– Ну, если речь идет только о моей доброй воле… – нерешительно протянула старая графиня.
– Мысль и впрямь недурна, – улыбаясь, заметила г-жа Дюбарри. – Но, быть может, графине претят подобные уловки, пусть даже от них зависит результат тяжбы?
– Да при чем здесь уловки! – возмутился Жан. – И потом, скажите на милость, кто будет знать об этих уловках?
– Графиня права, – вмешалась старая дама, надеясь хоть так увильнуть от предложения, – и я предпочла бы оказать ей подлинную услугу, чтобы действительно снискать ее дружбу.
– О, вы просто безмерно великодушны, – произнесла г-жа Дюбарри со скрытой иронией, которая, однако, не ускользнула от графини Беарнской.
– Ну что ж! Есть еще один способ, – заявил Жан.
– Еще один?
– Да.
– Оказать подлинную услугу?
– Ах, виконт, – воскликнула г-жа Дюбарри, – осторожней! Вы становитесь поэтом: даже у господина Бомарше[100] не рождается в воображении столько замыслов, сколько у вас.
Старая графиня с тревогой ждала, когда будет назван этот способ.
– Шутки в сторону, – изрек Жан. – Ну-ка, сестричка, вы ведь в достаточно хороших отношениях с госпожой д’Алоньи, не так ли?
– Разумеется. Да вы и сами это знаете.
– Она обидится, если не ей придется представлять?
– Вполне возможно.
– Разумеется, вы не станете без подготовки, с налету пересказывать ей слова короля, что она, дескать, недостаточно для этого родовита. Нет, вы женщина умная и объясните ей по-другому.
– Как же? – спросила Жанна.
– Скажете, что просите ее уступить госпоже графине Беарнской возможность оказать вам услугу и исправить свои дела.
Старуха затрепетала. Это уже была прямая атака. Дать уклончивый ответ было невозможно.
И все-таки она нашлась.
– Мне не хотелось бы причинять обиду этой даме, – сказала она. – Знатные особы обязаны блюсти приличия.
Г-жа Дюбарри не сумела скрыть досады, но брат знаком успокоил ее.
– Заметьте, сударыня, – обратился он к старой графине, – я ведь ничего вам не предлагаю. Вы ведете тяжбу, такое со всяким может случиться; вы желаете ее выиграть, что вполне естественно. Дело ваше по всем обстоятельствам проигрышное, это приводит вас в отчаяние; я случайно встречаюсь с вами, когда вы предаетесь отчаянию, проникаюсь к вам симпатией, ваше несчастье меня трогает; я решаюсь принять участие в этом деле, до меня не касающемся, ищу способа, как бы придать ему благоприятный оборот, хотя оно уже на три четверти проиграно. Но я ошибся, так что не будем более к этому возвращаться.
И Жан встал.
– О сударь! – вскричала старуха, дрожа при мысли, что теперь брат и сестра Дюбарри, прежде равнодушные к ее тяжбе, превратятся в ее врагов. – Сударь, напротив, я очень рада, я принимаю ваше благодеяние!
– Мне-то, как вы понимаете, все равно, – с хорошо разыгранным безразличием произнес Жан, – кто будет представлять мою сестру: госпожа д’Алоньи, госпожа де Поластрон или графиня Беарнская.
– Ну конечно, сударь.
– Просто мне, прямо скажем, было обидно, что благодеяния короля изливаются на недостойную особу, которая из низменной корысти склонилась перед нашим могуществом, поняв, что не может его поколебать.
– Да, так оно, по всей видимости, и будет, – заметила г-жа Дюбарри.
– А вот графиня, – продолжал Жан, – которую мы ни о чем не просили, с которой едва знакомы и которая предлагает нам свои услуги от чистого сердца, кажется мне в высшей степени достойной воспользоваться выгодами создавшегося положения.
Старая сутяжница могла бы возразить, что вовсе не имела чести предлагать от чистого сердца свои услуги, но г-жа Дюбарри не дала ей и рта раскрыть.
– Главное, – вмешалась она, – король будет от этого в восторге и ни в чем не откажет даме, сделавшей подобное предложение.
– Так вы полагаете, что король не откажет ни в чем?
– Он будет рад предвосхитить ваши желания, сударыня. Вы сами, собственными ушами, услышите, как он скажет вице-канцлеру: «Господин де Мопу, я желаю, чтобы вы всячески способствовали графине Беарнской». Но мне кажется, графиня, вы видите какие-то препятствия такому обороту дела. Ну что ж. Надеюсь все же, – с поклоном добавил виконт, – что ваше сиятельство не усомнится в моих благих намерениях.
– Да что вы, виконт, я бесконечно вам благодарна! – вскричала старуха.
– Право, не стоит, – отозвался галантный виконт.
– Но… – продолжала старая графиня.
– Да, сударыня?
– Но ведь госпожа д’Алоньи не захочет уступить свои права, – предположила графиня Беарнская.
– Тогда вернемся к первоначальному плану: вы, графиня, только предложите свои услуги, а король будет вам признателен точно так же, как если бы они были приняты.
– Допустим, что госпожа д’Алоньи согласится, – сказала графиня Беарнская, предполагая худшее, чтобы яснее представить себе суть дела. – Но ведь нельзя же будет отнять у нее то, что она получила.
