Графиня Беарнская трижды, как положено, сделала ему реверанс. Затем, запинаясь, пролепетала несколько благодарственных слов. Дескать, она не надеялась на честь… Не предполагала, что министр, столь обремененный делами, пожелает пожертвовать часами своего досуга…
Г-н де Мопу возразил, что время драгоценно не только для министров, но и для подданных его величества; к тому же следует отличать людей, которых приводят к нему срочные дела, – для таких он всегда готов на всевозможные снисхождения.
Графиня Беарнская снова заприседала в реверансах, после чего установилось принужденное молчание: обмен любезностями кончился, пора было переходить к просьбам.
Г-н де Мопу ждал, поглаживая подбородок.
– Ваше превосходительство, – начала просительница, – я осмелилась предстать перед вами, дабы смиренно поведать о важном деле, от которого зависит все мое состояние.
Г-н де Мопу слегка кивнул головой, что должно было означать: «Продолжайте».
– Да будет вам известно, ваше превосходительство, – начала она, – что все мое состояние, вернее, состояние моего сына зависит от исхода тяжбы, которую я веду против семейства Салюс.
Вице-канцлер по-прежнему поглаживал подбородок.
– Но я настолько наслышана о справедливости вашего превосходительства, что, зная об отношениях и даже дружбе, которая связывает вас с противной стороной, я ни минуты не колебалась в решении явиться к вам с мольбой выслушать меня.
Слыша похвалы своей справедливости, г-н де Мопу не удержался от улыбки: уж больно это было похоже на то, как полвека назад все превозносили евангельские добродетели Дюбуа[92].
– Вы правы, графиня, – отвечал он, – я состою в дружбе с семейством Салюс; но вы правы и в том, что, приняв на себя обязанности вице-канцлера, я перестал руководствоваться соображениями дружбы. Поэтому я буду отвечать вам, отринув всякую предвзятость, как и подобает верховному блюстителю правосудия.
– Да благословит небо ваше превосходительство! – вскричала старая графиня.
– Я рассмотрю ваше дело как обычный слуга закона, – продолжал канцлер.
– За что я вам буду безмерно признательна: ведь вы, ваше превосходительство, столь искушены в подобных вопросах.
– По-моему, ваше дело вскоре будет слушаться?
– На будущей неделе, ваше превосходительство.
– Чего же вы желаете?
– Чтобы ваше превосходительство ознакомились с документами.
– Я с ними уже знаком.
– И что же? – трепеща осведомилась старая графиня. – Какое вы составили мнение, ваше превосходительство?
– О вашем деле?
– Да.
– По-моему, тут нет ни малейшего повода для сомнений.
– Сомнений в чем? В том, что я выиграю?
– Нет, в том, что проиграете.
– Вы полагаете, ваше превосходительство, я проиграю тяжбу?
– Бесспорно, проиграете. Могу дать вам совет.
– Какой? – с последней надеждой спросила графиня.
– Поскольку вам предстоят некоторые выплаты по окончании тяжбы и объявлении решения…
– Ну? Ну?
– Вам следует приготовить надлежащую сумму.
– Но, ваше превосходительство, тогда мы будем разорены.
– Ваше сиятельство, вы же понимаете, правосудие не может принимать во внимание подобные доводы.
– Однако, ваше превосходительство, на свете есть, помимо правосудия, и милосердие.
– Именно по этой причине, графиня, правосудие слепо.
– И все-таки, ваше превосходительство, не откажите дать мне один совет.
– О, разумеется, спрашивайте! О чем бы вы хотели со мной посоветоваться?
– Нет ли какого-нибудь способа все уладить, добиться решения помягче?
– Вы не знакомы ни с кем из судей, рассматривающих ваше дело? – поинтересовался вице-канцлер.
– Ни с кем.
– Досадно. А вот господа де Салюс в добрых отношениях с тремя четвертями парламента!
Графиня содрогнулась.
– Имейте в виду, – продолжал вице-канцлер, – что, по сути дела, это ничего не меняет: судьи не поддаются посторонним влияниям.
Это так же соответствовало истине, как справедливость канцлера и хваленые апостольские добродетели Дюбуа. Графиня была близка к обмороку.
– В конце концов, – продолжал вице-канцлер, – при всей честности и неподкупности судья больше расположен к своему другу, чем к незнакомому человеку, особенно если право на стороне друга, а поскольку по всей справедливости ваше дело, сударыня, обречено на проигрыш, вы можете ждать для себя самых неприятных последствий.
– Ваше превосходительство, вы говорите мне ужасные вещи!
– Что до меня, сударыня, – продолжал г-н де Мопу, – можете верить, я воздержусь от вмешательства в дело; мне нечего посоветовать судьям, сам я не участвую в процессе, а посему могу говорить на эту тему.
– Увы, ваше превосходительство, я и прежде кое о чем догадывалась.
Вице-канцлер впился в просительницу маленькими серыми глазками.
– Господа де Салюс живут в Париже, господа де Салюс водят знакомство со всеми судьями, а значит, нет предела их могуществу.
– Прежде всего потому, что право на их стороне.
