«Актуальной задачей 1860–1861 годов, — рассуждает Холт, — было придать некую однородность объединенному королевству. Общий принцип Кавура заключался в том, что Италия должна основываться, как и Пьемонт, на монархии, армии и парламенте. На этом фундаменте теперь предстояло многое построить. Армия должна быть истинно итальянской, а новое государство обладать флотом, который не станет позором среди военно-морских сил иностранных держав. Законодательство и государственный долг должны быть унифицированы, и необходимо приложить усилия для восстановления национальных финансов после потрясений предыдущих лет. Однако было не до бюджетных сокращений. Необходимо было создавать полноценную систему образования. Для того чтобы Италия была экономически и политически жизнеспособной, ей требовалось больше шоссейных и железных дорог не только для торговых целей, но и для объединения людей в стране, где расположены Апеннинские горы и огромные внутренние расстояния как с севера на юг, так и от Альп до австрийской границы, что было серьезным препятствием на пути к единству. И все это должно было делать правительство, которое из-за ограниченных полномочий было скорее олигархическим, чем демократическим, и имело мало контактов с людьми»[535].
«Первым шагом к достижению всех этих целей, — продолжает Холт, — было создание общей законодательной системы и новой гражданской администрации. В течение многих лет Кавур и умеренная партия полагали, что федеративная Италия будет предпочтительнее унитарного государства, и, возможно, только после вторжения в Умбрию и Марке Кавур публично продемонстрировал, что принимает унитарный принцип. Можно было подумать, что какой-то след этих старых федеральных наклонностей будет найден в организации нового государства, но на самом деле правительство решило навязать централизованную бюрократию всей стране. Поскольку Турин был столицей, а законы Сардинии и договорные отношения с зарубежными странами были предписаны всей Италии, то в других регионах появилось много недовольных насильственным принятием пьемонтских институтов»[536].
В дополнение ко всем внутренним трудностям глава кабинета министров Сардинии столкнулся с острой внешнеполитической проблемой. Резкое усиление небольшого королевства, превращение его в регионального и континентального игрока, стремительные процессы итальянского объединения, разрушившие континентальный баланс сил, насторожили великие державы (за исключением особого мнения Великобритании в отношении итальянской политики, провозглашенной либеральным кабинетом Палмерстона) и стали основой для разрыва отношений между Сардинией и рядом государств. До последнего момента сохранялась опасность нападения абсолютистской Австрии, которая с учетом «варшавского свидания» монархов в октябре 1860 года могла быть реализована при поддержке Пруссии и России. Кавур дипломатическим путем попытался нейтрализовать внешнюю угрозу, но при этом уделил большое внимание укреплению группировки пьемонтских войск в Ломбардии. Отвлечение значительных сил королевской армии для похода в Папскую область и Неаполитанское королевство только усилило тревогу на северных границах Пьемонта и в самом Турине.
Раздражение Наполеона III, подпитываемое мощным внутренним давлением католиков и консерваторов, вылилось в угрозу прямого вмешательства северного соседа в ход дел на полуострове. Французский контингент в Риме был значительно усилен. Возросли мощь и активность императорского флота в прибрежных итальянских водах. Наполеон III направил корабли и войска в район Гаэты, где продолжалась борьба между бурбонскими и сардинскими войсками. Цель французов заключалась в оказании помощи армии Франциска II. В конечном итоге все эти действия не привели к прямому столкновению между сардинскими и французскими войсками, но напряжение витало в воздухе. В начале января 1861 года французы из Гаэты были отозваны, что сделало положение защитников крепости безвыходным. 14 февраля Гаэта капитулировала, а Франциск II перебрался на территорию Папского государства.
Наполеон III. Художник А. Ивон, 1868
Политическое «поражение» Гарибальди в Неаполе и его отъезд на Капреру кардинально не изменили общественные настроения. В условиях падения «старых режимов» многие дворяне, клерикалы, военные, чиновники были скорее готовы присягнуть на верность Савойскому дому, нежели столкнуться с нестабильностью и угрозой красной республики. При этом беднота и безземельное крестьянство, по сути, мало что получили от смены власти. На юге полуострова фактически началась затяжная гражданская война между имущими и беднотой, приверженцами Пьемонта и апологетами Бурбонов, властями и местным населением. Время от времени проводились армейские карательные экспедиции против многочисленных банд, мародеров и недовольных крестьян. Заполыхавшая крестьянская «Жакерия» ответила партизанскими действиями, а власти — внесудебными расправами, казнями и высылками недовольных на остров Сардиния. Грубая сила и жестокость на несколько лет стали нормой. С этого времени на долгие годы неотъемлемой болезненной частью итальянской внутренней политики стал вопрос юга полуострова.
