– То есть как, ваша светлость? – удивилась Николь.
– Что пьет твоя госпожа, прежде чем уснуть?
– Что она пьет?
– Да, да. Сейчас пошла такая мода предупреждать жажду. Одни пьют оранжад или лимонад, другие мятную воду, третьи…
– Нет, мадемуазель выпивает перед сном только стакан слегка подсахаренной воды, иногда чуть-чуть надушенной цветами апельсина, если с нервами плохо.
– Превосходно, – заметил Ришелье. – Я тоже это пью. Так что мое лекарство вполне ей подойдет.
– Подойдет?
– Разумеется. Я капаю себе в питье несколько капель эликсира и ночью сплю как младенец.
Николь пыталась сообразить, к чему клонит герцог.
– Что ж ты молчишь? – поинтересовался он.
– Я подумала, что у мадемуазель нет вашей водицы.
– Я тебе ее дам.
«Ах, вот оно что», – подумала Николь, для которой наконец забрезжил свет в ночи.
– Ты капнешь две капли в стакан своей госпожи, но только две капли, запомни, не больше и не меньше, и она заснет. Таким образом, она не сможет тебя позвать, и, следовательно, у тебя будет время скрыться.
– Ну, если нужно только это, то тут нет ничего трудного.
– Значит, ты капнешь ей две капли?
– Всенепременно.
– Обещаешь?
– Ваша светлость, мне кажется, это в моих интересах. А потом я хорошенько запру мадемуазель…
– Нет, нет! – запротестовал герцог. – Вот этого делать не надо. Напротив, ты оставишь ее комнату открытой.
Наконец-то Николь осенило, в чем дело. Ришелье почувствовал, что она поняла.
– И это все? – поинтересовалась Николь.
– Все. А теперь можешь идти и сказать своему капралу, чтобы он собирал вещи.
– К сожалению, ваша светлость, я не могу ему сказать, чтобы он взял свой кошелек.
– Ну, ты же знаешь, что деньги – это мое дело.
– Да, я помню, что ваша светлость были так добры…
– Сколько же тебе нужно, Николь?
– За что?
– За то, чтобы ты капнула эти две капли.
– Вы, ваша светлость, убедили меня, что в моих интересах капнуть две капли этой вашей водицы, и потому было бы нечестно требовать с вас за это плату. А вот за то, что я оставлю дверь в комнату мадемуазель открытой, предупреждаю вас, ваша светлость, заранее, я потребую кругленькую сумму.
– Хорошо, говори сколько.
– Двадцать тысяч франков, ваша светлость.
Ришелье вздрогнул.
– А ты далеко пойдешь, Николь, – со вздохом произнес он.
– Что поделаешь, ваша светлость. Я начинаю верить, что вы были правы и за мной будет погоня. Но с вашими двадцатью тысячами я сумею скрыться.
– Ступай, Николь, предупреди господина де Босира, а потом я отсчитаю тебе деньги.
– Ваша светлость, господин де Босир весьма недоверчив, и он не поверит мне на слово, если я не представлю ему доказательств.
Ришелье извлек из кармана пачку казначейских билетов.
– Вот возьми один, а в этом кошельке сотня двойных луидоров, – сказал он.
– Ваша светлость, вы даете мне задаток, а остальные, значит, заплатите, когда я переговорю с господином де Босиром?
– Нет, к черту, я предпочитаю рассчитаться с тобой сразу. Ты, Николь, девушка бережливая, и эти деньги принесут тебе счастье.
И Ришелье выдал ей обещанную сумму частью в казначейских билетах, а частью в луидорах и полулуидорах.
– Ну что, все? – спросил он.
– Да, ваша светлость. А теперь мне нужно главное.
– Эликсир?
– Да. У вашей светлости, наверное, имеется флакончик?
– Имеется. Я всегда ношу его с собой.
Николь усмехнулась.
– Да, вот еще, – вспомнила она. – Ворота Трианона каждый вечер запирают, а у меня нет ключа.
– У меня есть, поскольку я оберкамергер.
– Правда?
– Вот он.
– Как все удачно складывается, – заметила Николь. – Просто, можно сказать, цепь чудесных совпадений. Ну а теперь прощайте, ваша светлость.
– Как прощайте?
– Мы с вашей светлостью больше не увидимся; как только мадемуазель уснет, я убегу.
– Да, верно. Прощай, Николь.
И Николь, смеясь в душе, растворилась в сгущающихся сумерках.
«На сей раз удалось, – подумал Ришелье. – Но, похоже, судьба считает меня слишком старым и служит мне против воли. Эта девица взяла надо мной верх, однако какое это имеет значение, ежели я за все отплачу».
119. Бегство
Николь была девушка добросовестная: она получила от г-на де Ришелье деньги, притом вперед, и теперь ей нужно было их отработать.
Она помчалась прямиком к ограде и прибежала туда вместо половины восьмого, как было назначено, без двадцати восемь.
Г-н де Босир, приученный к военной дисциплине, был человек точный: он уже десять минут как ждал ее.
Примерно в это же время г-н де Таверне попрощался с дочерью, и, когда он ушел, Андреа осталась одна. Оставшись же одна, она задернула занавески.
Жильбер у себя в мансарде, по своему обыкновению, следил или, верней будет сказать, пожирал глазами Андреа. Только сейчас трудно было бы определить, огнем или ненавистью пылал его взор.
