Неделя в Мааре — как и во всем мире — длилась целых десять дней, ровно четверть месяца, почему и называлась — четвертина. Последний день каждой четвертины был днем отдыха, ярмарок и всяческих увеселений. На огромной рыночной площади, на которой при желании мог бы разместиться и городок поменьше — а уж любая деревушка и вовсе безо всяческого труда — в этот день вырастали как разноцветные грибы шатры торговцев, купцов, менял, гадателей, магов и «веселых девиц», то тут то там строились пахнущие свежим деревом помосты для артистов, циркачей, сказителей и фокусников.
Господин Паллатан нисколько не удивился, когда его старый шатер, выгоревший за время службы до цвета грязного снега, взял в аренду на неделю молодой человек, судя по выговору — типичный тиссемли. Почему бы тиссемли и не быть членом одной из Гильдий? Кто сказал, что это невозможно? Хотя душа у господина Паллатана к сделке и не лежала. Одежда юнца, хоть и пахла свежей краской, но была в заплатах и явно куплена на блошином рынке. Заплатил он «завтрашними монетами» — то есть попросту долговой распиской. Да и Гильдия, к которой он принадлежал была незнакомой.
— Гильдия Теней… — задумчиво покатала название на языке господин Паллатан, — Чего только не придумают…
Нездешний, явно. Все местные Гильдии господин Паллатан знал. А что там в других городах творится — кому это интересно.
Если бы не блеснувший на запястье подозрительного юноши браслет магического обещания, пожалуй, сделка бы не состоялась. Но к носящим такой браслет обычно относились как к бежавшим из тюрьмы жертвам самодурства властей. То есть, помогали по мере возможностей. Если эта помощь, конечно, была не в убыток. И не трудной. И настроение было хорошее. И погода — тоже…
Наблюдающие от Гильдий уличных актеров, марионеточников, сказителей, гадалок искоса наблюдали за тем, как юнец-тиссемли устанавливал шатер в отдаленном углу рынка. Цвета его одежды — темно-бурый, с желтыми полосами — ни одной из гильдий не принадлежали, но мало ли мошенников, которые оденутся в чужие цвета, а сами начинают влезать в участок, на котором плодотворно трудятся уличные артисты или сказители. Мол, если знака Гильдии нет, так и никто не догадается…
Незнакомец кое-как установил шатер и скрылся внутри. Но перед этим, на плохо оструганной палке установил грубо вырезанный из куска кожи знак своей гильдии: силуэт человеческой фигуры, растопырившей во все стороны руки и ноги.
«Ничего, — одновременно подумали наблюдающие — посмотрим, что ты будешь показывать…»
А то, что тиссемли решил порадовать уважаемых продавцов и покупателей каким-то зрелищем, понять было легко.
— Жители славного Трамаана! Слушайте и не говорите потом, что вы не слышали! Тот, кто не пожалеет своих ног, чтобы подойти сюда, и пары каппи, тот уж точно не пожалеет времени на то, чтобы насладиться удивительным и необычным зрелищем! Подходите! Подходите и смотрите!
Народ не рвался, проходил мимо, бросая взгляд на тиссемли, орущего в кожаный рупор — спасибо доброму кожевеннику — но внутрь шатра заходить не спешил. Местные жители не были склонны бежать, роняя тапки, ко всему необычному. Но Виктор не отчаивался: он был уверен в своей задумке. Ничего, кроме уверенности, у него все равно не осталось: других способов заработать золото он не видел.
— Жители славного Трамаана! Слушайте и не говорите потом…!
Виктор кричал и кричал, отмечая, что народ начал заинтересовываться. То один бросал короткий взгляд в его сторону и чуть приостанавливал шаг, то другой останавливался в отдалении и, якобы решив передохнуть, с любопытством наблюдал за происходящим. Кучка босоногих мальчишек уже давно была бы внутри шатра, если бы у них была хотя бы одна медная монетка на всех.
— Жители славного Трамаана!
Виктор оценил количество любопытствующих — набралось уже с десяток — и решил начинать.
— Проходите внутрь шатра! Всего за пару каппи вы увидите необычное зрелище, которое представит!
Язык уже начал заплетаться. А ему сегодня еще болтать и болтать…
Вошедшие внутрь озирались. Обычно все зрелища на ярмарке проходили на помостах, а тут — шатер. Необычно. А значит — настораживает.
Шатер был перегорожен пополам натянутой белой простыней, в которой вдова Фарсакин ни за что не узнала бы свое имущество: клейма были срезаны, а края выкрашены темной краской, образуя рамку.
Виктор выставил перед экраном наполненную дорожной пылью — обычай такой — плоскую глиняную чашу — если удачно повернуть, то совсем не видно отбитой ручки — и нырнул на свое место. Местные жители не имели обыкновения платить за зрелище ДО самого зрелища. Потом, когда посмотрят, да убедятся, что им понравилось… Хоть бы понравилось.
Ну, с богом. С каким-нибудь.
Виктор вздохнул и перекрестился.
«Не бывает атеистов в окопах под огнем…» — тихо пропел он.
Зрители заинтересовались: белый экран осветился изнутри, став светящимся проямоугольником.
