й из последних встреч император попросил генерала конфиденциально передать королю, что если Пьемонт окажется в состоянии войны с Австрией, то он лично возглавит французскую армию, которая придет на помощь своему верному субальпийскому союзнику. «Скажи также господину де Кавуру, — добавил он, — чтобы связался со мной напрямую, и мы обязательно придем к пониманию»[341].
Как часто бывало во времена Второй империи, по многим важным вопросам внешней политики глава государства вел собственную дипломатию, не ставя в известность своих министров. Это производило впечатление неожиданных ходов Франции, которые разворачивали ситуацию буквально в считаные дни в противоположную сторону. Как ни парадоксально, но этот «фокус» приводил к успехам. Император даже заработал репутацию «волшебника», неожиданно вытаскивавшего из рукава козырную карту в самую ответственную минуту. Нечто похожее происходило и сейчас.
В тот момент, когда в Париже Наполеон III вел дружеские беседы с личным посланником сардинского короля, министр иностранных дел Франции Валевский продолжал упорно выдвигать ультиматумы правительству Пьемонта. Франция требовала ужесточить закон о печати, закрыть несколько газет (например, издание Italia del Popolo, проповедовавшее идеи Мадзини) и лишить политических иммигрантов возможности высказываться на страницах сардинских изданий. Кроме того, Париж хотел, чтобы пьемонтцы усилили преследование тех, кто участвует в заговорах против иностранных монархов.
Кавур всегда придерживался мнения, что Пьемонт может стабильно развиваться только в условиях конституционного строя, соблюдения законов и приоритета национальных интересов над остальными. Любые шаги в сторону приведут к разрушению возводимого здания государства с падением престижа власти и торжеством крайних политических течений. Поэтому Пьемонт не должен был уступить внешнему давлению и поступиться своей честью.
Глава правительства вступил в ожесточенную полемику с Валевским. В своих ответах он доказывал, что Турин делает все возможное, но в рамках законодательства. Конституционному строю Пьемонта будет нанесен сильнейший удар, если начать полицейские преследования, выходящие за рамки закона. Франция утверждает, подчеркивал Кавур, что в Сардинии допускается присутствие революционеров и была попытка восстания в Генуе. Но при этом только в одном Париже радикалов больше, чем в Пьемонте. В прошлом году в Марселе также была предпринята попытка восстания, хотя за несколько месяцев до того французская полиция получила сообщение о готовившемся выступлении.
При этом Кавур понимал, что не имеет права потерять дружбу с Францией в тот момент, когда император намекал о долгожданном прорыве в вопросе формирования альянса против Австрии. Он решил показать французам, что Пьемонт готов делать реальные шаги навстречу их пожеланиям.
Вскоре для этого представился удобный случай. В конце января 1858 года в радикальной газете Ragione появились две статьи бывшего священника Аузония Франки (настоящее имя — Христофоро Бонавино), в которых оправдывались поступки Орсини. Эти публикации вызвали недовольство властей и части общества. Дело дошло до суда, но Франки был оправдан[342].
Правительство возмутилось пропагандой радикальных идей. Не тратя времени, Кавур внес в парламент законопроект, ужесточавший требования к изданиям, подстрекавшим к политическим заговорам. Через несколько дней на рассмотрение депутатов также были внесены предложения по введению в стране института суда присяжных (за основу была принята система суда присяжных, действовавшая в Англии), а также законопроекты, ужесточавшие требования к выявлению и привлечению к ответственности потенциальных заговорщиков и террористов.
При этом глава кабинета министров втайне надеялся внести такие изменения в закон о печати и сформировать такой режим прессы, которые удовлетворили бы Францию, но не изменили критическую тональность сардинских газет по отношению к деспотичным итальянским государствам.
Следующим шагом стали мероприятия властей по аресту и высылке из страны политически неблагонадежных элементов. Не ограничиваясь территорией Пьемонта, агенты полиции направились на американский континент, где находились многочисленные колонии итальянских эмигрантов.
Кавур предпринял решительные попытки, чтобы развернуть внешнеполитическую ситуацию в сторону Турина. Он начал мощную кампанию критики по отношению к правительству Папского государства. Глава сардинского кабинета министров обратил внимание Валевского на то, что основная часть террористов и революционеров, обосновавшихся во Франции и в других странах, являлись выходцами из Папской области. Деспотичный местный режим создавал максимум условий для недовольства и бунта населения, и от этого страдала вся Европа.
