Некоторые слои населения (католики, роялисты, аристократы) начали жестко критиковать курс государства на войну в Италии. Даже в Законодательном корпусе развернулась дискуссия, в ходе которой оппозиция задавалась вопросом, что получит Франция от возможной войны в Италии.
Кавур с неослабным вниманием следил за всеми перипетиями общественных дискуссий в соседней стране. Его популярность во Франции, которая и так была не на высоте, стала еще ниже. Но наибольшую тревогу он испытал, когда узнал, что Наполеон III склоняется к тому, чтобы отсрочить войну с Австрией еще на год. И для этого были веские основания. Стремительно развивавшиеся события в отношениях между Францией и Пьемонтом показали всей Европе, что союз двух государств — уже реальность и, может быть, уже получил свое оформление. На континенте нарастали, как снежный ком, тревожные ожидания, связанные с возможной войной на Апеннинах. Особое беспокойство выражала Англия, стремившаяся не допустить резких изменений в Европе.
Британский кабинет безуспешно пытался весь прошедший год прояснить позицию Франции относительно ее действий в Италии. Лондон пугали военные приготовления южной соседки, но теперь стало ясно, что Франция и Пьемонт связаны союзными отношениями и направлены они против Австрии. Правительство графа Дерби энергично принялось улаживать противоречия между Парижем и Веной. Британия официально предложила свое посредничество в разрешении «итальянского вопроса».
Кавур был вне себя. По его мнению, «„слепота“, „эгоизм“, „мелочность“ Англии и других стран заставили их всех стремиться к миру. Он сказал одному армейскому офицеру, что если только Англия присоединится к мнению Пьемонта, то „мы сможем вместе решить все проблемы мира“. Но официальные заявления, которые он продолжал посылать другим правительствам, были совершенно иными, а именно — он делал все возможное, чтобы предотвратить войну, и не поддерживал закулисные и революционные интриги, в коих его обвиняли другие»[379].
Проблема заключалась в том, что под влиянием горячности Кавур не желал понимать, что британцы, вне зависимости от партийных пристрастий и сочувствия к Италии, не желали войны в центре континента, не хотели разрушения сложившегося баланса сил и полагали, что она приведет к усилению позиций Франции на Апеннинах и в остальной Европе, а также к беспорядкам и революционным выступлениям, подрывающим все усилия, направленные на установление порядка и мира.
Британский министр иностранных дел Джеймс Харрис, граф Малмсбери, развернул бурную деятельность с целью предотвратить войну Австрии и Франции с Пьемонтом. Он направил во все дворы великих держав ноты, где призывал содействовать мирному процессу и деэскалации конфликта. По его мнению, которое, несомненно, в тот момент поддержали бы большинство британцев, Кавур слишком сильно манипулировал другими государствами в своих корыстных интересах.
В начале января 1859 года граф Малмсбери уполномочил посланника в Париже Коули донести до французов, чтобы Франция воздержалась от боевых действий. Франция, по мнению британцев, не имея веских претензий к Австрии, не должна позволить себе угодить в ловушку войны, подстроенную коварством второсортной державы, стремившейся к собственному возвышению. Император не должен в угоду мелким причинам становиться покровителем революции. Если он намеревается преобразовать Италию, то это в действительности приведет к нарушению Венского договора 1815 года, которое к тому же не позволит добиться независимости и свободы итальянцам. В лучшем случае жители Апеннин сменят хозяев. Консервативная Европа, соблюдавшая договоры и международное право, не поддержит Францию. Если Наполеон III действительно хочет реформировать правительства итальянских государств, то Англия присоединится к нему и Австрия также будет рада содействовать их усилиям.
Когда посол Англии прочитал это послание Валевскому, то министр ответил, что Франция не пойдет на войну, если ее не спровоцируют. Цель — защитить договоры, а не растоптать их. Не удовлетворившись ответом, Коули добился аудиенции у главы государства. В ответ на обеспокоенность британцев Наполеон III заметил, что «война не более вероятна сегодня, чем это было три месяца назад. У меня нет ни желания, ни намерения спровоцировать ее»[380].
В тот же день французский посол в Лондоне, маршал Жан-Жак Пелисье, посетил графа Малмсбери и заверил его, что в настоящее время нет никакой вероятности начала войны, поскольку общественное мнение во Франции, особенно в крупных городах, настроено категорически против этого.
В послании главе австрийского правительства граф Малмсбери посоветовал Австрии и Франции вывести свои войска из Папской области и объединить усилия для того, чтобы заставить Святой престол провести там реформы. В качестве примера британский министр похвалил политику эрцгерцога Максимилиана в Ломбардо-Венецианском королевстве.
