Одна из главных ролей в этой работе отводилась Национальному обществу, которое развило бурную деятельность. Отделения общества появились в разных уголках Апеннинского полуострова, становясь инструментом не только головной конторы, но и тайной реализации воли властей Сардинского королевства. «Кавур очень умело управлял обществом за спиной Ла Фарина, — подчеркивает Монтанелли, — оставляя ему только общие контуры работы. Об истинных намерениях были информированы только избранные и придерживавшиеся умеренных взглядов: Джулини, Дандоло, Висконти-Веноста в Милане; Рикасоли, Каппони, Ридольфи во Флоренции; Мингетти и Пазолини в легатствах и Романье. Короче говоря, все эти люди были больше „подстрекателями“, нежели „революционерами“. Кавур несколько раз встречался с Гарибальди и был встревожен, поскольку считал его самым полезным и в то же время самым опасным из всех. Кроме того, были достигнуты договоренности с Джакомо Медичи и Агостино Бертани, которые хотя и отделились от Мадзини, но к обществу не присоединились»[359].
К осени 1858 года Ла Фарина подготовил план выступления жителей Массы и Каррары, который должен был вписываться в прожекты Наполеона III, озвученные в Пломбьере. Вкратце он выглядел следующим образом. В конце апреля 1859 года патриоты в Массе и Карраре должны поднять восстание, захватить гарнизоны и власть. Немедля народные дружины, подкрепленные боевиками из Пьемонта и других итальянских областей под руководством Гарибальди и Джироламо Уллоа, выступают в сторону Модены и папской провинции Романья. В это время формируется временное правительство, которое обращается к Виктору Эммануилу II с просьбой принять восставший регион под защиту Савойского дома. Под этим предлогом вооруженные силы Пьемонта вступают в Модену, а военно-морские силы блокируют побережье. Герцог Модены покидает свою страну. Начинается восстание в Ломбардо-Венецианском королевстве. Австрия требует от Сардинии покинуть территории сопредельных государств и объявляет войну. Молниеносное развитие событий подталкивает Францию вступиться за Пьемонт и объявить войну Австрийской империи. Кавур подкорректировал план и наметил 1 мая 1859 года в качестве предварительной даты для начала его реализации.
Неопределенность Наполеона III с датой начала войны с Австрией беспокоила Кавура еще и тем, что более либеральная политика вице-короля Ломбардии-Венеции эрцгерцога Максимилиана начала приносить свои плоды.
Обсуждение «итальянского вопроса» в рамках Парижского конгресса не прошло даром для правителей дунайской империи. Здесь сыграли роль и британцы, посоветовавшие своему союзнику смягчить режим в Северной Италии. В конце 1856 — начале 1857 года император Франц Иосиф совершил большую поездку по своим итальянским владениям, в ходе которой объявил амнистию политическим заключенным, отменил секвестр, возродил Дворянскую гвардию, освободил Венецию от долга в 13 миллионов лир, возложенную на нее в наказание за революцию 1849 года, назначил субсидии для пострадавших от наводнения, выделил значительные суммы на общественные нужды, в том числе на установление памятников Леонардо да Винчи в Милане и Марко Поло в Венеции, восстановил местные общины и объявил своего брата, эрцгерцога Максимилиана, вице-королем Ломбардии-Венеции.
Шаги императора были с надеждой восприняты многими итальянцами. Но этим дело не закончилось. Эрцгерцог Максимилиан Габсбург оказался деятельным человеком с либеральными наклонностями и энергично взялся за переустройство края. Прежде всего он обосновал свою резиденцию в Милане и привез туда свою супругу Шарлотту, дочь бельгийского короля Леопольда I. Доступность и манера общения вице-короля и его жены кардинально отличались от поведения высокомерных австрийских правителей предыдущего времени.
Максимилиан и Шарлотта, молодые люди 25-летнего и 17-летнего возраста, были не лишены политических амбиций и полагали возможным превратить свое королевство в самостоятельный субъект империи, который подчинялся бы Вене только номинально. В этой связи они прилагали большие усилия для развития Ломбардии и Венеции. Представлялось, что королевство будет иметь полную экономическую автономию и это даст возможность для ускоренного развития региона и повышения уровня жизни населения.
Вице-король пытался наладить контакт с местной элитой и доверять итальянцам рычаги управления. Многим аристократам вернули собственность. Максимилиан привлек в свой штаб способных людей, сформировав тем самым мощный интеллектуальный центр. Часть представителей аристократии и среднего сословия пошла на сотрудничество с австрийцами, образовалась «партия вице-короля». Ее возглавил известный предприниматель герцог Лодовико Мельци д'Эриль.
Местное сообщество, устав от политических интриг, бесконечного противостояния и увидев устремления Максимилиана Габсбурга, было расположено к примирению. Со временем стал наблюдаться все более углублявшийся раскол между теми, кто готов был сотрудничать с австрийцами, и теми, кто отвергал такую возможность.
