льствия, пустяковые бунты!
– Не соблаговолите ли выслушать, государь? – начал г-н де Шуазель.
Людовик XV понял, что ему ничего не остается, кроме как вспылить.
– Говорю вам, сударь, что я усматриваю в этом зародыш заговора против моего спокойствия, гонения на мою семью.
– Ах, государь, – возразил г-н де Шуазель, – неужели молодой человек заслуживает такого упрека за то, что он защитил ее высочество дофину, невестку вашего величества?
Дофин выпрямился и скрестил руки на груди.
– Признаюсь, – сказал он, – что благодарен этому молодому человеку за то, что он рисковал жизнью ради принцессы, которая через две недели станет моей женой.
– Рисковал жизнью, рисковал жизнью! – пробормотал король. – Но по какому поводу? Надо еще выяснить, по какому поводу.
– Повод заключался в том, – подхватил г-н де Шуазель, – что господин виконт Жан Дюбарри, путешествовавший с большой поспешностью, надумал воспользоваться сменными лошадьми ее высочества дофины, которых ей как раз собирались подавать: ему, вероятно, хотелось ехать еще быстрее.
Король закусил губу и переменился в лице; перед ним, как призрак, предстало смущавшее его ранее совпадение.
– Быть того не может, мне это дело известно; у вас неверные сведения, герцог, – уперся Людовик XV, чтобы выиграть время.
– Нет, государь, сведения у меня верные; я имел честь сообщить вашему величеству чистую правду. Да, господин виконт Жан Дюбарри нанес ее высочеству дофине оскорбление, попытавшись перехватить предназначенных для нее лошадей, и чуть было не увел их силой, грубо прогнав смотрителя почтовой станции, но тут явился шевалье Филипп де Таверне, которого отрядило туда ее королевское высочество, и после нескольких предупреждений, сделанных в учтивом и примирительном тоне…
– О! О! – проворчал король.
– И после нескольких предупреждений, сделанных в учтивом и примирительном тоне, повторяю, государь…
– А я в этом ручаюсь, – вставил дофин.
– Вам тоже это известно? – спросил изумленный король.
– Во всех подробностях, государь.
Г-н де Шуазель просиял и изогнулся в поклоне.
– Угодно ли вашему высочеству продолжать? – подхватил он. – Несомненно, его величество скорее поверит словам своего августейшего внука, нежели моим.
– Да, государь, – продолжал дофин, не обнаруживая, однако, несмотря на всю пылкость, с которой г-н де Шуазель встал на защиту эрцгерцогини, той признательности, которой министр был вправе от него ожидать, – да, государь, я это знал и пришел сказать вам, что господин Дюбарри оскорбил ее высочество дофину не только тем, что притязал на ее лошадей, но и тем, что дерзко набросился на офицера моего полка, исполнявшего свой долг, указавшего ему на непристойность его поведения.
Король встряхнул головой.
– Нужно разобраться, нужно разобраться, – сказал он.
– Я все знаю, государь, – мягко возразил дофин, – для меня в этом деле сомнений нет: господин Дюбарри обнажил шпагу.
– Первый? – спросил Людовик XV, радуясь, что ему представилась возможность сравнять силы.
Дофин покраснел и глянул на г-на де Шуазеля, который, заметив его затруднения, поспешил ему на помощь.
– В конце концов, государь, – сказал он, – шпаги скрестили двое мужчин, из которых один оскорбил дофину, а второй ее защищал.
– Да, но кто был зачинщиком? – спросил король. – Я знаю Жана: он кроток как ягненок.
– Зачинщиком, как мне представляется, был тот, на ком лежит вина, государь, – с обычной своей сдержанностью заметил дофин.
– Это дело тонкое, – возразил Людовик XV, – зачинщик – тот, на ком лежит вина… на ком лежит вина… А что, если этот офицер вел себя вызывающе?
– Вызывающе! – возопил г-н де Шуазель. – Вызывающе по отношению к человеку, который хотел силой отнять лошадей, предназначенных для дофины! Да разве такое возможно, государь?
Дофин ничего не сказал, но побледнел.
Людовик XV почувствовал исходившую от обоих враждебность.
– Я хотел сказать – резко, – поправился он.
– Вдобавок, – вновь начал г-н де Шуазель, используя отступление короля, чтобы самому сделать шаг вперед, – вам, государь, известно, что на ревностном слуге вашего величества вина лежать не может.
– Вот как! Но откуда вы узнали об этом происшествии, принц? – осведомился у дофина король, не теряя из виду г-на де Шуазеля, которого этот внезапный допрос так смутил, что, как ни пытался он скрыть свое замешательство, оно буквально бросалось в глаза.
– Из письма, государь, – отвечал дофин.
– От кого было письмо?
– От одного лица, которое интересуется ее высочеством дофиной и которому, вероятно, кажется странным, что ее оскорбляют.
– Вот как! – воскликнул король. – Снова секретная переписка, снова заговоры! Вы опять желаете стакнуться у меня за спиной, чтобы мучить меня, как во времена госпожи де Помпадур.
– Да нет же, государь, – возразил г-н де Шуазель, – дело совсем простое: косвенное оскорбление королевского величества. Виновный понесет заслуженное наказание, тем и дело кончится.