– Ну, милость ко мне его величества неистощима, – возразила фаворитка.
– Эх, – вскричал Дюбарри, – а какая это будет плюха Салюсам, которых я терпеть не могу!
– Если я и предложу свои услуги госпоже Дюбарри, – сказала старая графиня, все более склоняясь к согласию, к которому подталкивали ее и ожидаемые выгоды, и комедия, которую перед ней разыграли, – то не потому, что надеюсь выиграть тяжбу: если уж сегодня все заранее считают ее проигранной, то завтра едва ли мне удастся добиться благоприятного решения.
– Да лишь бы король этого захотел! – воскликнул виконт, спеша рассеять новые сомнения.
– Виконт, а ведь, пожалуй, графиня права, я совершенно с ней согласна, – возразила фаворитка.
– Вы полагаете? – изумился виконт.
– Я полагаю, что для столь высокородной особы, как графиня Беарнская, было бы куда благороднее предоставить тяжбе идти своим чередом. С другой стороны, никто не властен перечить воле короля или ограничивать его всемогущество. А что, если король не захочет вмешиваться в ход разбирательства, тем более что сейчас он не в лучших отношениях с парламентами, а просто предложит графине возмещение убытков?
– Да, пожалуй, так оно было бы благороднее, – поспешно согласился виконт. – Сестричка, я совершенно с вами согласен.
– Да чем же можно возместить такой убыток, как проигранная тяжба и потеря двухсот тысяч ливров? – горестно простонала сутяжница.
– Ну, прежде всего, – отвечала г-жа Дюбарри, – пожалованием от короля, скажем, ста тысяч ливров.
Оба заговорщика так и впились глазами в жертву.
– У меня есть сын, – сообщила та.
– Тем лучше, еще один слуга государства, еще один дворянин, преданный королю.
– Значит, вы полагаете, сударыня, и сына моего не обойдут?
– За это я вам ручаюсь, – заявил Жан. – Патент лейтенанта тяжелой кавалерии – самое меньшее, на что он может надеяться.
– У вас есть, наверно, и другие родственники? – осведомилась фаворитка.
– Племянник.
– Что ж, и для племянника что-нибудь найдется, – сказал Жан.
– Мы поручим это вам, виконт, благо вы только что доказали нам свою изобретательность, – со смехом добавила фаворитка.
– Итак, сударыня, если король окажет вам все эти благодеяния, – произнес виконт, который, следуя наставлениям Горация[101], вел дело к развязке, – сочтете ли вы, что его величество проявил к вам справедливость?
– Я сочту, что он великодушен сверх всякой меры, а всю признательность обращу к госпоже Дюбарри, уверенная, что всеми этими щедротами обязана ей.
– Итак, сударыня, – спросила фаворитка, – всерьез ли вы отнеслись к нашей беседе?
– Да, сударыня, как нельзя более всерьез, – заверила старая графиня, бледнея при мысли об обязательствах, которые берет на себя.
– И разрешите мне переговорить с его величеством?
– Буду польщена и благодарна, – со вздохом отвечала графиня Беарнская.
– Все будет сделано, сударыня, не позже чем нынче вечером, – сказала фаворитка, снимая осаду, – а теперь позвольте выразить надежду на то, что я завоевала вашу дружбу.
– Ах, сударыня, ваша дружба для меня столь драгоценна, – отвечала старая дама, приступая к прощальным реверансам, – что мне кажется, будто я сплю.
– Итак, подведем итог, – сказал Жан, желая покрепче вбить в голову графине, какие выгоды ее ожидают, если она доведет дело до конца. – Значит, прежде всего, сто тысяч ливров для вас в качестве возмещения убытков от тяжбы, расходов на поездки и на адвокатов и тому подобное.
– Да, сударь.
– Чин лейтенанта для молодого графа.
– Ах, для него это было бы началом блестящей карьеры!
– И что-нибудь для племянника, не так ли?
– Да.
– Подыщем. Это я, как уже сказал, беру на себя.
– А когда, графиня, я буду иметь честь увидеть вас снова? – поинтересовалась старая сутяжница.
– Завтра утром моя карета будет у ваших дверей, сударыня, она отвезет вас в Люсьенну, там будет король. Завтра в десять утра я исполню свое обещание; король будет предупрежден, и ждать вам не придется.
– Разрешите мне проводить вас, – подхватил Жан, предлагая графине руку.
– Не стоит беспокойства, виконт, – запротестовала старая дама. – Прошу вас, останьтесь.
– Хотя бы до лестницы.
– Ну, если вы настаиваете…
И она оперлась на руку виконта.
– Самор! – позвала графиня Дюбарри.
Прибежал Самор.
– Распорядись, чтобы графине посветили, и вели подать к крыльцу карету моего брата.
Самор стремглав бросился исполнять приказание.
– Право, вы слишком добры, – сказала графиня Беарнская.
Обе дамы обменялись последними реверансами.
Проводив графиню до лестницы, виконт Жан вернулся к сестре, меж тем как старая сутяжница величественно спускалась по ступеням.
Впереди шел Самор, за ним два лакея с подсвечниками, далее графиня, а за ней третий лакей, который нес ее шлейф, правда несколько коротковатый.
Брат и сестра смотрели из окна, провожая глазами до самой кареты драгоценную «крестную», которую они столь старательно искали и с таким трудом нашли.