– Вот именно, правду. Правду, от которой она лишилась чувств, – пояснил кардинал.
– Моя ли вина, – спросил граф глубоким голосом, который в определенные моменты гудел подобно грому, – если правда оказалась столь ужасной, что произвела подобное действие? Разве я искал встречи с дофиной? Добивался, чтобы меня представили ей? Нет, напротив, я всячески уклонялся от этого, меня привели к ней чуть ли не силой, и она приказала мне отвечать на ее вопросы.
– Но что это за ужасная правда, сударь, которую вы открыли ей? – осведомилась принцесса.
– Я всего-навсего разорвал завесу, скрывающую будущее, ваше высочество, – ответил граф.
– Будущее?
– Да, ваше высочество, то самое будущее, которое кажется вам настолько ужасным, что вы, бежав в монастырь, пытаетесь отвратить его своими молитвами и слезами у подножия алтаря.
– Милостивый государь!
– Моя ли вина, если это будущее, которое вы предчувствуете, как святая, было открыто мне, как пророку, и если дофина, ужаснувшаяся ему, ибо оно угрожает лично ей, упала в обморок, когда я ей явил его.
– Вы что-нибудь понимаете? – недоуменно поинтересовался кардинал.
– Увы! – бросила принцесса.
– Ее царствование обречено, – продолжал граф. – Это будет самое роковое и несчастное царствование за всю историю монархии.
– Милостивый государь! – вновь возмутилась принцесса.
– Что касается вас, ваше высочество, – продолжал граф, – то, возможно, ваши молитвы были услышаны: вы ничего этого не увидите, потому что, когда эти события произойдут, вы уже будете на небесах. Молитесь, ваше высочество, молитесь!
И принцесса, подчиняясь этому пророческому голосу, пробудившему страхи, что таились у нее в душе, упала на колени перед распятием и стала горячо молиться.
Граф же, обернувшись к кардиналу, сделал приглашающий жест и направился к окну со словами:
– А теперь, ваше высокопреосвященство, что вам от меня угодно?
Кардинал последовал за графом.
Действующие лица располагались так: принцесса с жаром молилась перед распятием; Лоренца стояла посреди комнаты, недвижная, безмолвная, с широко раскрытыми глазами, но взгляд у нее был застывший, словно незрячий; оба мужчины обосновались в нише окна: граф – опершись на задвижку, кардинал – наполовину скрытый гардиной.
– Итак, что вам угодно от меня? – повторил граф.
– Я хочу знать, кто вы.
– Вам это известно.
– Неужели?
– Конечно. Вы же сами сказали, что я – колдун.
– Превосходно! Но там вы звались Жозефом Бальзамо, а здесь именуете себя графом Фениксом.
– И что это доказывает? Я сменил имя, только и всего.
– Естественно, но да будет вам известно, что перемена имени человеком вроде вас может дать пищу для размышлений господину де Сартину.
Граф улыбнулся:
– О, кажется, один из Роганов объявляет мне войну? И какие же доводы приведет ваше высокопреосвященство? Verba et voces[148], выражаясь по-латыни. В чем еще можете вы меня обвинить?
– А вы, как я вижу, становитесь шутником, – бросил кардинал.
– Не становлюсь – таков мой характер.
– Что ж, придется мне доставить себе небольшое удовольствие.
– Какого рода?
– Заставить вас сбавить тон.
– Извольте, ваше высокопреосвященство.
– И это, убежден, позволит мне доставить удовольствие ее высочеству дофине.
– Да, это будет вам крайне полезно при тех отношениях, в которых вы сейчас с ней находитесь, – флегматично заметил Бальзамо.
– А что вы скажете, господин предсказатель, если я велю вас арестовать?
– Скажу, что вы сделаете большую глупость.
– Вот как? – с неописуемым презрением процедил кардинал. – И кому же она отольется?
– Да вам же самому, ваше высокопреосвященство.
– Ну вот что, я немедля отдам приказ о вашем аресте. Тут-то мы и узнаем, кто таков барон Жозеф Бальзамо, граф Феникс, сей прославленный отпрыск генеалогического древа, которого я не обнаружил ни на одном геральдическом поле Европы.
– Ваше высокопреосвященство, – удивился Бальзамо, – а разве вы не осведомлялись обо мне у своего друга господина де Бретейля?
– Господин де Бретейль не принадлежит к числу моих друзей.
– Сейчас нет, но когда-то он входил в него. Ведь вы же написали ему некое письмо.
– Какое письмо? – встревожился кардинал и придвинулся к графу.
– Ближе, кардинал, еще ближе. Мне не хотелось бы говорить слишком громко, чтобы не скомпрометировать вас.
Кардинал еще приблизился.
– О каком письме изволили вы упомянуть? – спросил он.
– Вы же сами прекрасно знаете.
– Отвечайте.
– Ну хорошо. О письме, которое вы писали из Вены в Париж с целью расстроить брак дофины.
Кардинал вынудил себя не вздрогнуть.
– Это письмо… – пробормотал он.
– Я помню его наизусть.
– Что же, господин де Бретейль предал меня?
– Почему вы так решили?
