— Ой! Мисс Давенпорт! Слава богу, с вами все в порядке! И слава богу, что мы вас нашли! — воскликнула она.
Я заметила, что, уж скорее, это я ее нашла, и рассказала, как меня встретил граф. Элиза в ужасе всплеснула руками.
— Ах, злодей! — вскричала она. — Да если б мы знали, так никогда б не согласились искать их! Ах, чудовище! Предатель! Обманщик!..
Я никак не могла понять, о ком она говорит. Я дала ей возможность выплеснуть эмоции, а сама тем временем рассматривала молодого человека.
— Мы с вами прежде не встречались? — поинтересовалась я.
— Видите ли, мадам, я взял на себя смелость сопровождать вашу служанку, желая обеспечить ее защиту в этих диких местах, — сказал он. — Да, я имел честь служить вам и раньше. У меня когда-то была карета, мадам, и это я привез вас в Женеву, а во время этой поездки имел удовольствие познакомиться с мисс Элизой…
Неглупый, красноречивый и вежливый молодой человек. Мне он поправился. И даже в сумерках было видно, что эти двое влюблены друг в друга.
— Как ваше имя?
— Макс Гриндофф, к вашим услугам, мадам.
— Значит, вы кучер? Вы, кажется, так сказали?
— Больше уже нет, мадам. Я личный слуга и помощник одного джентльмена, можно сказать, его старший лакей. Мой хозяин — великий доктор Кадаверецци, владелец знаменитой кунсткамеры, мадам.
— Хм… Ясно. Итак, Элиза, ты говорила, что никогда бы не согласилась искать их. Кого ты имела в виду?
— Да девочек, мисс! Шарлотту и Люси!
— Объясни толком.
Она объяснила. И пока она говорила, план графа Карлштайна (но не причины, побудившие его прибегнуть к подобному плану) стал мне практически ясен. Он обращался с девочками так дурно, что они убежали, но он скрыл это от меня, наврав что-то насчет их болезни, а теперь во что бы то ни стало пытается снова их поймать.
— Придется мне этим заняться, — сказала я. — Скажите, мой дорогой Гриндофф, вы ведь с самого утра ищете этих девочек, верно?
— В общем, мадам… — Он неловко переминался с ноги на ногу.
— Но, видимо, без какого бы то ни было успеха?
— Абсолютно безо всякого успеха, мадам! Эти леса невероятно огромны, и девочки могли спрятаться где угодно. Они могли даже за горы уйти, в соседнюю долину или дальше, в Италию…
— Чушь и ерунда! Так далеко отсюда они уйти не могли. Нет, поступить нам следует так… Граф Карлштайн знает о том, что я лицо заинтересованное, и второй мой визит в замок уже не застанет его врасплох. Но вас он не знает. Вам придется подняться в замок, дорогой Гриндофф.
— Что? Мне, мадам? Зачем это? Вы уж извините за вопросы, мадам, но…
— Чтобы кое-что выяснить. Во-первых, почему девочки убежали. Порасспрашивайте слуг. Сходите на кухню, познакомьтесь с людьми. Я уверена, вы вполне справитесь.
— Но мой хозяин, мадам… — пробормотал Макс. — Он ведь будет ждать меня в «Веселом охотнике». Ему сегодня вечером представление давать.
— Ну, если вы поторопитесь, то вполне успеете и в замок сходить, и вернуться в таверну. Причем задолго до начала представления.
— Тебе придется оставить нам свой тромбон, Макси, — сказала Элиза.
— Это не тромбон, Элиза, а почтовый рожок, — поправил он ее.
Рожок представлял собой длинную прямую бронзовую трубку, и я попросила Макса позволить мне рассмотреть ее повнимательней.
— Знаете, я как-то видела южноамериканское духовое ружье… — задумчиво сказала я. — На выставке, устроенной синьором Ролиполио в Кларенс-Гарденз. Так вот, это ружье было очень похоже на ваш рожок, Макс. Синьор Ролиполио был так любезен, что продемонстрировал мне, как стреляют из духового ружья… Позвольте-ка…
Среди моих запасов всегда довольно почетное место занимает мешочек с сухим горохом. Я сунула несколько горошин в медный рожок, в качестве цели выбрав деревце, росшее неподалеку, и дунула в мундштук. Горошина вылетела из раструба рожка и с силой врезалась в тонкий ствол.
— Вот это да! Никогда еще такого не видал! — восхитился Макс Гриндофф. — Отличный фокус, честное слово! Уверен, что мой хозяин с удовольствием вставил бы такой номер в свое представление.
— Ох, Макси! Только, пожалуйста, будь осторожен! — воскликнула Элиза. — Постарайся, любимый, чтобы тебя не поймали, не то граф запрет тебя в подвале замка!
— Ну, я… как бы это выразиться…
— Элиза, — вмешалась я, — ты должна помочь мне отыскать подходящее место для ночлега. Там мы поставим палатку, а с господином Гриндоффом встретимся чуть позже, после его возвращения, в каком-нибудь подходящем местечке.
— Мы видели хижину дровосека, мисс. Вон там! Надо только чуть-чуть назад вернуться, — сказала Элиза. — Это, правда, сущие развалины, но среди них легко можно поставить вашу палатку. И там рядом есть ручей. Мы скоро увидимся с тобой, Макси, любовь моя. Хорошо?
Он раза два открыл было рот, но так ничего и не сказал. Очевидно, сила любви к Элизе сделала его неспособным сопротивляться приказам. Так что он грустно кивнул и потащился вверх по дороге, к замку.
— Превосходный молодой человек, Элиза, — заметила я.
— Должна признаться, мисс, что я влюбилась в него еще в Женеве, — сказала она. — Как только впервые увидела его на козлах — такого гордого, в аккуратной ливрее! А тромбон его так и сиял на солнце, а упряжь так и позванивала…
— Да, да, я понимаю, дорогая моя. И мне не чужда благородная страсть. Три года назад мое сердце чуть не украл синьор Ролиполио… Но, увы, нашему чувству не суждено было расцвести. Судьба разделила нас.
— Ах, дорогая мисс! — воскликнула с самым искренним сочувствием Элиза. Любой рассказ, в котором был хотя бы намек на романтические отношения, способен мгновенно растопить сердце этой бедной простушки. — Как это грустно! Как мне жаль вас! И его тоже! Держу пари, он старается избавиться от сердечных мук, уехав в дальние страны…
— Да, несомненно. Знаешь, Элиза, он был единственным мужчиной, который был равен мне по силе характера, смелости и уму. Но какая-то жалкая неурядица с паспортом или еще какими-то документами заставила его срочно покинуть ту страну. Боюсь, у него и на родине были подобные неприятности с властями. Ах, да что там… Оставим эти грустные мысли. Долг зовет нас!
И мы с Элизой двинулись по дороге к старой хижине дровосека, которой предстояло стать нашим временным убежищем.
Рассказ Шарлотты
Когда этот обманщик Снивельвурст схватил меня своей холодной мокрой рукой за запястье, я от отчаяния чуть в обморок не упала. Но когда меня заперли в чулане под дядиным кабинетом, в душе моей вновь пробудилось желание во что бы то ни стадо достигнуть поставленной цели и не сдаваться.
Вот и я стала пленницей. Всего неделю назад я читала о страшных испытаниях, выпавших надолго Марианны, и о том, какую замечательную победу она одержала. Все это чудесно описано в книге «Марианна, или Пленница Абруцци». Героиню этого романа гнусный кузен посадил в темницу, желая заставить ее передать ему все состояние. Странно, но ведь и я оказалась в подобном положении! Хотя в данном случае на кон было поставлено отнюдь не мое состояние (ибо у меня его нет), а сама моя жизнь. И если у Марианны были друзья и возлюбленный, Вероккио, который боролся за ее освобождение, то у меня-то нет ни возлюбленного, ни друзей. Кроме Хильди, конечно.
Я села, услышав, как поворачивается в замке ключ. Так началось мое заключение. Я даже не замечала слез, которые, подобно горным ручьям, струились по моим щекам. Я сидела с видом принцессы, бросающей вызов своим палачам, — выпрямив спину, сложив на коленях руки и высоко подняв голову — и с благодарностью вспоминала нашу дорогую мисс Давенпорт и то, как она всегда требовала, чтобы юные леди вел и себя должным образом даже в самых сложных жизненных обстоятельствах.
Должным образом я вела себя примерно минуту, а потом, не в силах выносить этот ужас, от души разревелась.
Комнатушка, в которую меня сунули, была просто отвратительной. Окно там не мыли, наверное, с тех пор, как были изобретены стекла; из каменных стен повсюду торчали какие-то ржавые железные прутья; голый пол покрыт пылью, а вокруг валялось столько всякого хлама, что его, наверное, не убирали с незапамятных времен.
Я ужасно замерзла и устала, так что попыталась уснуть. Я улеглась на продавленную кушетку и хотела завернуться в лежавший на ней довольно большой гобелен, чтобы хоть немного согреться. Но оказалось, что на гобелене изображена какая-то, похоже, святая, которую подвергают страшным пыткам, и мне стало совсем не но себе. Свернув этот гобелен, я закинула его с глаз долой за дубовый шкаф и снова легла, но долгое время еще тряслась и не могла согреться. Впрочем, уснуть я тоже не смогла. Можно было бы, конечно, постараться думать о хорошем или о самоусовершенствовании, но единственное усовершенствование, которое я была способна для себя придумать, — это крылья, которые дали бы мне возможность выбраться на свободу. Ну и, конечно, хорошо было бы научиться легко переносить высоту… Я смахнула пыль с окошка и с надеждой посмотрела в него, но там виднелся лишь ужасный обрыв и глубокая пропасть с острыми скалами на дне.
А что, если здесь, в этом чулане, подумала я вдруг (вообразив себя Марианной, пленницей Абруцци), найдется что-то такое, что поможет мне спастись? Марианна проводила время в заточении, обдумывая собственное плачевное положение и выводя на стене духовные заповеди. Только потом ее, бедняжку, заперли в ледяном донжоне[6]и заковали в цепи, так что ей даже и посмотреть не на что было.
Подумав, я решила, что мне, наверное, нужно раздобыть какой-нибудь рычаг и с его помощью попробовать открыть дверь. Но все достаточно твердые предметы, которые мне попадались, были из фарфора. Например, статуэтки пастушки и собаки, да и они оказались разбиты. Я поискала еще и наконец нашла: согнутую подзорную трубу, стеклянное пресс-папье, бронзовую статуэтку какого-то индийского бога, коробку с остатками коллекции бабочек, пришпиленных к рамкам, и щербатый графин с остатками чего-то сладкого на дне. (Я попробовала, но жидкость оказалась чересчур сладкой, и тут я вспомнила о ядах и чуть не подавилась.) Нашлись там и какие-то старые платья, насквозь пропыленные и наполовину съеденные молью, а также треснувшее зеркало, портреты толстой дамы, толстого мальчика и толстой девочки с на редкость противными физиономиями, а также изображение толстой собаки с совсем уж отвратительной мордой. Потом я обнаружила какой-то скучный, похоже голландский, пейзаж, написанный маслом, но без рамы, и нелепую золоченую раму совершенно неподходящего размера; пышный мужской парик, в котором прямо-таки кишела моль, — видимо, это были родственники тех червяков, что обитали в старых платьях, мужские представители этого многочисленного семейства; и наконец — о, это было просто ужасно! — я нашла человеческую голову.