Но Андреа задернула занавески, и Жильбер ее уже не видел. Поэтому он обратил взгляд в другую сторону.
Взглянув в другую сторону, он заметил плюмаж г-на де Босира и узнал капрала, который прохаживался, что-то насвистывая, чтобы скрасить скуку ожидания.
Через десять минут, то есть без двадцати восемь, прибежала Николь; она сказала несколько слов г-ну де Босиру, который кивнул в знак того, что все понял, и удалился в сторону безлюдной аллеи, которая ведет к Малому Трианону.
Николь же, легкая, словно птичка, упорхнула тем же путем, что пришла.
«Ага! – подумал Жильбер. – Господин капрал и мадемуазель горничная собираются о чем-то договориться либо что-то предпринять и боятся свидетелей. Прекрасно».
Жильбер вовсе не интересовался Николь, просто он чувствовал ее вражду и потому вопреки своим нравственным принципам старался собрать против нее как можно больше улик, чтобы победно отбить атаку, если Николь решит атаковать его.
Жильбер не сомневался, что военные действия вот-вот начнутся, и, как предусмотрительный воин, готовил оружие заранее.
Свидания Николь с мужчиной в самом Трианоне и были таким оружием, и Жильбер, будучи дальновидным противником, собирался воспользоваться им, тем паче что Николь сама вкладывала ему в руки это оружие. Словом, Жильбер решил к свидетельствам, собранным с помощью зрения, присовокупить свидетельства, полученные с помощью слуха, то есть поймать на лету какие-нибудь достойные порицания слова, чтобы во время сражения обратить их против Николь и добиться победы.
Он мигом спустился из мансарды, проскользнул по кухонному коридору и сошел в сад по малой лестнице, примыкающей к часовне; в саду он мог уже ничего не опасаться: Жильбер знал в нем все укромные места как свои пять пальцев.
Прокравшись под липами, а затем вдоль шпалер, он добрался до зарослей, находящихся шагах в двадцати от того места, куда, по его расчетам, должна была прийти Николь.
И в самом деле, она была там.
Едва Жильбер устроился в кустах, как до его слуха донесся странный звук – звон золота, ударяющегося о камень; звук этот нужно слышать, чтобы представить себе, что это такое.
Жильбер змеей прополз к террасе, по краю которой была насажена живая изгородь из кустов сирени; теперь, в мае, они источали благоухание и свешивали цветы над головами тех, кому случалось проходить вдоль этой террасы по пустынной аллее, разделяющей Большой и Малый Трианон.
Добравшись туда, Жильбер, чьи глаза были привычны к темноте, увидел, как Николь высыпает золотые монеты из кошелька, который она получила от маршала Ришелье, причем высыпает на камень, находящийся по эту сторону решетчатой ограды на таком расстоянии, чтобы г-н де Босир не смог дотянуться до него рукой.
Монеты сыпались, блестя и подпрыгивая, а г-н Босир, у которого пылали глаза и тряслись руки, переводил взор с Николь на луидоры, пытаясь понять, откуда у нее такое богатство.
Наконец Николь заговорила.
– Вы уже не раз, – сказала она, – мой дорогой господин де Босир, предлагали мне бежать с вами.
– И даже жениться на вас! – пылко воскликнул восторженный капрал.
– Ну, на этот счет, мой дорогой, мы поговорим чуть позже, – обрезала Николь. – Сейчас главное – бежать отсюда. Сможем мы совершить побег через два часа?
– Да хоть через две минуты, ежели вам угодно!
– Нет, мне сперва нужно кое-что сделать, и на это потребуется два часа.
– И через две минуты, и через два часа я в вашем распоряжении.
– Отлично. Получите пятьдесят луидоров.
Девушка отсчитала полсотни луидоров и подала через решетку г-ну де Босиру, который, не пересчитывая, ссыпал их в карман камзола.
– Через полтора часа будьте здесь с каретой, – приказала она.
– Но… – начал было г-н де Босир.
– Ах, так вы не желаете? Прекрасно, мы с вами ни о чем не договаривались, и возвратите мне пятьдесят луидоров.
– Нет, дорогая Николь, я не отказываюсь, я только опасаюсь за будущее.
– Чье?
– Ваше.
– Мое?
– Пятьдесят луидоров кончатся, а они ведь когда-нибудь кончатся, и вы станете сетовать, сожалеть о Трианоне…
– Ах, до чего же вы заботливы, дорогой господин де Босир! Полно, полно, не бойтесь, я не из тех женщин, которых делают несчастными, так что можете не терзаться угрызениями совести. А кроме того, когда эти пятьдесят луидоров кончатся, тогда и посмотрим.
И Николь позвенела второй полусотней луидоров, оставшейся в кошельке.
Глаза г-на де Босира загорелись фосфорическим огнем.
– Ради вас, – воскликнул он, – я готов броситься в огонь!
– Ну, ну. Этого, господин Босир, я от вас не требую. Значит, договорились: через полтора часа карета, через два часа мы бежим.
– Договорились! – вскричал г-н де Босир, схватил Николь за руку, притянул к решетке и влепил ей поцелуй.
– Тихо, тихо, – успокоила его Николь. – Вы что, с ума сошли?
– Нет, я влюблен.
Николь хмыкнула.
– Сердце мое, вы не верите мне?