– Я очень рада, сударыня, очень рада. Но поскольку я никогда ее не видела…
– Как сказать.
– Я ее видела?
– И даже говорили с ней.
– С мадемуазель Дюбарри?
– Да, с мадемуазель Дюбарри. Но только в тот день она называлась мадемуазель Флажо.
– А! – воскликнула старая сутяжница с негодованием, которое она даже не сумела скрыть. – Так, значит, фальшивая мадемуазель Флажо, приехавшая ко мне и заставившая меня проделать это путешествие, ваша золовка?
– Она самая, сударыня.
– И кто же подослал ее ко мне?
– Я.
– Чтобы одурачить меня?
– Нет, чтобы помочь вам и чтобы вы в свой черед помогли мне.
Старая графиня насупила седые брови и хмуро сказала:
– Мне кажется, эта поездка не принесет мне никакой пользы.
– Сударыня, разве господин де Мопу плохо вас принял?
– Пустые посулы.
– По-моему, сударыня, я имела честь предложить вам нечто куда более определенное, нежели пустые посулы.
– Ах, сударыня, человек предполагает, а Бог располагает.
– В таком случае, сударыня, поговорим серьезно, – предложила г-жа Дюбарри.
– Слушаю вас.
– Вы обварили ногу?
– Как видите.
– Ожог сильный?
– Ужасный.
– А не смогли бы вы, несмотря на этот ожог – не сомневаюсь, крайне болезненный, но, убеждена, неопасный для жизни, – так вот, не смогли бы вы сделать усилие претерпеть поездку в карете до Люсьенны и всего один миг постоять у меня в кабинете перед его величеством?
– Невозможно, сударыня. При одной мысли, что придется встать, мне становится дурно.
– Выходит, у вас страшнейший ожог?
– Вы совершенно верно сказали – страшнейший.
– И кто же вас перевязывает, кто прописывает лекарства, кто ухаживает за вами?
– У меня, как у всякой женщины, ведущей дом, есть превосходные снадобья от ожогов. Я пользуюсь бальзамом, который сама составила.
– А не сочтете ли вы нескромностью, если я попрошу глянуть на него?
– Вон он, в склянице на столе.
«Лицемерка, – подумала г-жа Дюбарри, – до сих пор притворяется. Она и впрямь крепкий орешек, но мы еще увидим, кто кого».
Вслух же она сказала:
– Сударыня, у меня тоже есть превосходное масло для подобного рода случаев, но применение его зависит от степени ожога.
– Как это?
– При ожоге кожа либо краснеет, либо покрывается волдырями, либо слезает. Я, разумеется, не врач, но ведь каждому человеку хоть раз да случалось обжечься.
– У меня, сударыня, слезла кожа, – вздохнула графиня Беарнская.
– Боже мой! Вам, должно быть, очень больно. Хотите, я испробую на вас свое масло?
– От всей души, сударыня. Вы принесли его?
– Нет, но я вам его пришлю.
– Я вам крайне благодарна.
– Теперь мне нужно только глянуть, насколько тяжелый у вас ожог.
Старуха-графиня запротестовала:
– Нет, нет, сударыня, это неприятное зрелище, и я не хочу, чтобы вы его видели.
«Отлично, тут-то ты и попалась», – подумала г-жа Дюбарри, а графине сказала:
– О, не бойтесь, сударыня, я привычна к виду ран.
– Я достаточно хорошо знаю правила приличия, сударыня…
– Когда дело идет о помощи ближнему, сударыня, о приличиях позволительно забыть.
И вдруг г-жа Дюбарри резко протянула руку к лежащей на кресле ноге графини Беарнской.
Старуха в страхе испустила душераздирающий крик, хотя г-жа Дюбарри еще даже не успела дотронуться до ноги.
«Отлично сыграно», – подумала г-жа Дюбарри, следившая за всеми изменениями исказившегося лица графини Беарнской.
– Ох, умираю, – простонала старуха. – Как вы меня напугали, сударыня.
Бледная, с затуманенным взором, графиня откинулась на подушки, словно вот-вот собиралась лишиться чувств.
– Вы позволите, сударыня? – не отступала королевская фаворитка.
– Делайте, что вам угодно, сударыня, – угасающим голосом ответила графиня.
Г-жа Дюбарри не теряла времени: первым делом она вытащила булавку, скалывавшую холстину, которой была обернута нога, и стала быстро сматывать повязку.
К ее безмерному удивлению, старуха не протестовала.
«Она ждет, когда я дойду до компресса, и начнет вопить, но, чтобы взять над ней верх, я должна увидеть ее ногу», – думала фаворитка.
Графиня Беарнская стенала, однако мешать не пыталась.
Наконец был снят компресс, и взору г-жи Дюбарри предстал самый неподдельный ожог. То было не притворство, и тут кончалась дипломатия графини Беарнской. Сине-кровавый ожог говорил сам за себя. Да, графиня Беарнская могла увидеть и узнать Шон, но в таком случае она поднималась до высот Порции[116] и Муция Сцеволы[117].
Г-жа Дюбарри восхищенно замолчала.
Старая графиня, придя в себя, в полной мере наслаждалась своей победой и не сводила бурых глаз с г-жи Дюбарри, стоявшей на коленях у нее в ногах.
А та положила на место компресс с той нежной заботливостью, которая свойственна женщинам, чьи руки не причиняют боли раненым, поправила подушку под ногою больной и уселась рядом с ней.
– Что ж, сударыня, – сказала она графине, – вы куда сильней, чем я думала, и я прошу прощения, что сразу не приступила к делу, как надлежало бы, разговаривая с такой женщиной, как вы. Излагайте ваши условия.
Глаза старухи вспыхнули, но в тот же миг блеск их погас.
– Скажите определенно, сударыня, чего вы от меня хотите, – предложила она, – и тогда я посмотрю, чем могу быть вам полезной.
– Я хочу, – заявила г-жа Дюбарри, – чтобы вы, сударыня, представили меня в Версале, и не останусь перед вами в долгу за час ужасных страданий, подобных тем, что вы перенесли сегодня утром.
Графиня Беарнская выслушала это не моргнув глазом.
– А что еще? – поинтересовалась она.
– Это все, сударыня. Теперь ваш черед.
– Я хотела бы, – начала графиня Беарнская с твердостью, которая свидетельствовала, что г-жа Дюбарри имеет дело с равноправным партнером, – получить двести тысяч ливров в качестве гарантии моего процесса.
– Но если вы выиграете процесс, то это уже будет, как мне представляется, четыреста тысяч.
– Нет, поскольку те двести тысяч ливров, из-за которых у меня тяжба с Салюсами, я считаю принадлежащими мне. А эти двести тысяч станут приятным добавлением к выпавшей мне чести познакомиться с вами.
– Хорошо, вы получите эти двести тысяч, сударыня. Что еще?
– У меня есть сын, которого я нежно люблю. В нашем роду все были военными, но рожденному командовать, как вы сами должны понять, сударыня, приходится служить простым солдатом. Мне нужна для моего сына рота немедленно и патент на чин полковника в будущем году.
– Кто заплатит за полк, сударыня?
– Король. Вы же понимаете, что если я истрачу на полк полученные двести тысяч ливров, то завтра окажусь так же бедна, как сейчас.
– В сумме это составит шестьсот тысяч ливров.
– Нет, четыреста, если предположить, что полк обойдется в двести тысяч, хотя я думаю, что это чересчур.
– Ладно, сударыня, это ваше желание тоже будет удовлетворено.
– И еще я хочу попросить у короля возмещения за мой туренский виноградник. Это четыре арпана великолепной земли, которую королевские инженеры одиннадцать лет назад отмежевали под канал.
– Но вам же за нее уплатили.
– Да, но по оценке экспертов. Я же оцениваю эту землю в два раза выше, чем было мне уплачено.
– Хорошо, вам заплатят вторично. Это все?
– Прошу прощения. Я, как вы можете догадаться, не при деньгах. А у меня должок мэтру Флажо – девять тысяч ливров.
– Девять тысяч?
– Что поделаешь. Мэтр Флажо – превосходный советчик.
– Верю, – ответила г-жа Дюбарри. – Эти девять тысяч ливров я заплачу из своих денег. Надеюсь, вы оцените мою покладистость?
– О сударыня, вы несравненны! Но, думаю, я со своей стороны вполне доказала вам свою добрую волю.
– Ах, если б вы знали, как я сожалею, что вы ошпарились, – промолвила с улыбкой г-жа Дюбарри.
– А я, сударыня, нисколько, – отвечала сутяжница, – потому что, невзирая на это происшествие, моя преданность вам, надеюсь, даст мне силы быть вам полезной, как если бы ничего не случилось.
– Итак, подведем итог, – сказала г-жа Дюбарри.
– Погодите.
– Вы что-нибудь забыли?
– Да, один пустяк.
– Говорите.
– Я не могла даже ожидать, что предстану перед нашим великим королем. Увы, Версаль и его великолепие давно уже чужды мне, и поэтому у меня нет платья.
– Я это предусмотрела, сударыня. Вчера сразу после вашего отъезда вам начали шить парадное платье, причем я озаботилась заказать его другой, не своей портнихе, чтобы не перегружать ее. Завтра в полдень оно будет готово.
– У меня нет бриллиантов.
– Завтра господа Бёмер и Басанж дадут вам по моему письму убор стоимостью в двести тысяч ливров, а послезавтра примут его у вас и взамен вручат двести тысяч. Таким образом вам будет выплачено возмещение.
– Прекрасно, сударыня, мне больше нечего желать.
– Вы меня радуете.
– Да, а патент моему сыну?
– Его величество самолично вручит вам его.
– А как насчет обещания взять на себя расходы по набору полка?
– Это будет оговорено в патенте.
– Прекрасно. Остаются только виноградники.
– Во что вы оцениваете эти четыре арпана, сударыня?
– Шесть тысяч ливров за арпан. Это была великолепная земля.
– Я дам вам обязательство на двенадцать тысяч ливров, которые вместе с теми двенадцатью тысячами, что вы уже получили, составят в сумме ровно двадцать четыре тысячи.
– Вот чернильница, сударыня, – указав на нее пальцем, промолвила графиня.
– Я буду иметь честь прежде предоставить ее вам, – объявила г-жа Дюбарри.
– Мне?
– Да, вам.
– Зачем?
– Чтобы вы соблаговолили написать его величеству коротенькое письмо, которое я буду иметь честь вам продиктовать. Услуга за услугу.
– Резонно, – согласилась графиня Беарнская.