Тем не менее многие продолжали считать Виктора Эммануила II единственным носителем национальной идеи, а Сардинское королевство — ядром борьбы за освобождение Италии. Часть аристократии демонстративно избегала контактов с властями. В народе продолжала существовать антипатия к немцам. На бытовом уровне подвергались обструкции те, кто пошел на сотрудничество с австрийцами.
Помимо местных проблем, вице-король и его сторонники столкнулись с непониманием и противодействием центральных властей Австрии. Создание автономных и благоприятных условий для итальянских провинций становилось примером для других регионов страны, что вело к еще бо́льшим противоречиям и антагонизму внутри Австрийской империи. Либеральные начинания Максимилиана раздражали и пугали Вену. В столице многие считали, что ослабление репрессивных мер в Северной Италии — хорошее дело, но либерализм играет только на руку местным бунтовщикам и пьемонтским правителям.
Кавур был встревожен политическими и экономическими процессами в Ломбардо-Венецианском королевстве. Он постоянно поддерживал связь с патриотическими кругами королевства, пытаясь затормозить начавшееся сотрудничество итальянцев и австрийской администрации под управлением эрцгерцога Максимилиана Габсбурга. «Вам необходимо срочно сделать так, чтобы Милан снова оказался в условиях военного положения»[360], — сказал обеспокоенный Кавур одному из миланских патриотов, Чезаре Джулини. Глава правительства доказывал, что настоящей свободы и независимости не может быть в рамках Австрийской империи. В этом деле ему основательно помогало Национальное общество, неустанно муссировавшее проблемные вопросы и распространявшее влияние Пьемонта на сопредельное королевство. Поэтому отсрочка реализации договоренностей в Пломбьере грозила сардинским властям большими неприятностями. Особенно в условиях, когда политика Максимилиана Габсбурга продолжала делать успехи и углубляться.
Кавур, как вершитель внешней политики Сардинского королевства, приложил максимум усилий, чтобы обеспечить благосклонность европейских политиков и общественного мнения в отношении усилий Пьемонта и изолировать Австрию от возможной поддержки других государств в грядущей войне.
В этой связи, как утверждает Смит, были предприняты попытки «убедить Россию заключить формальный военный союз с Францией и Пьемонтом. Кавур возлагал большие надежды на союз и согласился с тем, что русским следует позволить аннексировать польскую Галицию в качестве дополнительного стимула. В своем нетерпении он в недостаточной степени учел тот факт, что у них могло быть иное представление о своих национальных интересах и они могли просто лицемерить, не намереваясь развязать войну. В ноябре небольшая русская боевая эскадра заняла свою базу недалеко от Ниццы, арендованную у Пьемонта, а для обеспечения функционирования этого объекта большое количество осужденных из тюрьмы Вильфранше были отправлены в Геную. Никакого соглашения о союзе не подписали, но были установлены дружеские отношения. При этом Кавур в разговоре с доверенными лицами высказал уверенность, что царь не останется нейтральным, когда разразится война.
Пруссия представляла более сложную проблему. Кавур уже убедил себя приветствовать факт, что Пруссия возьмет на себя лидерство в Германии, как это делал Пьемонт в Италии, и надеялся, что такая же славная судьба обеспечит „возвышение Пруссии“ за счет Австрии. В октябре 1858 года его надежды не оправдались, когда в Берлине к власти пришло новое правительство, которое сообщило ему, что они, возможно, будут на одной стороне с Австрией. Тем не менее он отбросил свою убежденность, что „союз между расширенным Пьемонтом и Пруссией вписан в книгу истории“. Все еще оставалась вероятность того, что более дальновидные взгляды Бисмарка в конечном итоге возобладают и появление единой и могущественной Германской империи можно было только приветствовать в Турине, как еще одно средство нарушения европейского равновесия, сохранявшегося с 1815 года»[361].
Кавур уделил особое внимание работе с иностранной прессой. За несколько месяцев увеличилось количество статей в Великобритании, Испании, Пруссии, Швейцарии и во Франции, посвященных «итальянскому вопросу». Значительная часть работы Национального общества и персонально Ла Фарина была посвящена написанию указанных материалов, направляемых для публикации в другие страны. Хорошим стимулом в этом направлении стали деньги, которыми проплачивались лояльные иностранные издания и журналисты. Правда, финансы были не единственным инструментом работы с зарубежной прессой. Репрессивные режимы в итальянских государствах сами по себе подбрасывали темы для разоблачительных статей.
Глава правительства Пьемонта вспомнил свои наработки времен войны 1848–1849 годов. Тогда он говорил об общих интересах итальянцев и других угнетаемых народов Австрийской империи. Императорская армия могла быть подорвана изнутри, поскольку бо́льшую ее часть представляли выходцы из Балкан, Чехии, Польши и Венгрии. Например, Кавур наладил связь с «агентом из Загреба, у которого был план по дезорганизации хорватских частей в австрийской армии»