– Какая мука слышать подобные слова от столь безупречного человека, как ваше превосходительство!
– Да, приходится вам это говорить, и тем не менее, – с притворным добродушием возразил г-н де Мопу, – клянусь, я рад был бы оказаться вам полезен.
Графиня вздрогнула; в словах или, во всяком случае, в глазах вице-канцлера ей почудилось нечто непонятное; она подумала, что надо попытаться рассеять эту неясность, за которой, возможно, откроются какие-нибудь благоприятные обстоятельства.
– Вдобавок, – говорил тем временем г-н де Мопу, – вы носите одно из знатнейших имен во Франции, и уже одно это служит для меня наилучшей рекомендацией.
– Но это не помешает мне проиграть тяжбу, ваше превосходительство.
– Что поделаешь, здесь я бессилен.
– Ах, ваше превосходительство, – качая головой, вздохнула графиня, – до чего мы дожили!
– Вы как будто хотите сказать, сударыня, – улыбаясь заметил г-н де Мопу, – что в доброе старое время было лучше.
– Увы, так оно и есть, ваше превосходительство, или по крайней мере так мне кажется, и я с упоением вспоминаю время, когда вы, простой королевский адвокат, произносили в парламенте великолепные речи, а я, в ту пору еще совсем молодая, с восторгом им аплодировала. Какой пыл! Какое красноречие! Какая добродетель! Ах, господин канцлер, в те времена не было ни происков, ни покровительства, – тогда я выиграла бы свою тяжбу.
– Однако и тогда у нас была госпожа де Фаларис[93], которая, стоило регенту закрыть глаза, в тот же миг пыталась взять в руки бразды правления; была и Сури[94], которая всюду совала нос в надежде чем-нибудь поживиться.
– Ах, ваше превосходительство, госпожа де Фаларис была настоящая высокородная дама, а Сури – славная девушка.
– Но им ни в чем нельзя было отказать.
– Вернее, они сами ни в чем не отказывали.
– Ах, ваше сиятельство, – сказал канцлер со смехом, звучавшим так искренне, так непритворно, что старая сутяжница только удивлялась, – не мучайте меня, не говорите больше со мной о вверенных мне делах, хотя бы из любви к моим молодым годам.
– Однако вы, ваше превосходительство, не можете мне помешать оплакивать мое погибшее состояние, мой безвозвратно рухнувший дом.
– Вот что значит не поспевать за временем, графиня! Приносите жертвы нынешним идолам.
– Увы, ваше превосходительство, идолы равнодушны к тем, кто приходит поклоняться им с пустыми руками.
– Что вы об этом знаете?
– Я?
– Но ведь вы, по-моему, и не пытались?..
– Ах, сударь, вы так добры, говоря со мной по-дружески…
– Да ведь мы с вами сверстники, графиня.
– Почему мне не двадцать лет, ваше превосходительство, и зачем вы не простой адвокат, каким были прежде! Вы защищали бы мое дело в суде, и никакие Салюсы не выстояли бы против вас.
– К сожалению, нам уже не по двадцать, сударыня, – с галантным вздохом отозвался вице-канцлер, – а значит, следует воззвать к тем, кто сегодня в этом возрасте, потому что, как вы сами признали, наибольшим влиянием пользуются именно двадцатилетние… Но неужто вы и впрямь никого не знаете при дворе?
– Только старых вельмож, ушедших от дел; ныне они краснели бы за свою старинную приятельницу… потому что она обеднела. Впрочем, ваше превосходительство, у меня есть право доступа в Версаль, и я могла бы туда отправиться, но к чему это? Ах, если бы я вернула свои двести тысяч ливров, люди стали бы вновь искать моего общества. Сотворите это чудо, ваше превосходительство.
Канцлер притворился, будто не слышал последних слов.
– На вашем месте, – сказал он, – я забыл бы про стариков, как они сами вас забыли, и обратился бы к молодым, которые вербуют себе сторонников. Вы хоть немного знакомы с принцессами?
– Они меня забыли.
– Да они и не могут ничего. А с дофином знакомы?
– Нет.
– Впрочем, – продолжал г-н де Мопу, – он слишком занят эрцгерцогиней, которая вот-вот прибудет, и не способен думать о другом; что ж, поищем среди фаворитов.
– Я уже даже не знаю их имен.
– Как насчет господина д’Эгийона?
– Это тот ветрогон, о котором рассказывают такие некрасивые истории? Который прятался на мельнице, покуда другие сражались? Фу!
– Полно! – заметил канцлер. – Мало ли что говорят, не всему можно верить. Поищем других.
– Поищите, ваше превосходительство, поищите.
– А почему бы и нет? Да… Нет… Нашел!
– Говорите, монсеньор, говорите!
– А не обратиться ли вам прямо к графине?
– К госпоже Дюбарри? – спросила посетительница, раскрывая веер.
– Да, у нее доброе сердце.
– Возможно, возможно…
– А главное, она любит оказывать услуги.
– Я ей не понравлюсь, ваше превосходительство, я слишком древнего рода.
– Что вы, графиня! Я полагаю, вы заблуждаетесь: она ищет сближения со знатными семействами.