– Потому что, когда была достигнута договоренность о браке, я потребовал вернуть мне письмо.
– И что же он вам ответил?
– Что сжег его.
– Он просто побоялся признаться, что потерял его.
– Потерял?
– Да. Но сами понимаете, если кто-то письмо теряет, то кто-то может его найти.
– А это точно то письмо, которое я написал господину де Бретейлю?
– Точно.
– И про которое он мне сказал, что оно сожжено?
– Да, да.
– Значит, он его потерял?
– А я его нашел. Бог мой, совершенно случайно, проходя через мраморный двор в Версале.
– И вы не вернули его господину де Бретейлю?
– Нет, я поостерегся это делать.
– Но почему?
– Потому что, будучи колдуном, знал, что ваше высокопреосвященство, которому я искренне желаю всего самого лучшего, будет гневаться на меня. Представьте себе: безоружный человек должен пройти через лес, зная, что там на него нападут, и вдруг на краю леса он находит заряженный пистолет…
– И что же?
– А то, что он будет глупцом, если не подберет этот пистолет.
Кардинал почувствовал, как у него закружилась голова, и он ухватился за подоконник.
После секундного колебания, все фазы которого граф с наслаждением наблюдал на его лице, кардинал сказал:
– Будь что будет. Но никто не сможет сказать, что принц, принадлежащий к моему роду, сдался перед угрозами шарлатана. Это якобы потерянное и найденное вами письмо вы должны будете предъявить дофине, дабы погубить меня как политика, но я воспользуюсь этим, чтобы укрепить свою репутацию лояльного подданного и надежного посла. Я скажу правду, то есть скажу, что считал этот брак вредным для интересов своей страны, и страна защитит меня или выразит мне сочувствие.
– Ну а если, – высказал предположение граф, – найдется кто-нибудь, кто заявит, что этот посол, молодой, красивый, галантный и самоуверенный, поскольку он носит фамилию де Роган и титул принца, писал так не потому, что считал брак с австрийской принцессой вредным для интересов Франции, но потому, что в кичливости своей, поначалу благосклонно принятый эрцгерцогиней Марией-Антуанеттой, тщеславно вообразил, будто ее благосклонность является чем-то большим, нежели простая приветливость, что ответит на это надежный подданный и верный посол?
– Он будет все отрицать, сударь, так как нет никаких доказательств, будто он питал подобные чувства.
– А вот тут, ваше высокопреосвященство, вы ошибаетесь, – возразил граф. – Как прикажете расценивать холодность дофины к вам?
Кардинал вновь заколебался.
– Послушайте, принц, – предложил граф, – вместо того чтобы ссориться, что и произошло бы, не окажись я благоразумней вас, станем добрыми друзьями.
– Добрыми друзьями?
– А почему бы нет? Добрые друзья – это те, кто оказывает нам услуги.
– Вы полагаете, мне могут потребоваться ваши услуги?
– Вы опять делаете ошибку. В течение этих двух дней, что вы в Париже…
– Я?
– Разумеется, вы. Бог мой, ну чего ради вы пытаетесь скрыть это от меня? Я же все-таки колдун. Вы покинули принцессу в Суассоне и на почтовых лошадях приехали в Париж через Виллер-Котре и Даммартен, то есть по более короткой дороге, а приехали вы, чтобы попросить у своих близких друзей помощи, в которой они вам отказали. Получив отказ от нескольких человек, вы опять же на почтовых лошадях отправились в Компьень, но и там вас ждала неудача.
Кардинал выглядел совершенно раздавленным.
– Ну и какого же рода услуг я могу ожидать от вас, ежели обращусь к вам? – осведомился он.
– Помощи, которую может оказать человек, делающий золото.
– А что мне с того, что вы делаете золото?
– Помилуйте! Вам через сорок восемь часов необходимо уплатить пятьсот тысяч франков… Я не ошибся, пятьсот тысяч?
– Не ошиблись.
– И после этого вы спрашиваете, зачем вам друг, умеющий делать золото? Да затем, что у него вы получите те самые пятьсот тысяч франков, в которых вам всюду было отказано.
– И где же я смогу их получить? – заинтересовался кардинал.
– Улица Сен-Клод на Болоте.
– Как я распознаю дом?
– По бронзовому дверному молотку в форме головы грифона.
– Когда я могу приехать?
– Если вас устроит, монсеньор, послезавтра в шесть вечера, ну а впоследствии…
– Впоследствии?
– Всякий раз, когда вам будет угодно навестить меня. Все, наша беседа завершается: принцесса кончила молиться.
Кардинал, признав себя побежденным, не пытался более сопротивляться и, подойдя к принцессе Луизе, сказал:
– Ваше высочество, должен вам заявить, что граф Феникс совершенно прав, свидетельство, представленное им, законно, вне всяких сомнений, а кроме того, данные им объяснения вполне удовлетворили меня.
Граф поклонился.
– Каково будет решение вашего королевского высочества? – осведомился он.
– Последнее слово принадлежит этой женщине.
Граф снова поклонился, давая понять, что не имеет ничего против.
– По собственной ли непринужденной воле вы желаете покинуть монастырь Сен-Дени, куда пришли просить у меня убежища?