а говорил, что готов с удовольствием уступить кресло премьера Кавуру или Массимо Д'Адзельо[463].
Король просил министров не делать этого и предпринял соответствующие меры. Начинания Гарибальди по сбору средств на оружие и вербовке добровольцев были остановлены. Генерал исчез из Турина. Вскоре он объявился в Фино, недалеко от Комо, где 24 января 1860 года женился на Джузеппине Раймонди, дочери богатого ломбардского дворянина, но брак по вине супруги оказался неудачным. Гарибальди отбыл в Геную, а оттуда на остров Капрера.
Однако это кардинально не изменило положение вещей. В отставку был готов подать министр образования Габрио Казати, который представлял в правительстве Ломбардию. Он полагал, что необходимо строить новое государство, учитывающее мнение как Пьемонта, так и Ломбардии в равной степени. При этом если в 1848 году в Ломбардии был проведен плебисцит о воссоединении с Сардинским королевством, то в 1859-м Пьемонт просто распространил свое законодательство и правила в соседнем регионе. Почему нормы Ломбардии не могли найти свое применение в новом государстве? Регион не должен стать придатком или колонией Сардинии. Равенство Пьемонта и Ломбардии, по мнению миланца, могло быть достигнуто посредством нового парламента (Конституционной ассамблеи), избираемого одинаково обеими частями страны.
Многие политики (в том числе Раттацци, Кастелли и др.) полагали, что в сложившейся ситуации необходимо вернуть Кавура в правительство. Однако король продолжал отметать данную идею. Ему не давали покоя воспоминания о битвах с Кавуром по поводу его полномочий, отношений с Розиной и бурном объяснении на вилле Мелькиорри.
Кавур, в свою очередь, также не желал возвращаться при таких воззрениях короля. Он настаивал на необходимости возвращения к жизни парламента и введения полномочий короля в конституционные рамки. С учетом произошедших изменений надо было проводить новые выборы в законодательный орган. Роль правительства снова должна была возрасти и в определенной степени уравновесить власть короля и его двора.
Решительные изменения произошли в конце декабря 1859 года, когда решался вопрос, кто будет представлять Пьемонт на международном конгрессе. Правительство, политические и общественные силы, пресса настаивали на том, что Кавур станет лучшим делегатом королевства на переговорах. С его именем ассоциировалось дело объединения Италии. Он был наиболее сильной фигурой, имевшей вес для европейской дипломатии. Кроме того, Наполеон III негласно поддержал кандидатуру бывшего главы пьемонтского правительства.
22 декабря Нигра по указанию королевского двора отправился в Лери с поручением передать Кавуру, чтобы тот срочно прибыл в Турин для встречи с Виктором Эммануилом II. Переговоры закончились удовлетворительно, а 24 декабря было объявлено, что Кавур представит королевство на конгрессе. При этом самого Кавура смущало то обстоятельство, что любые внешнеполитические действия правительства постоянно согласовывались с хозяином Тюильри, в том числе и по «итальянскому вопросу». Он с презрением относился к такому кабинету министров. «Несмотря ни на что, я принял предложение, — написал Кавур Фарини 25 декабря, — потому что, отказавшись, я должен был бы по необходимости объявить антагонизм фатальным для Италии. Но, принимая, я верю, что приношу величайшую жертву, которую может сделать публичный человек для своей страны, а не просто молча терпеть жестокие оскорбления и соглашаться с правительством, не внушающим мне ни уважения, ни доверия»[464].
В начале января 1860 года выяснилось, что конгресс не соберется, а 4 января в отставку был отправлен французский министр иностранных дел Валевский, который традиционно противостоял Кавуру и считался антагонистом делу итальянского единения. По мнению европейских правителей и дипломатов, отставка Валевского означала новый импульс для продвижения «итальянского вопроса». Однако кто будет его продвигать?
Вскоре выяснилось, что британцы благосклонно отнеслись к полноценному возвращению Кавура за стол международных переговоров по Италии, а Наполеон III увидел в этом решение проблемы Центральной Италии в пользу Сардинского королевства, но за счет уступки Турином Савойи и Ниццы. «Принц Наполеон, — пишет Тейер, — отчасти выступая от имени императора, настаивал на том, чтобы Кавура послали в Париж продвигать дела… Относительно перспектив конгресса лорд Джон Рассел написал Хадсону: „Надеюсь, Кавур приедет в Париж и Лондон“. „Как дубы растут из желудей, — заметил по этому поводу Хадсон, — так даже это краткое приглашение произвело соответствующий эффект, повлиявший на падение кабинета министров“»[465].
Невозможно доподлинно сказать, какое из событий стало решающим для возвращения Кавура на вершину правительственной властной пирамиды. Скорее всего, весь комплекс причин и событий. Однако именно британский посланник в Турине Хадсон стал той гирькой, которая склонила чашу весов в пользу героя нашей книги.
