Бурное развитие получила железная дорога. Открылись линии, связавшие Турин и Геную, Турин и Алессандрию, Новару и Арону, Турин и Милан. Планировалось соединить Пьемонт с другими итальянскими государствами, а также Швейцарией и Францией.
К этому времени относится разработка амбициозного плана и практически начала воплощения в жизнь сооружения дороги из Турина в Лион и далее в Париж. Наиболее технически сложным оказалось пробить тринадцатикилометровый туннель через Альпы в районе Мон-Сени. Руководство этой частью работы осуществлял талантливый савойский инженер Жермен Соммейе, который позднее сконструировал специальный пневматический аппарат для дробления горных пород. Кавур приложил много усилий, чтобы содействовать этому проекту. Его реализация несколько раз приостанавливалась по политическим и экономическим причинам. Дорога была введена в действие уже после смерти Кавура.
В деле строительства железных дорог Пьемонт стал безоговорочным лидером среди всех итальянских государств. К 1861 году было построено уже 850 километров железных дорог, что составляло более 34 % всех дорог на Апеннинском полуострове[295].
Подводя итоги десятилетнего развития экономики Пьемонта, французский историк и дипломат Жиль Пеку утверждает, что «со временем Сардинское королевство, промышленное производство которого в период с 1850 по 1860 год не прекращало расти, оказалось в списке самых процветающих государств Италии. Это благоденствие явилось результатом продуманной финансовой политики, что способствовало созданию крупных инвестиционных банков, таких как Cassa di Torino, и продолжало привлекать иностранных капиталистов — французских Ротшильдов и крупных лондонских финансистов. В результате Сардинское королевство, чтобы получить средства для своей финансовой политики, было вынуждено сталкиваться с постоянно растущим долгом в течение целого десятилетия. Однако это не мешало Турину казаться в глазах зарубежных наблюдателей самой динамичной столицей итальянских государств»[296].
Знаменитый итальянский журналист, историк и писатель Индро Монтанелли, говоря о реформах Кавура, подчеркнул, что глава правительства Пьемонта «выбрал путь стимулирования потребления, подстегнувший рост цен, который сегодня называют „ползучей инфляцией“. Но зарплаты росли вместе с ценами, а количество рабочих мест увеличивалось. Кавура не волновало увеличение государственного долга со ста двадцати до семисот пятидесяти миллионов лир за десять лет. Его заботили только производственные показатели и объем торговли с зарубежными странами, которые росли быстрыми темпами. Так родились банки, они распространили свои отделения по всем городам королевства. Так родились биржи Турина и Генуи, торгующие ценными бумагами со всей Европы. Арсеналы Ансальдо, первое ядро тяжелой промышленности с пятью сотнями рабочих, зародились в Сампьердарене. Так родились верфи Одеро и сицилийский изгнанник Орландо. Ставка дисконтирования, первоначально установленная на уровне десяти процентов, была быстро снижена до четырех, что дало толчок появлению новых предприятий. Короче говоря, в Пьемонте проводилась единственная разумная экономическая политика современного государства, которая обеспечивала динамизм и эффективность. И этого было уже достаточно, чтобы оказать непреодолимое воздействие на зарождающуюся предпринимательскую энергию всего полуострова, задушенного местными запретительными и мизонистскими режимами»[297].
Видя Пьемонт сильной промышленной державой, Кавур считал необходимым внести изменения в систему образования, сдвигая ее от гуманитарных предметов (изучение латыни, классической литературы) в сторону технических и точных наук. Это вызвало сильное противодействие значительной части общества. В конечном итоге система образования за время премьерства Кавура не претерпела значимых перемен.
Кавур желал посредством экономических реформ изменить мировоззрение людей. Он был ярым поборником развития личной инициативы и полагал, что для предпринимательства должны быть созданы благоприятные условия. Поэтому министр возмутился, когда узнал, что администрация Турина попыталась ввести ограничения в отношении собственников в части возведения объектов так, как они считали нужным. Глава правительства был категорически против ограничения права земельных собственников рубить деревья и пасти коз в горах, хотя позже пришел к выводу, что в данном случае общий интерес может преобладать над интересом отдельных людей.
В 1852 году была ликвидирована должность министра сельского хозяйства, но вновь введена в 1860-м. Одной из причин для этого послужило прогрессирующее обнажение горных склонов, что создавало серьезные проблемы, которые требовали общественного внимания. Кавур также согласился с тем, что государственная помощь может внести надлежащий вклад в улучшение пород животных и поощрение фермеров к использованию более совершенных сельскохозяйственных орудий.
