План правительства Сардинии озадачил Наполеона III. С одной стороны, захват пьемонтцами Умбрии и Марке приведет к тому, что французские католики потребуют вмешательства и объявления войны Сардинскому королевству. С другой стороны, отказ пьемонтцам в реализации их плана означает отправку дополнительного контингента войск в Рим и войну с Гарибальди. К тому же такое развитие событий будет предвещать мощное противодействие всех либеральных и социалистических слоев общества, ухудшение отношений с Сардинией и вызовет ненависть большинства итальянцев. Все это грозило очередным витком обострения отношений с британским правительством.
В конечном итоге Наполеон III «позволил» пьемонтцам убедить себя, что наилучший выход — это согласиться с озвученным планом, но реализовать его как можно быстрее, поставив тем самым всех перед свершившимся фактом[511]. Но при этом Наполеон III продолжал осторожничать и соглашался с введением сардинских войск в Папскую область только при условии, что там надо будет обуздать революцию и восстановить порядок.
У Кавура уже не было времени. Не дожидаясь окончания переговоров в Шамбери, он отдал распоряжение военным начать непосредственную подготовку к вторжению, а также попытаться дестабилизировать ситуацию в Умбрии и Марке. Войска Сардинского королевства были в секретном порядке развернуты на границе в Тоскане и Эмилии-Романье. Армия под командованием Манфредо Фанти, состоявшая из двух корпусов (4-го — генерала Чальдини и 5-го — генерала Делла Рокка), насчитывала 40 000 пехоты и кавалерии при 78 орудиях[512]. Одновременно по Тичино и в районе реки По были развернуты еще три корпуса на случай боевых действий с Австрией.
3 сентября члены Национального общества в папских владениях получили приказ поднять восстание и запросить помощи у пьемонтцев. В эти же дни на местных жандармов в некоторых населенных пунктах произошли нападения, что должно было свидетельствовать о беспорядках.
Через неделю, 10 сентября, Кавур направил в Рим ультиматум, в котором обвинил папских солдат-наемников в подавлении народного выступления, и во имя человечности и мира потребовал распустить армию. Не ожидая ответа из Рима (кардинал Антонелли оперативно отреагировал на этот возмутительный ультиматум отрицательно, но ответ пришел в Турин только 13 сентября), уже 11 сентября сардинская армия начала вторжение на территорию соседнего государства.
«С одобрения французского императора все, что было нужно Кавуру, — это casus belli, — рассуждает Холт. — Он и нашел его 7 сентября в иностранных войсках, которые папа направил для защиты своей территории и которыми решил сменить французский гарнизон в Риме. Антонелли был направлен ультиматум с призывом к расформированию этих подразделений. Когда Антонелли отказался, 11 сентября пьемонтская армия перешла границу Марке. Таким образом, гражданская война, которую Гарибальди начал на Сицилии и продолжил в Неаполитанском королевстве, Пьемонт распространил на Папскую область. В каком-то смысле этот поход на юг через Папскую область был антиреволюционным, антигарибальдийским движением. С точки зрения итальянского правительства, было недопустимо, чтобы генерал оставался диктатором Южной Италии. Лучший способ „остановить Гарибальди“ — сделать войну против Неаполя „официальной“, а это можно было осуществить, только послав пьемонтские войска для участия в ней. Но вторжение в Папскую область было также и революционным актом со стороны Кавура и Виктора Эммануила II, политически мастерским ходом, сделавшим возможным итальянское единение. Его нельзя было достигнуть, если бы Папская область осталась географическим барьером между Северной и Южной Италией. Смелое решение Кавура начать вторжение и аннексию папской территории было поистине, как утверждает Сальваторелли, „революционной инициативой“, „мадзинистской мыслью, воплощенной в жизнь кавурийской политикой“»[513].
Однако верно и другое. Произошло нарушение международных границ и была осуществлена атака на независимое государство, поэтому не стоит удивляться, что одна часть населения восприняла пьемонтцев как освободителей от папской власти, а другая (включая армию и полицию) принялась бороться с захватчиками.
Принимая во внимание, что Рим и Чивитаве́ккья на западном побережье контролировались французами, Ламорисьер со своей небольшой армией бросился на восток, к Анконе, чтобы обеспечить прибытие австрийской помощи. К несчастью для понтифика, Австрия не вмешалась в ход событий. Тогда Ламорисьер оставил одну бригаду под командованием генерала Шмидта в Перудже с целью защиты города и противодействия сардинцам в их продвижении к побережью. Там в бою с пьемонтцами Шмидт потерял убитыми и ранеными 136 человек и был вынужден сдаться. Сардинцы взяли в плен 1700 человек и захватили 6 орудий. Потери захватчиков составили 90 убитыми и ранеными.