«Шахматная» победа Кавура над диктатором Королевства обеих Сицилий позволила избежать прямого противостояния двух частей полуострова и столкновения сторонников разного пути развития нового государства. К концу 1860 года север и юг Италии связывали только скипетр единого монарха Виктора Эммануила II, желание части общества в Неаполе и Сицилии в условиях нестабильности, гражданского хаоса и экономических проблем подчиниться властям Пьемонта и сардинской королевской армии.
В этой драматической обстановке первыми шагами главы правительства Пьемонта стало назначение губернатором Неаполя Луиджи Фарини, а Сицилии — Массимо Монтедземоло. Это было твердое движение Турина в сторону установления стабильной власти и создания государственной вертикали на новой территории. При этом оба губернатора, убежденные приверженцы политики Пьемонта, сразу же столкнулись с проблемами. Как указывает Брис, Неаполитанское королевство «чувствовало себя скорее оккупированным, нежели освобожденным. Бандитские шайки процветали на территории королевства, достигая угрожающих масштабов. Грабежи того времени представляли собой кровавую эпопею, в которой смешались уголовные преступления и простое проявление недовольства существующим порядком. Бывший король Неаполя, скрывавшийся на территории Папского государства, оказывал всевозможную поддержку бандитам и предоставлял им укрытие, когда те скрывались от преследования. Турин вынужден был направить 120-тысячную армию для разгрома бандитов, их численность достигала уже 80 тысяч»[537].
Фарини, который за год до этого проявил себя с замечательной стороны в Модене, оказался в непривычной обстановке юга полуострова. Формирование местной власти происходило в большей степени из числа либералов-чиновников, кого хотел видеть Турин, но это вызвало открытое недовольство сторонников Гарибальди и Мадзини, считавших, что они оказались обделенными, хотя внесли основной вклад в крушение королевства Бурбонов. На другом полюсе оказались церковники, дворяне и беднейшие слои, видевшие в новой власти инструмент государственной политики, не отражавшей их интересов. Франциск II не смирился с потерей королевства и разжигал борьбу против захватчиков-северян. Недовольные всегда могли найти убежище на территории Папской области, откуда совершали очередные диверсии на сопредельную территорию. На юге полуострова толпы крестьян попытались решить земельный вопрос, захватывая дворянские поместья.
Для Фарини и чиновников из Пьемонта было удивительно непривычно столкнуться со спецификой южноитальянских отношений с элементами традиционного неуважения к власти, клановости, коррупции, насилия, процветания теневой экономики и криминальных группировок (каморра). Это был уклад жизни, сформировавшийся еще в прежние времена, но отличавшийся от североитальянского. «Эти опасения, — добавляет Брис, — послужили для Пьемонта основанием для введения на этих территориях жесткой административной централизации. В частности, представители Пьемонта получили во владение сеть железных дорог бывшего королевства. Кроме того, на эти земли были направлены специальные чиновники. Недовольство новым режимом достигло своей наивысшей точки после того, как на территории Королевства обеих Сицилий были установлены новые размеры налогов, восстановлен призыв на воинскую службу, а также проведена реорганизация полиции в традициях Бурбонов»[538].
На Сицилии дела обстояли не лучше. Там разгорелись нешуточные страсти. Островное общество разрывали автономисты, мадзинисты, реакционеры, клерикалы. Местное крестьянство также было недовольно своим положением. Еще в период правления Гарибальди крестьяне попытались реквизировать землю и имущество богатых. Диктатору пришлось сразу же жесткими методами бороться с этими проявлениями, что приводило к массовому недовольству. Маркиз Монтедземоло попробовал ввести пьемонтские порядки, но столкнулся с мощным противодействием. Дворяне пошли на сделку с местным криминальным обществом — мафией, готовой брать на себя властные функции поддержания «порядка» и регулирования отношений между классами. Однако мафия делала это не бескорыстно, и аристократам пришлось исправно раскошеливаться для обеспечения своего положения и спокойствия.
Более того, на Сицилии Монтедземоло сопровождали Ла Фарина и Кордова, что, по мнению Тейера, было весьма «сомнительным шагом, учитывая тот гнев, какой они вызвали летом. Но Кавуру требовались там агенты, кому он мог доверять. При этом премьер-министр хотел сгладить факт изгнания Ла Фарины. Когда Виктор Эммануил II посетил Палермо, его встретили бурные демонстрации. Люди распрягли лошадей и потащили королевский экипаж по