В подтверждение своих слов Кавур направил государственному секретарю Святого престола Джакомо Антонелли ноту, в которой обвинил папские власти в целенаправленной высылке неугодных людей в Пьемонт. Так, папская полиция сопровождала революционеров до границы с Пьемонтом и там отбирала у них местные паспорта. Практиковалась высылка целыми семьями без всяких средств к существованию на территорию Сардинского королевства. Рим надеялся, что этими шагами приумножает экономические проблемы для сардинцев и расшатывает внутриполитическую ситуацию. Кавур пригрозил остановить миграцию граждан, подталкиваемую Святым престолом.
В конце февраля 1858 года в Турин были доставлены копии двух предсмертных писем Орсини Наполеону III и конфиденциальное пожелание императора опубликовать эти документы в Пьемонте. Кавур согласился пойти навстречу Наполеону III, но поручил Вильямарине довести до сведения Валевского, что указанный шаг не найдет понимания в Вене. Публикация писем террориста в итальянской прессе будет означать, что Франция поддерживает Пьемонт в данном вопросе.
В конце марта 1858 года в официальной Gazzetta Piemontese были обнародованы письма Орсини. Публикацию предваряла краткая заметка, в которой говорилось, что документы получены из надежных источников, а Орсини в конце своей жизни признал благосклонность императора французов к Италии и осудил свое преступление, на какое его толкнула любовь к родине.
Кавур был прав. Правительство Австрийской империи отреагировало бурными протестами. В Париже Хюбнер в очередной раз довел до сведения министра иностранных дел Валевского недовольство правящих кругов Вены. Однако французский министр, который ранее не был замечен в особых симпатиях к Пьемонту, неожиданно весьма холодно воспринял австрийский протест.
Умело отбив французские наскоки, Кавур заработал очередную порцию популярности. Но теперь его ждала непростая схватка с собственными депутатами. Кабинет министров и лично Кавур оказались под мощным огнем критики народных избранников. Граф Маргерит гневно защищал свободу прессы и упрекал власть в подчинении иностранному монарху. Брофферио предрекал конец конституционному строю и бросал обвинения в чрезмерной услужливости интересам другого государства. Граф де Ревель говорил, что проголосует за внесенные законопроекты, но правительство показало свою неспособность справиться с проблемами. Граф Теренцио Мамиани делла Ровере, бывший выходец из Папского государства, призывал голосовать за правительственные документы, поскольку Наполеон III, несмотря на все его недостатки, сделал для Италии больше, чем любой другой монарх. Он напомнил депутатам, что Луи Наполеон еще в молодости участвовал в восстании в Папской области в 1831 году.
16 апреля 1858 года на трибуну поднялся Кавур. Он призвал депутатов обратить внимание на политику Пьемонта после катастрофы в Новаре. Государство, по его словам, стремилось создать такие условия жизни, которые позволяли сардинцам самим устойчиво развиваться и при этом защищать не только свои интересы, но и интересы других регионов Италии. Плоды этой политики видны всем. Мир обратил на нее внимание и признал правоту национальных идеалов и патриотических надежд итальянцев. Но Пьемонт не может удержаться без посторонней помощи. Страна не может слушать популистов, которые, не учтя горьких итогов 1848 года, призывают разорвать союзные отношения и настаивают, что Италия может сама себя спасти. Долг правительства состоит в том, чтобы найти лучшего союзника, а в лице Франции у нее такой союзник есть. «Если кто-нибудь возразит, что это приведет к тому, что конституционная монархия превратится в имперскую деспотию, — продолжал глава правительства, — то надо напомнить, что свободные швейцарцы искали помощи у Людовика XI, а свободные голландцы, находившиеся под давлением Филиппа II, вступили в союз с властной Елизаветой, а американские колонисты просили Людовика XVI, самого абсолютистского короля Европы, прийти им на помощь»[343].
В ответ на высказывание Брофферио, что помощь от Франции была бы нормальным делом для Сардинии, если бы соседняя страна была республикой, премьер-министр указал на исторический опыт, когда республики бывают одними из наиболее эгоистичных государств. «Разве это было не так, — воскликнул Кавур, — когда Французская республика, которая отказалась помочь Пьемонту в 1848 году, просто задушила себе подобную республику в Риме в 1849-м»[344]. Кавур отбрасывал всякую мысль, что революция может быть благоприятной для дела свободы в Европе и поможет объединению Италии. Революция, по мнению главы правительства, привела бы только к уничтожению всех остатков свободы на континенте и ввергла бы мир в Средневековье. В завершение своей речи Кавур заявил, что предстоящее голосование будет не просто обыденной работой законодателей, а демонстрацией степени доверия к правительству, которое делало все возможное для сохранения достоинства нации. Если депутаты не поддержат правительственные документы, то кабинет министров уйдет в отставку.