Iamdudum cernimus, где осудил прогресс и либерализм, выступил в защиту светской власти понтификов и предал анафеме итальянское правительство в Турине. На это Кавур философски заметил, что «время является могущественным союзником того, кто на стороне разума и прогресса»[552].
Одновременно с переговорами с Римской курией Кавур активно секретничал с Наполеоном III. От Франции, продолжавшей держать войска в Риме, зависело очень много в решении «римского вопроса». Император не раз говорил, что хотел бы как можно быстрее вернуть войска домой, но эти намерения наталкивались на мощное давление французских католиков и их могущественное лобби при дворе. Тем не менее Наполеон III пошел на контакты по этой проблематике и даже сформулировал конкретные предложения. По словам Смита, «французы призвали Кавура изо всех сил стараться завоевать доверие папы с помощью политики примирения, а в какой-то момент принц Наполеон даже предложил отдать Пию IX либо Эльбу, либо остров Сардиния в обмен на Рим»[553].
А Эдгард Холт добавляет, что, «несмотря на разрыв в дружеских отношениях между Францией и Италией, Наполеон III был готов рассмотреть возможность компромисса по римскому вопросу, который можно охарактеризовать как крайнюю уступку Наполеона, высказанную в середине апреля в письме принца Наполеона. Она предусматривала признание Италии Францией и вывод французских войск из Рима при условии, что Италия пообещает не нападать на нынешнюю территорию папы и предотвратит, если необходимо, силой любое нападение со стороны других противников папства. Кроме того, Италия согласится на формирование папской армии из 10 000 человек, которые могли прибыть из зарубежных католических стран. Это был замечательный компромисс, поскольку был бы приятен французским католикам… и в Италии его можно было бы представить как большой шаг вперед, так как Рим наконец освобождался от французских войск. Кавур осознавал важность вывода французских войск, но он также понимал, что данные условия Наполеона отложат на неопределенный срок итальянскую оккупацию Рима и будет трудно добиться их принятия парламентом. Он был готов попробовать, но Наполеон не подтвердил свои предложения и никаких конкретных действий не последовало»[554].
Венеция была еще одной болевой точкой итальянского общественного сознания и персонально главы правительства. Решение данного вопроса, с учетом позиции Вены, рассматривалось, прежде всего, в плоскости вооруженного противостояния и завоевания военного трофея. Кавур не разделял националистического порыва волонтеров, который смог бы, наподобие похода «Тысячи» на юг Апеннин, быстро сломить империю Габсбургов и включить Венецианскую область в состав Италии. Кавур полагал, что страна не в состоянии в одиночку бороться с Австрийской империей, поэтому его политика в этом вопросе на протяжении 1860–1861 годов продолжала прежнюю линию — обеспечение международной поддержки и подрыв Австрии изнутри.
Турину пришлось полностью отказаться от всякой мысли о новой войне с Австрией, поскольку все силы были направлены на объединение с югом и решение связанных с этим проблемных вопросов. Кавур попытался укрепить границу с Австрией, перебросив часть армии в Ломбардию и Эмилию, но это было все, что Пьемонт мог позволить себе в те месяцы. Рассчитывать на международную помощь не приходилось. Более того, Австрия заручилась поддержкой Пруссии и России в вопросах обеспечения своей безопасности. Хотя Великобритания благосклонно отнеслась к объединению Италии, но одобрять военные авантюры Турина также не входило в ее планы. Франция выступила против силового решения проблемы Королевства обеих Сицилий и нападения на Папскую область. Включение юга в состав объединенного итальянского государства не вызвало в Париже восторгов. «Кавур, — утверждает Смит, — находил политику Наполеона III настолько загадочной и противоречивой, что никаких твердых планов на следующую войну составить было невозможно. В конце ноября император заверил одного итальянского чиновника, что он все еще намерен сражаться против немцев за границу на Рейне, но одновременно сказал англичанам, что он категорически не одобряет борьбу Кавура против Бурбонов и не думает, что Южная Италия пойдет на то, чтобы долго оставаться единой с севером. Даже в разговоре с австрийцами Наполеон называл политику Кавура на юге ошибочной и заверил свергнутого короля Франциска II, что в сопротивлении „пьемонтской агрессии“ справедливость и закон на его стороне»[555].
Кавур продолжал контакты с венграми, румынами и славянами, чтобы сделать правителей Вены уязвимыми со стороны их собственных подданных. Совместная борьба против Габсбургов повышала шансы заполучить Венецию и другие территории, населенные итальянцами. Не ограничиваясь словами, Турин негласно подстрекал недовольных и переправлял оружие в соседнюю страну, что несколько раз становилось достоянием гласности и скандалов, повлекших протесты Австрии и международного сообщества.