Зазвенели невидимые колокольчики, в прошлой жизни были подобранными у кабака горлышками от бутылок.
— Давным-давно, так давно, что даже старики не помнят, когда это было, в одном городе…
Народ синхронно вздрогнул: на экране неожиданно появились черные силуэты домов с узнаваемыми очертаниями крыш и окон.
В Мааре, и, наверное, во всем этом мире, не знали театра теней.
— …жил-был господин Ланкатуур.
Кто-то хихинул: тут же возникший силуэт помянутого господина был несколько карикатурен.
— …он любил погулять по городу туда… сюда…
Силуэт, помахивая руками и ногами, прошелся к краю экрана и, быстро развернувшись, зашагал обратно.
— …и после его прогулок честные граждане обнаруживали, что их деньги отправились погулять вместе с господином Ланкатууром.
Послышался тихий смех: кто-то сумел переварить услышанное и сообразить, кем был господин Ланкатуур.
Виктор выдохнул и задвигал фигуркой.
История продолжалась.
Народ тихо хихикал, входил и выходил, но историю Ланкатуура, вора и обманщика, слушал с интересом. Виктор не прогадал: истории о таких трикстерах всегда популярны в народе. Осталось только определить степень этой популярности. Дотянет ли она до золота…
Господин Ланкатуур прогулялся по городу, обманул жадного купца, продав тому его же собственных коней, мимоходом соблазнил дочку начальника стражи и обвел вокруг пальца двух стражников, посланных на его поиски. А сейчас мошенник решил поднять планку и поспорил, что похитит любимого коня самого губернатора.
В этом месте экран погас.
Загудевшие зрители не кричали «Сапожник!» только потому, что не знали о таком обычае. А также потому, что точно знали — Виктор не сапожник, он из другой Гильдии.
— Добрые зрители! — вышел из-за потухшего экрана Виктор, — Я приношу самые глубочайшие извинения, но что-то случилось со светильником. Как только я его исправлю — тут же все начнется заново. Еще раз прошу прощения. Можете размять ноги и облегчить кому чего давит.
Народ захихикал — шутка немудреная, так и народ юмористами не избалован — и потихоньку вышел наружу.
Худой, как палка человек в одежде, не позволяющей сразу понять, кто он такой, замешкался на выходе, обернулся и подмигнул Виктору, пробарабанив тремя пальцами правой руки по ладони левой.
Черт.
Хорошо, что он, размышляя о способах зарабатывания денег, не вспомнил о традициях наперсточников. Во-первых, этот сравнительно честный способ отъема лишних денег у населения здесь был прекрасно известен, под названием «три черепка», во-вторых, Гильдия мошенников тоже не дремала. О чем ему сейчас и напомнил наблюдатель от Гильдии. Мол, представление забавное, но обманывать здесь можем только мы, не забывай.
Хорошо еще, что за господина Ланкатуура не обиделся…
Виктор вытер дрожащей ладонью пот со лба и ожесточенно начал расчесывать запястье. После того, как он появился в этом мире, на него периодически начала нападать какая-то нервная почесуха — запястья чесались просто страшно. Видимо, какой-то побочный эффект от перенесения в этот мир, так как, по слухам, многие тиссемли жаловались на нечто подобное.
Наверное, не стоило выпускать зрителей посреди представления — многие могли просто передумать возвращаться — однако у Виктора был немного другой расчет. Некоторые из зрителей могли, прогуливаясь, встретить знакомых, рассказать им о новом зрелище и пригласить посмотреть. Все больше шансов на деньги в конце представления… Кстати, о деньгах.
Виктор с надеждой взглянул в чашку под экраном. Увы, пока щедрость не поражала: на слое пыли лежала одна-единственная монета в одну каппи. Остается надеяться, что это не все, что он сможет заработать за сегодня: обычно зрители платили в конце выступления.
Виктор подобрал одинокую монету — местные жители не знали психологии и искренне полагали, что раз в чаше уже лежит монета, значит, свою можно и приберечь.
— Жители славного Трамаана! Те, кто уже видел удивительное зрелище — возвращайтесь! Те, кто не видел — подходите! Удивительное и необычное зрелище! Слушайте, и не говорите потом, что не слышали…
В первый день господин Ланкатуур, успешно укравший у губернатора и коня и сундук с деньгами и жену прямо из постели, принес Виктору двадцать одну каппи.
На второй день — сорок три.
На третий — пятьдесят девять.
На четвертый день за Виктором пришли.
— Прекратите! — услышал он грубый голос из-за экрана — Все вон! Вон!
Зрители зашумели, но почему-то не накостыляли грубияну и не выкинули его из шатра. Погасив светильник и выглянув, он понял в чем дело: вместе с тремя мужчинами в одеждах разных цветов и знаками гильдейских мастеров на груди, в шатер вломились четыре городских стражника с алебардами.
— Вот вы где, господин фальшивый актер! — обрадовался мастер Гильдии уличных актеров, — Вас уже неоднократно ловили на нарушении порядка, но теперь вы не отвертитесь, теперь-то я добьюсь того, чтобы вас упекли на каторги Южного Арманка!