– О боже, – воскликнула она, – неужели меня все покинули и рядом нет ни единой живой души, которая бы меня пожалела?
– Сударыня, если я чем-нибудь могу быть вам полезен, то я здесь, – произнес робкий голос.
При звуках этого голоса молодая женщина выпрямилась и, просунув голову и руки между кожаными занавесками одноколки, обнаружила перед собой молодого человека, стоявшего на подножке.
– Это вы мне ответили, сударь? – спросила она.
– Да, сударыня.
– И вы предложили мне помочь?
– Да.
– Скажите сначала, что произошло?
– Молния ударила почти в вас, сударыня, постромки передних лошадей порвались, и они убежали, унеся с собою форейтора.
Женщина с беспокойством оглянулась вокруг.
– А… другой, управлявший задними лошадьми, где он? – спросила она.
– Вошел в карету, сударыня.
– С ним ничего не случилось?
– Ничего.
– Вы уверены в этом?
– Во всяком случае, он спрыгнул с лошади, как человек вполне здоровый и невредимый.
– Слава Господу, – проговорила женщина и перевела дух. – Но где же находились вы, сударь, что так кстати пришли мне на помощь?
– Гроза застала меня врасплох, сударыня, и только я укрылся здесь, у входа в каменоломню, как вдруг из-за поворота вылетела карета. Сначала мне показалось, что лошади понесли, но потом я увидел, что ими управляет твердая рука. Тут ударил гром, да так, что мне почудилось, будто молния попала прямо в меня, и я несколько мгновений ничего не слышал и не видел. Все, о чем я рассказал, происходило точно во сне.
– Так, значит, вы не уверены, что человек, управлявший задними лошадьми, находится в карете?
– О нет, сударыня, я к тому времени пришел в себя и прекрасно видел, как он входил.
– Прошу вас, проверьте, там ли он сейчас.
– Каким образом?
– Послушайте. Если он там, вы услышите два голоса.
Молодой человек спрыгнул с подножки, подошел к карете и прислушался.
– Да, сударыня, он там, – возвратившись, сообщил он.
Женщина удовлетворенно кивнула, оперлась головой на руку и глубоко задумалась. На вид ей было года двадцать три – двадцать четыре; матовой смуглостью лица она выгодно отличалась от других, обычно розовощеких женщин. Голубые глаза, поднятые к небу, казалось, вопрошали его о чем-то и горели, словно две звезды; черные как смоль, ненапудренные вопреки моде того времени волосы локонами спускались на молочно-белую шею. Внезапно, словно приняв какое-то решение, она спросила:
– Сударь, где мы находимся?
– На дороге из Страсбурга в Париж, сударыня.
– А в каком месте?
– В двух лье от Пьерфита.
– Что это – Пьерфит?
– Небольшой городок.
– А что находится дальше по дороге?
– Бар-ле-Дюк.
– Это город?
– Да, сударыня.
– И много в нем жителей?
– Тысячи четыре-пять, по-моему.
– Есть ли здесь другая дорога в Бар-ле-Дюк, короче этой?
– Насколько мне известно, нет, сударыня.
– Peccato![27] – откинувшись на спинку сиденья, пробормотала женщина.
Молодой человек подождал немного дальнейших расспросов, но, увидев, что женщина молчит, зашагал прочь от кареты. Это движение, по-видимому, привлекло ее внимание, так как она поспешно подалась вперед и позвала:
– Сударь!
Молодой человек обернулся.
– Я здесь, – проговорил он, подходя поближе.
– Еще один вопрос, если можно.
– Прошу.
– Вы видели лошадь, привязанную позади кареты?
– Да, сударыня.
– Она еще там?
– Человек, вошедший в карету, отвязал лошадь и снова привязал к колесу.
– С лошадью ничего не произошло?
– Не думаю.
– Она дорогая, и я очень ее люблю. Мне хотелось бы убедиться самой, что она жива и невредима, но как я пойду по такой грязи?
– Я могу подвести лошадь сюда, – предложил молодой человек.
– Да, подведите, прошу вас, я буду вам весьма признательна, – воскликнула молодая женщина.
Молодой человек приблизился к лошади, та подняла голову и заржала.
– Не бойтесь, он смирный как ягненок, – проговорила женщина и добавила чуть громче: – Джерид! Джерид!
Лошадь, узнав голос хозяйки, вытянула умную морду с дымящимися ноздрями в сторону одноколки. Молодой человек принялся ее отвязывать. Но едва лошадь почувствовала, что поводья находятся в неопытных руках, как тут же вырвалась и одним прыжком очутилась в двадцати шагах от кареты.
– Джерид! – ласково повторила женщина. – Сюда, Джерид, сюда!
Лошадь тряхнула красивой головой, шумно втянула воздух и, пританцовывая, словно под музыку, подошла к одноколке. Женщина высунулась по пояс между кожаными занавесками.
– Иди сюда, Джерид, ну иди же! – приговаривала она.
Животное послушно подставило морду, и женщина ее погладила. Затем, схватившись узкой рукой за гриву лошади и опершись другою о стенку одноколки, молодая женщина вскочила в седло с такой легкостью, какая свойственна призракам из немецких баллад, которые прыгают на круп лошади и вцепляются путешественнику в кушак. Молодой человек бросился к ней, но она остановила его повелительным жестом руки и сказала:
– Послушайте, хотя вы молоды или, скорее, потому что молоды, у вас должны быть человеческие чувства. Не мешайте мне уехать. Я убегаю от человека, которого люблю, но я прежде всего римлянка и добрая католичка. Если я останусь с этим человеком, он погубит мою душу: это безбожник и некромант, которого Бог только что предупредил этим ударом молнии. Быть может, предупреждение пойдет ему на пользу. Передайте ему все, что я вам сказала, и да благословит вас Господь за помощь. Прощайте!
С этими словами женщина, легкая, словно туман над болотом, умчалась верхом на Джериде. Молодой человек, увидев, что она исчезла, не смог сдержать изумленного возгласа. Он-то и насторожил путешественника, сидевшего в карете.
4. Жильбер
Этот крик, как мы уже сказали, насторожил путешественника.
Он поспешно вышел из кареты, тщательно затворив за собой дверцу, и с беспокойством огляделся.
Первым делом он заметил испуганного юношу, который стоял перед ним. Сверкнувшая в этот миг молния позволила осмотреть его с ног до головы: путешественнику, судя по всему, привычно было разглядывать в упор любого человека и любой предмет, вызывавшие у него интерес.
Перед ним стоял мальчик лет шестнадцати, от силы семнадцати, невысокий, щуплый, нервный; взгляд черных глаз, бестрепетно устремленный на человека, привлекшего его внимание, был пленителен, хотя и не слишком дружелюбен; тонкий крючковатый нос юноши, узкие губы и торчащие скулы свидетельствовали о лукавстве и осмотрительности, а сильно выдававшийся вперед округлый подбородок изобличал решительность нрава.
– Это вы сейчас кричали? – спросил путешественник.
– Да, сударь, – ответствовал молодой человек.
– А почему вы кричали?
– Потому что… – И юноша умолк в нерешительности.
– Потому что?.. – повторил путешественник.
– Сударь, – вымолвил молодой человек, – в одноколке была дама?
– Да.
И глаза Бальзамо устремились на карету, словно желали проникнуть сквозь толщу ее стенок.
– А к колесу кареты была привязана лошадь?
– Да, и я не понимаю, черт возьми, куда она делась!
– Сударь, дама, сидевшая в одноколке, ускакала на лошади, которая была привязана к колесу.
Не проронив ни слова, ни звука, путешественник ринулся к одноколке и отодвинул кожаные шторки: молния, сверкнувшая в этот миг в небе, позволила ему увидеть, что экипаж пуст.
– Ад и преисподняя! – зарычал он, едва ли не заглушая гром, раскатившийся в это самое время; потом он бросил вокруг взгляд, словно искал средства устремиться в погоню, однако тут же убедился, что пуститься в погоню не на чем.
– Догонять Джерида на одной из этих кляч, – проговорил он, качая головой, – это все равно что посылать черепаху в погоню за газелью… Но я все-таки узнаю, где она, если только…
Он поспешно и с тревогой сунул руку в карман куртки, извлек небольшой бумажник и раскрыл его. В одном из отделений бумажника обнаружился сложенный лист бумаги, а в бумаге – черный локон.
При виде этого локона лицо путешественника прояснилось, и сам он – во всяком случае внешне – успокоился.
– Ну что ж, – выдохнул он, проведя по лбу рукой, по которой тотчас же заструился пот, – ну что ж, ладно. А она ничего не сказала вам, уезжая?
– Да, сударь, сказала.
– И что же?
– Велела передать вам, что оставляет вас не из ненависти, а из страха; она, мол, добрая христианка, а вы, напротив того…
Молодой человек заколебался.
– А я, напротив того?.. – повторил путешественник.
– Не знаю, следует ли мне передавать слово в слово…
– Да передайте же, черт вас побери!
– А вы, напротив того, атеист и неверующий, и нынче вечером Господу угодно было послать вам последнее предупреждение; она, дескать, вняла этому предупреждению и заклинает вас также к нему прислушаться.
– И это все, что она вам сказала?
– Да, все.
– Что ж, поговорим теперь о другом.
И на челе путешественника изгладились, казалось, последние следы тревоги и огорчения.
Молодой человек следил за всеми этими движениями сердца, отражавшимися на лице собеседника, с любопытством, свидетельствовавшим о том, что ему также не чужда известная доля наблюдательности.
– А теперь скажите, мой юный друг, – произнес путешественник, – как вас зовут?
– Жильбер, сударь.
– Просто Жильбер? Наверно, это только имя, данное вам при крещении?
– Это моя фамилия.
– Превосходно! Мой любезный Жильбер, само Провидение послало мне вас на выручку.
– К вашим услугам, сударь, и если я чем-нибудь могу вам помочь…
– То и поможете, благодарю вас. Да, знаю: в ваши годы люди находят удовольствие в помощи ближним; впрочем, услуга, в которой я нуждаюсь, невелика: я попрошу вас всего-навсего указать ночлег на эту ночь.