Как справедливо замечает Смит, сардинские власти, уходя от ответственности, «всю вину возложили на Гарибальди, удобного, хотя и невинного, козла отпущения, а послам Пьемонта было поручено распространить историю, что собственником оружия является Гарибальди, безответственно стремившийся использовать его в целях совершения революции в Восточной Европе. Это была еще одна подходящая возможность умалить высокое уважение, которым пользовался бывший диктатор Неаполя за границей. Но этой истории не поверили, а Рассел подтвердил свою веру, что Кавуру больше доверять нельзя»[556].
Для Италии, находившейся в стадии становления, Венецианская область в составе Австрийской империи оставалась слишком высокой и недостижимой целью.
Однако главное внимание Кавура было направлено на решение внутренних проблем. Он полагал, что в отношении действия конституции, разделения властей, введения на всей территории жесткой вертикали управления, экономического единения и свободы предпринимательства кардинальные изменения на полуострове последних месяцев и формирование нового государства должны основываться на опыте Сардинского королевства. Необходимо было постепенно сплотить жителей разных регионов в единую нацию итальянцев. В этом огромную роль, по мнению Кавура, должен был сыграть единый парламент, избираемый жителями всех регионов Италии. «Спасение Италии, — писал он Ла Фарине в декабре 1860 года, — в компетенции парламента. Если в нем большинство составляют честные, либеральные и враждебно настроенные по отношению к сектам парламентарии, я ничего не боюсь. Но если большинство — сектанты или просто слабые, то я не могу предвидеть бедствия, какие могут нам угрожать»[557].
С конца 1860 года Кавур активно продвигал идею проведения избирательной кампании и скорейшего созыва парламента. Именно законодатели должны были юридически сцементировать новое государство, а также не допустить единоличного и авторитарного правления короля и попыток «красных» поднять свой флаг на юге полуострова. Кавур надеялся, что в парламент пройдут умеренные либералы, которые станут гарантами конституционного развития страны.
Выборы состоялись 27 января 1861 года на всей территории, подконтрольной Турину. Они проводились на основании нового закона о выборах, принятого 17 декабря 1860 года. За образец процедуры выборов был взят опыт Пьемонта с системой одномандатного голосования. Страна была разделена на 443 округа, в каждом избирался только один депутат. Результаты выборов показали, что большинство мест (даже в Неаполе и Сицилии) получили сторонники правительства Кавура. При этом в составе парламента оказались некоторые лидеры левых — Бертани, Каттанео, Мордини, Гуэррацци и др.
«По всей Италии, — пишет Монтанелли, — из 418 тысяч зарегистрированных для голосования на участки пришли только 240 тысяч, то есть чуть больше половины. Правительственный успех был триумфальным. Из 443 депутатов, избранных 27 января и 3 февраля, количество депутатов от демократической оппозиции не превысило 80, и к тому же благодаря дезертирству католиков (Пий IX запретил католиком голосовать и выдвигать свои кандидатуры. — А. Б.) оппозиция реакционных правых, близких к церкви, почти полностью исчезла. Это вызвало настоящую революцию как в топографии парламента, так и в его номенклатуре. Он становится практически двухпартийным, то есть управляемым только двумя силами. Умеренные либералы Кавура, которые представляли собой партию из ста человек, стали в обычном смысле „правыми“»[558].
В понедельник, 18 февраля 1861 года, в Турине собрался итальянский парламент на свою первую сессию. Король Виктор Эммануил II открыл его работу краткой речью, в которой с благодарностью отметил помощь Франции, Англии и роль Гарибальди в создании Италии. Монарх с теплотой упомянул о новом короле Пруссии Вильгельме I и выразил надежду в укреплении дружеских отношений между Италией и Пруссией. Король призвал депутатов разработать законы, они должны были обеспечить политическое единство людей, привыкших к жизни в разных условиях. Особые слова были адресованы королевской армии и флоту. «Присягнув Италии, — подчеркнул монарх, — я никогда не боялся рисковать своей жизнью и короной, но никто не имел права рисковать жизнью и судьбой ради нации»[559].
Первым вопросом на повестке дня нового парламента стало избрание своего президента. В итоге руководителем нижней палаты был избран Раттацци. Кавур, несмотря на значительное охлаждение в отношениях с Раттацци, также поддержал его кандидатуру. По мнению главы правительства, пусть лучше сильная политическая фигура возглавляет палату депутатов, чем плетет интриги на скамье оппозиции.