Буоль ответил, что если британцы желают проповедовать мир, то следует обращаться в Париж и Турин, а не в Вену. Австрия не начинает войну, но она к ней готова. И если Пьемонт будет настолько безумен, что нападет на Австрию, то империя быстро сокрушит сардинскую армию. Италии, по мнению главы австрийского правительства, не нужны были территориальные или политические изменения, а нужно только ее очистить от поджигателей беспорядков и войн. Британские посланники (Джон Блумфилд и Джон Крэмптон), соответственно в Берлине и Санкт-Петербурге, также попытались убедить местные правительства в необходимости сохранения мира.
Пруссия отнеслась к английским предложениям весьма прохладно. Принц-регент Вильгельм склонялся к поддержке Австрии в возможном вооруженном конфликте. Прусское правительство считало, что немецкие князья должны рассматривать нападение на Австрию как нападение на Германский союз.
Российский император Александр II был вежлив, но каких-либо обязательств на себя не принял. Хотя через некоторое время российский кабинет выступил за созыв мирной конференции, истинными мотивами Петербурга была отмена статей Парижского мирного договора 1856 года и полноценное возвращение в политическую жизнь континента. Российское высшее общество единодушно питало ненависть к Австрийской империи и не намеревалось отводить угрозы, нависшие над Веной.
Граф Малмсбери поручил послу в Турине Хадсону употребить все свое влияние, чтобы успокоить пьемонтцев и не позволить им спровоцировать войну. В британской ноте говорилось, что правительство Ее Величества восхищено конституционными основами Сардинии, быстрым прогрессом государства, а также мудрым использованием свободы и просвещения. Вместе с тем Англия обеспокоена тем, что возможная война может уничтожить все достижения Пьемонта и поставить под угрозу само существование государства. Даже если в войне с Австрией будет достигнут успех, наивно надеяться, что остальные итальянские правители позволят сардинцам создать большое королевство за их счет. Если у Пьемонта есть какие-либо обиды, то Турин может смело их доверить Великобритании, чья благосклонность к Италии не подлежит сомнению.
Выслушав британскую ноту, Кавур ответил, что Пьемонт просто идет по пути, намеченному Англией, и что Европа виновата в том, что пробудила надежды итальянцев, ничего для них не сделав. При этом глава правительства Сардинии неоднократно повторял, что Пьемонт, к разочарованию многих, не собирается объявлять войну.
Хадсон, который любил Италию и симпатизировал Кавуру, сказал, что британское высшее общество недружелюбно относится к Пьемонту, поскольку Австрия является союзницей Англии. Правительство Ее Величества разочаровано действиями главы пьемонтского кабинета. Сардинцы поступили неразумно в вопросе дунайских княжеств, дали возможность русским использовать Вильфранш в качестве угольной станции, не давали покоя своими постоянными стенаниями по «итальянскому вопросу», а теперь соблазнили Наполеона III стать участником их интриг.
Кавур раздраженно отреагировал на слова британца, отметив, что даже виги в своем отступничестве отвернулись от него, и добавил, что Палмерстон и Рассел были в своих разговорах в сто раз хуже, чем тори. Может быть, в таком случае лучше найти согласие с графом Малмсбери, который постоянно сопротивляется. По крайней мере, это не вызовет негодования у руководителей тори.
Дипломатическая активность, подкрепленная военными приготовлениями на юге континента, окончательно вывела Европу из состояния покоя, наблюдавшегося несколько лет ранее. События шли по нарастающей, спрессовываясь в огромный общий ком, готовый сбить любого, кто стал бы на его пути.
3 февраля 1859 года королева Виктория выступила в парламенте и заявила, что сохранение в неприкосновенности международных договоров является объектом ее непрестанной заботы. Это означало, что Великобритания продолжала делать упор на договоры 1815 и 1856 годов.
Глава правительства граф Дерби дополнительно сообщил, что даже если Италия будет освобождена от иностранцев, то внутренние разногласия сделают единство невозможным. Он похвалил Пьемонт как «маленькое, но героическое государство», которое было «ярким пятном» среди окружавшего мрака, но при этом выразил надежду, что сардинцы откажутся от опасного пути, недавно ими выбранного. Премьер-министр также пожелал, чтобы французский император «продолжил мудрый, благоразумный и верный курс, коему он следовал до сих пор»[381].
7 февраля 1859 года Наполеон III выступил с речью при открытии зимней сессии парламента, в которой отметил, что некоторые люди забыли умеренность главы государства и истинную силу Франции. У страны сложились прекрасные отношения с Англией, радушные с Россией и добросердечные с Пьемонтом. При этом вызывают сожаление трения с Австрией и состояние Италии. Однако это не повод для войны. «Я буду незыблемо стоять на своем пути права, справедливости и национальной чести… Позиция Франции будет твердой, но примирительной, и я надеюсь, что мир не будет нарушен»