Ирригация и снабжение водой были еще одной проблемой в сельском хозяйстве, где частные интересы и усилия должны были уступить место коллективным. Особо остро это ощущалось в Верчелли, где находилось поместье Лери. Поскольку в этом регионе было распространено выращивание риса, то наличие воды стало жизненно важным вопросом. Кавур критиковал землевладельцев, использовавших ирригационные каналы для собственных нужд в ущерб остальным. На своем опыте взаимоотношений с соседями-фермерами он знал, насколько серьезна проблема. Дело доходило до судебных процессов, в которые был вовлечен и он сам.
Кавур, как владелец поместья, показывал пример социальной ответственности. Он отвергал широко принятую практику краткосрочного найма работников и последующего их увольнения, чтобы экономить на оплате труда. Для работников строились дома и предусматривалось питание в неурожайные годы. Людям, которые уже не могли работать по возрасту, выплачивались деньги и оказывалась поддержка топливом и одеждой. Дочерям работников, выходившим замуж, давалось приданое. В отличие от многих других пьемонтских селений, в Лери постоянно находился доктор, оказывавший необходимую помощь на месте. Серьезно заболевшие работники отправлялись на лечение в больницы и санатории. Иногда Кавур платил военному ведомству, чтобы выкупить своих людей от прохождения армейской службы.
Но это были единичные случаи заботы о трудящихся. Переход от одного экономического уклада к другому неизбежно ставил вопросы проведения правительством общегосударственной социальной политики и создания соответствующей системы. Как показала жизнь, Сардинское королевство столкнулось с огромными проблемами и вызовами в данной сфере.
Кавур давно изучал вопрос положения трудящихся в Пьемонте и в других развитых странах. Его увлекала идея создания благоприятных условий для наемных работников и на этой основе обеспечения поддержки проводимой государством политики. Другое дело, что в середине XIX века страны оказывались в совершенно иных экономических и социальных реалиях. Экономика и общество двигались неизмеримо быстрее, чем в предыдущие эпохи. Острота проблем имела совершенно иной накал. Скорее всего, в течение всего своего срока премьерства Кавур так до конца и не смог выработать единую долгосрочную методологию функционирования социальной системы государства. По утверждению Смита, Кавур искренне полагал, что социальная реформа необходима, но эта задача «не столько для государства, сколько для отдельных работодателей, и оптимистично выразил уверенность в том — ссылаясь на „хорошо известный дух филантропии“ среди имущих классов, — что этого будет достаточно, чтобы помочь бедным в периоды экономических трудностей. Кавур признал, что налоговые льготы и даже прямые субсидии иногда могут быть разрешены для поддержки благотворительных фондов, поскольку любое цивилизованное общество обязано озаботиться тем, чтобы никто не страдал от крайней нищеты. Но это предписание было нелегко воплотить в закон. Кавур говорил о важности, чтобы законы контролировали занятость женщин и детей, особенно с учетом того, что они должны были работать намного больше, чем в Англии. На практике это благое намерение было внедрено по умолчанию, потому что у парламента были более срочные дела, чем социальная реформа, и он с некоторым беспокойством отмечал, что количество маленьких детей, работавших на рисовых полях, продолжало расти.
Хотя глава правительства изо всех сил пытался доказать, что реальная заработная плата и уровень жизни в целом росли, цифры настолько сильно разнились, что их с трудом можно было привести в обоснование любого общего вывода. Когда критики указали на тот факт, что около восьми тысяч человек ежегодно эмигрировали в Южную Америку и во Францию, а некоторые деревни в Лигурии полностью заброшены, он ответил, что это не обязательно показатель крайней бедности. Кавур мог справедливо утверждать: несмотря на то что цены росли, более бедные люди выиграли больше, чем другие, за счет снижения налогов на зерновые, которые были их основным продуктом питания; были снижены налоги на соль, и среднегодовое потребление составило восемь килограммов на семью. Депутаты от оппозиции ответили, что работодатели часто использовали эти факты как повод для пропорционального снижения заработной платы. Сообщения о смерти от голода поступали каждый год, а в особо тяжелые годы многие выживали только за счет частной благотворительности.
Выступления Кавура показывают, что он очень серьезно относился к проблемам пауперизма[298]. Глава правительства надеялся, что ситуация улучшается. Он говорил, что почти все сельскохозяйственные рабочие теперь имеют какую-то обувь, по крайней мере для использования в торжественных случаях, а снижение налога на кожу поможет облегчить (помимо налогов на зерно) одну из основных статей расходов для многих семейств. Кавур знал, что кукуруза или каштаны были почти единственной пищей для подавляющего большинства на больших территориях, в то время как мясо по-прежнему ели не чаще одного-двух раза в год. Но был рад тому, что потребление вина и пива среди городского населения росло, и надеялся, что рабочие на рисовых полях однажды позволят себе купить больше вина, чтобы снять усталость от тяжелого труда. Еще одной выгодой для государства было то, что более состоятельные крестьяне покупали другой наркотик — табак, который приносил существенную прибавку к налоговым поступлениям»