Через несколько дней, 18 сентября 1860 года, у небольшого селения Кастельфидардо встретились войска Ламорисьера и Чальдини. Французский генерал располагал 5 тысячами пехоты, 500 кавалеристами и 12 орудиями. Ему противостояли сардинцы в количестве около 14 тысяч пехоты, 1 тысячи кавалерии при 24 орудиях. Несколько часов папские солдаты храбро сражались с превосходившими силами сардинцев, но, когда к полю боя подошли основные силы 4-го корпуса, вопрос о победителе был предрешен. С остатками своих войск Ламорисьер отступил под защиту стен Анконы. В сражении при Кастельфидардо папские войска потеряли 88 убитыми, 400 ранеными и 600 пленными, а сардинцы — больше 60 убитыми и около 200 ранеными[514]. Ламорисьер лишился трех орудий и полкового знамени.
В отличие от подавлявшего большинства папских городов, Анкона была укреплена и успешно оборонялась. За несколько дней пьемонтцы осуществили полную блокировку портового города и приступили к осаде. Фанти, с учетом новостей об успехах Гарибальди на юге, поставил задачу своим войскам в возможно сжатые сроки захватить Анкону. С этой целью сардинцы приступили к мощному артиллерийскому обстрелу города, как с суши, так и с моря при помощи подошедших кораблей. Несколько раз сардинцы бросались на штурм. Защитники держались храбро, но силы были слишком неравными. После очередного обстрела появились значительные разрушения городских укреплений, и 29 сентября 1860 года Ламорисьер и 7 тысяч его солдат подняли белый флаг. Папская армия перестала существовать, а Умбрия и Марке оказались полностью в руках сардинцев.
Международная реакция на события в Папской области оказалась весьма жесткой. Наполеон III был в Алжире, когда стало известно о сражении при Кастельфидардо и разгроме папской армии. Французов-католиков, роялистов и консерваторов возмутили события, связанные с вторжением сардинцев в Папское государство, и последующая «ампутация» территории владений понтифика. К этому добавилась горечь от крушения королевства Франциска II и торжества Гарибальди.
Правительство Франции выразило протест Пьемонту и 12 сентября отозвало посла из Турина. Наполеон III, прервав визит в Алжир, срочно прибыл в Париж. Уже через несколько часов он встретился с сардинским посланником Нигрой и выразил свое глубокое разочарование действиями Пьемонта. По мнению императора, Кавур обманул его, поскольку сардинцы вторглись в Папскую область прежде, чем туда вошли отряды Гарибальди. Пьемонтцы оккупировали Умбрию и Марке, а оставшаяся под властью Пия IX территория держалась только на штыках французских солдат. Ситуация складывалась чрезвычайно серьезная, и необходимо было любой ценой избежать столкновения между французами и сардинцами.
В конце сентября 1860 года Наполеон III послал в Рим подкрепления[515]. Общая численность французских войск под командованием генерала Шарля Гойона, расквартированных в Риме и окрестностях, достигла 20 тысяч человек.
1 октября 1860 года Нигра покинул Париж. Он подробно информировал Кавура о своей беседе с Наполеоном III, но подчеркнул, что лично к нему император и императрица были добры, а на прощание Наполеон III сказал, что надеется вскоре снова увидеть его[516].
Весьма резкую и негативную оценку событиям высказала Россия. Александр II видел во Франции покровительницу Пьемонта, который развернул революцию на Апеннинском полуострове. Российский двор шокировали поход Гарибальди на юг, падение Неаполя и благостное согласие с этим Сардинии. Крушение Королевства обеих Сицилий и вторжение в папские владения стали последней каплей, переполнившей терпение официального Петербурга.
«Когда же сардинские войска без объявления войны вступили в церковную область и граф Кавур объявил во всеуслышание о намерении присоединить Неаполитанское королевство к Сардинии, — пишет Татищев, — русская миссия была, по высочайшему повелению, немедленно отозвана из Турина. „Поступки сардинского правительства, — писал по этому поводу князь Горчаков, — не позволяют нам больше считать его безучастным в движении, охватившем полуостров. Оно само приняло ответственность за него и поставило себя в вопиющее противоречие с началами народного права. Выставляемая им необходимость бороться с анархией не может служить ему оправданием, коль скоро оно воздвигает преграды революции, дабы воспринять ее наследство, а не для того, чтобы остановить ее ход или исправить ее бесчинства. Подобные предлоги не могут быть допущены. Здесь речь идет не об итальянском вопросе, а об интересе, общем для всех правительств, о вечных законах, без чего никакой общественный порядок, никакой мир, никакая безопасность не могут существовать в Европе. Государь император не считает возможным оставлять больше свою миссию свидетельницей поступков, осуждаемых его совестью и убеждениями“»