нашли ни одной, потому что это лошади его величества.
– Ну и что?
– Что? Проезжающим они не подаются.
– А на кой же черт они здесь?
– Они подготовлены для госпожи дофины.
– Так что ж получается? В стойлах шесть десятков лошадей, а я и одной не могу получить?
– Господи, вы же понимаете…
– Я понимаю только то, что я тороплюсь.
– Ничего не могу поделать.
– И уж поскольку ее высочество дофина, – продолжал виконт, не обращая внимания на реплику смотрителя, – будет здесь не раньше вечера…
– Что вы говорите? – пробормотал ошеломленный смотритель.
– Я говорю, что лошади вернутся к вам, прежде чем тут будет дофина.
– Сударь, – воскликнул несчастный смотритель, – уж не притязаете ли вы, случаем, на?..
– Черт возьми, мне много не надо, – отрезал виконт, заходя в конюшню. – Погоди!
– Но, сударь…
– Только три. Я не требую восьмерку лошадей, как принцы крови, хотя имел бы право… по родственным связям по крайней мере. Мне достаточно трех.
– Вы не получите ни одной! – вскричал смотритель, становясь между виконтом и лошадьми.
– Да знаешь ли ты, мерзавец, кто я такой? – спросил виконт, побелев от гнева.
– Виконт! – раздался голос Шон. – Ради всего святого, умоляю вас, только не надо скандала!
– Ты права, дорогая Шоншон, ты права, – согласился виконт. Потом, подумав секунду, молвил: – Все, хватит слов, нужны дела.
После чего повернулся к смотрителю и с самым любезным видом сообщил: