– Ну как, любимый мой Бальзамо, доволен ты своей Лоренцей?
– О да, – ответил он.
– Чего же ты тогда боишься? Скажи мне.
Бальзамо молитвенно сложил руки и с выражением ужаса, которое вряд ли заметил бы наблюдатель, непривычный читать в его душе, взглянул на Лоренцу.
– А я ведь едва не убил этого ангела, – пробормотал он, – и сам едва не умер от отчаяния, решая задачу, как стать одновременно могущественным и счастливым. Я забыл, что пределы возможного всегда шире горизонта, очерченного нынешним состоянием науки, что большинство истин, ставших общим достоянием, поначалу почитались пустыми мечтаниями. Я думал, что знаю все, а ничего не знал!
Лоренца улыбнулась.
– Ах, Лоренца, – продолжал Бальзамо, – наконец-то осуществился таинственный замысел Творца, создавшего женщину из плоти мужчины и заповедавшего иметь только одно сердце на двоих! Для меня возродилась Ева, которая будет думать в лад со мной и жизнь которой висит на нити, что я держу в своей руке. Боже мой, это слишком для одного человека, и я изнемогаю под бременем твоей доброты.
Он опустился на колени и с восторгом припал к Лоренце, которая улыбалась ему неземной улыбкой.
– Нет! – воскликнул он. – Ты никогда не покинешь меня, под защитой твоего взгляда, что проницает тьму, я буду жить в полной безопасности, ты поможешь мне в многотрудных изысканиях, которым ты одна и можешь способствовать, в чем я только что убедился. И если я не могу делать золото, поскольку золото – однородный, простой элемент, ты скажешь мне, в какой части сотворенного им мира Господь укрывает его, скажешь, где покоятся древние сокровища, которые поглотили океанские глубины. Твоими очами я увижу, как круглится жемчужина в перламутровой раковине, как родится высокая человеческая мысль под нечистым покровом плоти. Твоими ушами я услышу беззвучный ход червя в земле и шаги крадущегося ко мне врага. Я буду равен величием Богу, но стократ счастливей, потому что Бог, будучи всемогущ, одинок в своем божественном величии и не делит ни с каким существом, божественным, подобно ему, своего всемогущества, которое составляет его природу.
А Лоренца, продолжая улыбаться, отвечала на слова Бальзамо пылкими ласками.
– И все-таки, Ашарат, – прошептала она, словно обладала способностью читать любую мысль, тревожившую мозг ее возлюбленного, – ты до сих пор сомневаешься. Ты сомневаешься, смогу ли я преодолеть границу круга нашей любви, сомневаешься, смогу ли я видеть на расстоянии. Правда, ты утешаешь себя, говоря, что, если не увижу я, увидит она.
– Кто – она?
– Женщина со светлыми волосами. Хочешь, я скажу тебе ее имя?
– Хочу.
– Подожди… Андреа.
– Верно. Да, ты читаешь в моих мыслях. Но у меня остается последнее опасение. Ты все так же способна видеть на расстоянии, даже если перед тобой находятся материальные преграды?
– Проверь меня.
– Дай мне руку, Лоренца.
Лоренца порывисто протянула Бальзамо руку.
– Ты можешь последовать за мной?
– Куда угодно.
– Идем.
И Бальзамо мысленно покинул улицу Сен-Клод и мысленно повел за собой Лоренцу.
– Где мы? – спросил он у нее.
– Мы на горе, – ответила она.
– Да, правильно, – дрожа от радости, подтвердил Бальзамо. – Что ты видишь?
– Прямо перед собой? Слева? Справа?
– Прямо перед собой.
– Вижу широкую долину, по одну сторону лес, по другую – город, их разделяет река, которая протекает мимо большого замка и исчезает за горизонтом.
– Все так и есть, Лоренца. Это лес Везине, а город – Сен-Жермен, замок же принадлежит де Мезонам. Войдем в дом, который находится за спиной у нас.
– Мы вошли.
– Что ты видишь?
– В передней сидит негритенок в нелепой одежде и ест конфеты.
– Это Самор. Идем дальше.
– Великолепно обставленный салон, в котором никого нет. Двери расписаны богинями и амурами.
– В салоне никого?
– Никого.
– Дальше, дальше.
– Ах, мы в восхитительном будуаре с атласными обоями, на которых вышиты цветы, неотличимые от живых.
– Он тоже пуст?
– Нет, на софе лежит женщина.
– Кто она?
– Погоди.
– Тебе не кажется, что ты уже видела ее?
– Да. Это графиня Дюбарри.
– Все верно, Лоренца, все верно. Я схожу с ума от радости. Что она делает?
– Думает о тебе.
– Обо мне?
– Да.
– Ты можешь прочесть ее мысли?
– Да, ведь я же тебе сказала, она думает о тебе.
– Но что, что?
– Что ты ей обещал.
– Что обещал?
– Обещал дать ей тот самый напиток красоты, который Венера, желая отомстить Сафо, подарила Фаону[98].
– Правильно. И что же дальше?
– Она приняла решение.
– Какое?
– Постой. Она протягивает руку к сонетке, звонит. Входит еще женщина.
– Брюнетка? Блондинка?
– Брюнетка.
– Высокая? Маленькая?
– Маленькая.
– Это ее сестра. Послушай, что говорит ей госпожа Дюбарри.
– Она велит ей распорядиться, чтобы подавали карету.
– И куда она собралась ехать?
– Сюда, к тебе.
– Ты уверена?
– Такой она отдала приказ. О, его уже исполняют: я вижу лошадей, карету. Через два часа она будет здесь.
Бальзамо упал на колени.
– Если она и вправду через два часа будет здесь, – воскликнул он, – мне не о чем больше тебя просить, Господи! Молю только об одном: смилуйся над моим счастьем.
– Мой бедный друг, ты все еще боишься? – промолвила Лоренца.
– Да.
– Чего же тебе бояться? Любовь, которая дополняет физическое бытие, облагораживает и бытие духовное. Любовь, как всякая возвышенная страсть, приближает к Богу, а от Бога исходит просветленность.
– Лоренца, Лоренца, еще немного, и я сойду с ума от радости!
И Бальзамо опустил голову на колени своей прекрасной возлюбленной.
Он ждал доказательства, которое сделало бы его совершенно счастливым.
Этим доказательством должен был стать приезд г-жи Дюбарри.
Два часа промчались мгновенно – время для Бальзамо перестало существовать.
Внезапно Лоренца вздрогнула и взяла руку Бальзамо.
– Ты все еще сомневаешься, – сказала она. – Хочешь знать, где она сейчас?
– Да, – подтвердил Бальзамо.
– Карета мчится по бульвару, приближается, въезжает на улицу Сен-Клод, останавливается у ворот, в ворота стучат.
Комната, где они находились, была удалена от входа и так изолирована от всего дома, что стук бронзового молотка не был слышен в ней.
Тем не менее Бальзамо привстал на одно колено и замер, прислушиваясь.
Два удара, которыми постучался Фриц, заставили его вскочить: то был условный знак, что прибыл нежданный визитер.
– Значит, это правда, – прошептал Бальзамо.
– Ступай, Бальзамо, убедись, только поскорей возвращайся.
Бальзамо подошел к камину.
– Позволь мне проводить тебя до двери на лестницу, – попросила Лоренца.
– Идем.
Они оба прошли в комнату, украшенную шкурами.
– Ты не выйдешь из этой комнаты? – спросил Бальзамо.
– Нет, я же буду тебя тут ждать. Будь спокоен: Лоренца, которую ты любишь, это не та Лоренца, которой ты боялся, и ты сам прекрасно это знаешь. Впрочем…
Она замолчала и улыбнулась.
– Да? – поинтересовался Бальзамо.
– Разве ты не читаешь у меня в душе так же, как я в твоей?
– Увы, нет.
– Тогда вели мне уснуть до твоего возвращения, вели мне оставаться недвижной на этой софе, и я засну и не сдвинусь с места.
– Ну что ж, усни, любимая Лоренца, и жди меня.
Лоренца, уже борясь со сном, приникла поцелуем к устам Бальзамо, пошатнулась и упала на софу, шепча:
– До скорого свидания, мой Бальзамо, до скорого…
Бальзамо помахал ей рукой от двери, но она уже спала.
Приоткрыв рот, Лоренца лежала с распущенными волосами, на щеках играл лихорадочный румянец, глаза затуманились, и она была так прекрасна и чиста, так не похожа на земную женщину, что Бальзамо вернулся, поцеловал ей руку, поцеловал в шею, но не осмелился приникнуть к устам.
Снова раздался двойной стук – то ли графиня торопилась, то ли Фриц опасался, что Бальзамо в первый раз не слышал сигнала.
Бальзамо направился к двери.
Он уже закрыл ее, но тут ему почудился шорох, какой он слышал совсем недавно. Он приотворил дверь, осмотрелся, но ничего не обнаружил.
В комнате никого не было, только Лоренца прерывисто дышала во сне, изнемогая под бременем любви.
Бальзамо закрыл дверь и с радостным сердцем, без всякого беспокойства, страха и дурных предчувствий сбежал по лестнице.
Он заблуждался: не только любовь терзала грудь Лоренцы и делала ее дыхание таким тревожным.
То было нечто вроде сновидения, проникшего в летаргический сон, в который была погружена Лоренца, в сон, столь схожий со смертью.
Лоренце виделось в безобразном зеркале сонных видений, будто среди сгущающегося сумрака часть дубового потолка, нечто наподобие огромной розетки, начала вращаться и медленно, размеренно, равномерно, с угрожающим шипением опускаться вниз; у нее появилось ощущение, что ей недостает воздуха, словно этот вращающийся круг потихоньку душил ее.
И еще ей почудилось, будто на этом опускном люке копошится некое бесформенное существо вроде Калибана из «Бури», чудовище в облике человека – старик, у которого живыми остались только глаза и руки, и он не отрывает от нее страшных глаз и тянет к ней иссохшие руки.
И она, несчастное дитя, тщетно извивалась, не имея возможности убежать, не догадываясь об угрожающей ей опасности, чувствуя только, что в ее белое платье вцепились живые клещи, подняли ее, не испытывающую ни ужаса, ни скорби, с софы и перетащили на люк, который медленно-медленно стал подниматься к потолку под унылый визг железа, трущегося о железо, под омерзительный хриплый смех этого чудовища в человеческом облике, что увлекало ее ввысь.
130. Напиток молодости
Как и предсказывала Лоренца, посетительницей была г-жа Дюбарри.