При слове «наказание» Людовику XV представились разъяренная графиня и уязвленная Шон; он уже видел, как развеивается покой в его семействе, покой, которого он всю жизнь жаждал, но никогда не мог достигнуть; он воображал междоусобную войну, заламывание рук, красные заплаканные глаза.
– О каком наказании может идти речь! – воскликнул он. – Я еще не выслушал обе стороны, не разобрался, кто прав, кто виноват. Вы что же, хотите государственного переворота, хотите, чтобы я отдал приказ о заточении без суда и следствия! Хорошенькое дело вы мне предлагаете, герцог, в красивую историю желаете меня втянуть!
– Но, государь, кто будет питать должное почтение к дофине, если для примера вы не подвергнете суровой каре первого, кто ее оскорбил?
– Конечно, государь, – добавил дофин, – иначе это будет соблазн для других.
– Пример! Соблазн! – проговорил король. – Черт побери, ежели для примера обрушивать кары по каждому поводу, который может послужить соблазном для окружающих, то мне придется без конца подписывать приказы о заточении без суда, а я и так, слава богу, подписываю их немало!
– Это необходимо, государь, – изрек г-н де Шуазель.
– Государь, умоляю вас… – произнес дофин.
– Как? По-вашему, он недостаточно наказан тем, что получил удар шпагой?
– Нет, государь, ведь и он мог ранить господина де Таверне.
– Так какого же наказания вы для него просите?
– Смертной казни.
– Но ведь даже господина де Монтгомери[71] не казнили за то, что он убил Генриха Второго, – возразил Людовик XV.
– Он убил короля по несчастной случайности, государь, а господин Жан Дюбарри оскорбил дофину намеренно.
– А вы, принц, – произнес Людовик XV, повернувшись к дофину, – тоже просите казнить Жана?
– Нет, государь, я вовсе не желаю для него смертной казни; вашему величеству это известно, – кротко ответил дофин. – Я ограничился бы тем, что просил бы ваше величество о его изгнании.
Король содрогнулся.
– За ссору на постоялом дворе – в изгнание! Людовик, вы слишком строги, хоть и склонны к филантропии. Правда, вы не только филантроп, но и математик, а математики…
– Извольте докончить вашу мысль, ваше величество!
– Математики ради своей цифири готовы пожертвовать и вселенной.
– Государь, – произнес дофин, – я не питаю личной вражды к господину Дюбарри.
– К кому же тогда обращена ваша вражда?
– К обидчику ее величества дофины.
– Какой примерный супруг! – иронически воскликнул король. – К счастью, меня не так легко провести. Я вижу, что здесь на него нападают, а главное, вижу, на что меня хотят толкнуть с помощью всех этих преувеличений.
– Государь, – вступил г-н де Шуазель, – не думайте, будто мы преувеличиваем: весь свет возмущается подобной дерзостью.
– Весь свет! Вот еще одно чудовище, которого вы боитесь, вернее, пытаетесь запугать им меня. Разве я слушаю весь свет, когда он устами тысяч пасквилянтов, памфлетистов, куплетистов и интриганов твердит мне, что вокруг меня воровство, предательство, глумление? Бог свидетель, не слушаю. Пускай себе говорят, я только посмеиваюсь. Вот и делайте, как я, черт побери! Заткните уши, а когда ваш «весь свет» устанет кричать, он замолкнет. Ну вот, пожалуйста! Вы уже кланяетесь мне с недовольным видом. И Людовик надулся. Как странно, в самом деле: мне отказывают в том, что дозволено даже самому незначительному частному лицу, мне не дают жить по моему разумению; ненавидят все, что я люблю, любят все то, что мне ненавистно! Да в своем ли я уме? Властелин я или нет?
Дофин взял ножик и вернулся к часам.
Г-н де Шуазель поклонился так же, как в первый раз.
– Вот как! Вы мне не отвечаете. Ну скажите же хоть что-нибудь, черт возьми! Вам что же, угодно, чтобы я умер с горя от ваших речей и от вашего молчания, от вашей дурацкой ненависти и дурацких страхов?
– Я не питаю ненависти к господину Дюбарри, государь, – с улыбкой произнес дофин.
– А я, государь, его не боюсь, – надменно изрек г-н де Шуазель.
– Да вы оба смутьяны! – вскричал король, впадая в притворный гнев, а сам между тем испытывая всего лишь досаду. – Вы хотите, чтобы обо мне судачила вся Европа, чтобы надо мной потешался мой кузен, прусский король, чтобы мой королевский двор на деле обратился в птичий двор, описанный этим наглецом Вольтером. Нет уж, так не будет. Нет, я не доставлю вам этой радости. У меня свое понятие о чести, и я буду заботиться о ней так, как считаю нужным.
– Государь, – сказал дофин со своей неисчерпаемой кротостью, уживавшейся с неизменной настойчивостью, – приношу извинения вашему величеству, но речь идет не о вашей чести, а о достоинстве ее высочества дофины, которой нанесли оскорбление.
– Его высочество прав, государь; одно слово из уст вашего величества, и больше никто не дерзнет на подобное.
– Да кому же дерзать? Никто ведь и не дерзал: Жан человек грубый, но вовсе не злой.