Члены кабинета министров Пьемонта были бы рады, если бы Кавур отправился с дипломатической миссией по европейским столицам, что давало шанс на решение затянувшейся болезненной проблемы Центральной Италии, и при этом не бросал бы публично тень на их действия (или бездействие). По поводу вопроса возвращения Кавура в премьерское кресло в последние месяцы жестко сошлись противоборствовавшие политические силы и группировки, что начало приобретать характер национального противостояния и кризиса. Для одних Кавур был надеждой, а для других — врагом.
Однако сам Кавур прекрасно понимал свою роль и значимость для жизни королевства, поэтому одним из важнейших условий для своего возвращения к делам поставил вопрос о гарантиях созыва парламента в марте 1860 года. Король не желал лишаться безграничной власти и отверг ультиматум своего бывшего первого министра. Кавур, разочарованный неуступчивостью монарха, решил вернуться в Лери.
Днем 16 января Кавур пришел попрощаться к Хадсону, и в тот же час у британского посланника появился генерал Паоло Солароли, который принес некоторые правительственные документы. Разговор зашел о требованиях Кавура и реакции властей на них. Британец попросил Кавура написать их, но Камилло посчитал это за напрасный труд. Тогда Хадсон собственноручно написал на листе бумаги, что хотел бывший глава правительства, и передал его генералу. При этом Кавур подтвердил, что при выполнении его требований он готов возглавить дипломатическую миссию. Солароли поспешил с этой бумагой в правительство. Однако там поднялся шум, когда выяснились все обстоятельства дела. Ламармора заявил, что правительство не может исполнять свои обязанности при вмешательстве посла иностранного государства во внутренние дела страны. Правительство должно уйти в отставку. В тот же вечер король, признав нежизнеспособность кабинета министров, принял его отставку и срочно вызвал к себе Кавура.
В ходе разговора Виктор Эммануил II поставил условие, чтобы Кавур больше никогда не позволял себе вмешиваться в его отношения с Розиной. Кроме того, он известил собеседника, что Наполеон III в обмен на свое благосклонное отношение по вопросу Центральной Италии потребовал передать Франции Ниццу и Савойю. Кавур принял требования короля. Таков вкратце был процесс назначения Кавура главой правительства.
Для полноты картины события, которое стало одним из ключевых в новейшей политической истории Сардинского королевства и Италии в целом, полагаем целесообразным также выслушать крупнейшего специалиста по Италии и биографа Кавура Дениса Мак Смита. «Последний толчок, — говорит Смит, — дал сэр Джеймс Хадсон, которого Д'Адзельо обвинил — возможно, ошибочно — в собственном падении в 1852 году. Хадсон был поклонником Кавура, горячим сторонником патриотического движения, чье влияние за кулисами в определенные моменты было очень значительным. Он был красивым, элегантным холостяком и известным коллекционером произведений искусства, много путешествовал по Италии и имел массу друзей по всему полуострову. Кавур не совсем доверял ему, но часто спрашивал совета, а иногда прибегал к помощи. В первые две недели января Хадсон активно вмешивался, разговаривая три или четыре раза лично с королем, пытаясь вернуть Кавура в политику и согласовывая действия с итальянцами из других регионов, чтобы добиться созыва парламента. После тщательного анализа рисков 9 января он с некоторой бравадой доложил Лондону, что „огорчить это правительство решительными и грубыми усилиями не составит труда“.
Шестнадцатого числа министры решили уйти в отставку и посоветовали назначить Кавура их преемником, но король все еще сопротивлялся маневру, так как это положило бы конец периоду его личного правления. Тем временем Кавур отправился к Хадсону, который упрекнул его в создании слишком большого количества трудностей и в том, что он злоупотребляет в некоторой степени второстепенным моментом — сроком созыва парламента. В середине их разговора прибыл генерал Солароли с оливковой ветвью от Ламарморы, и Кавур наконец-таки согласился, что будет сотрудничать с правительством при условии, если выборы состоятся в марте. Об этом была составлена записка, и, поскольку Кавур сослался на усталость, Хадсон сам написал ее под диктовку Кавура. Эта записка, сделанная почерком Хадсона, независимо от того, был ли результат преднамеренным, дала Ламарморе повод настоять на отставке, поскольку всю историю можно было представить как доказательство вмешательства иностранного посла во внутренние дела страны.
Вечером того же дня, когда Кавур, не подозревая о новом повороте событий, уже садился в карету, чтобы вернуться в Лери, из дворца пришло сообщение, приглашающее его вернуться в качестве премьер-министра. Виктор Эммануил II озвучил условия: генерала Фанти назначить военным министром, а Кавур дает слово больше никогда не вмешиваться в личную жизнь короля. Кавур согласился. Тогда в качестве свидетеля был вызван Кастелли, чтобы засвидетельствовать, как Кавур извиняется за то, что позволил делу Розины встать между ним и королем, и берет на себя обязательство больше не поднимать этот вопрос. Двадцатого числа было сформировано новое правительство, а на следующий день королевским указом было объявлено о проведении выборов»