Начали мы осторожно, сразу захватить весь рынок не планировали, приемную с кожаным диваном и секретаршей с декольте и мини не открывали (да у нас поначалу даже офиса своего не было!), в кредиты и, упаси боже — в долги, не влезали, хотя и пришлось покрутиться: я был вынужден продать пару золотых колец (я потом расскажу, где я их взял), и все равно почти полгода я жил на одном «дошираке» (нет, не на одной пачке). Время было голодное, тяжелое, но веселое и интересное. Короче, потихоньку мы раскрутились.
И крутились лет пять. А потом прогорели.
Говорят, из десяти стартапов выживает только один. И хотя наше дело стартапом не было — тогда и слова-то такого не знали, но принцип оказался верным. Такова селяви.
Начинать новое дело мы не стали: один просто устал и ушел на спокойную должность в каком-то офисе на окладе, со вторым мы успели разругаться. Может, я и попытался бы что-то замутить, но тут меня нашел одноклассник, с которым мы еще в детском садике на одном горшке сидели (фигурально выражаясь) и предложил место в своей фирме. Главным бухгалтером. Ну я и согласился.
Я же говорил про то, что мой нюх на неприятности срабатывает ПОЧТИ всегда, правильно?
Название у фирмы было громко-пафосное, но, на мой взгляд, можно было просто написать в документах — ООО «Вектор» (если вы понимаете, о чем я). Нет, формально она чем-то занималась, что-то продавала, заключала контракты, но от главбуха трудно скрыть, что основное ее направление — финансово-прачечное.
Как только я это осознал (не хвастаясь — почти сразу), стали понятны и моя высокая зарплата, и небольшая рабочая нагрузка. Мне платили не за работу, а за наличие моей подписи на документах. К сожалению, в таких случаях, к хорошим деньгам прибавляется и график работы «год через три» для главбуха и гендира. Генеральным, кстати, был какой-то типок, который на работу приходил раз в месяц, за зарплатой, а остальные двадцать девять дней тратил на то, чтобы ее пропить.
Поняв перспективы, я пошел к однокласснику (который, даже владельцем это рогато-копытной конторы не числился) и намекнул, что вышеупомянутый график работы меня не совсем устраивает. Мне в ответ толсто намекнули, что мое мнение в расчет не принимается.
Оказывается, дружба с самого детства — еще не гарантия.
Садиться в тюрягу мне как-то не особо хотелось, ни на три года, ни на год. Что оставалось? Сбежать туда, где меня не найдут ни менты, ни коллеги по работе? Мысль, конечно, хорошая — ни жены, ни детей, ни подружек, с родителями не общался с самого окончания института, но… Знаете, при определенных обстоятельствах, даже весь глобус — чересчур маленькое и тесное место, да и вариантов у меня немного: из всех языков я владею только русским и еще одним, не очень востребованном в современном мире. Можно, конечно, забиться в глухую деревню… И тут я вспомнил про своего деда.
Хотя с родителями у меня отношения были и не очень — уж слишком часто они забывали, что у них вообще есть сын — но деда я любил. Жил он в совершенно глухой деревне, не в смысле «в провинциальном городке», даже не в селе, куда раз в неделю приезжает автолавка, я подозреваю, автолавка вообще была не в курсе, что на свете существует такая деревушка. Чтобы до деда добраться, нужно было долго ехать от нашего города до райцентра, оттуда — до, как это называлось в советских совхозах, «центральной усадьбы», то есть, более-менее, крупного села, а уже оттуда, по полузаросшему проселку, петляющему между рощами и давным-давно заброшенными колхозными полями — до дедовой деревни.
Было в ней с десяток домов, жили-поживали такие же старики, да на лето приезжали дачники или подкидывали внуков непутевые родители (вот вроде моих), вот и все народонаселение.
Но мне там нравилось.
Там было столько всего интересного для городского мальчишки: свиньи в полутемном хлеву, заполошно кудахчущие куры, важный петух с гребнем наперевес, чердак, на котором можно было откопать множество необычных и занимательных вещей — от подшивки журналов за 1952 года до немецкой каски — дедова мастерская, в которой можно было пилить, строгать, прибивать, сверлить, резать и никто не ругался, если ты случайно чиркал себя ножом по пальцу, огород с плетями гороха, огурцами и картошкой, которую жрали колорадские жуки, небольшой садик с вкусными, хотя и кисловатыми яблоками… И это только у деда во дворе. А ведь во дворе меня никто не запирал.
Вокруг деревни были те самые поля, леса, в которых росли грибы, ягоды, носились звери, совершенно на свободе, а не в зоопарке, пели птицы, куковали кукушки, протекала речка, в которой можно было ловить рыбу длинной кривоватой удочкой из орехового прута, или купаться (даже ночью, даже голышом)…
Ах да. Та полянка, на которой я копаюсь ночной порой — она тоже была здесь. Круглый лысый холм, поросший густой травой и окруженный старой порослью ольхи. За моей спиной квакают лягушки в болоте, а если я поднимусь на верхушку этого холма и спущусь с обратной стороны — увижу тропинку, по которой смогу выйти к лесной дороге, которая, в свою очередь и приведет меня прямо к дедовому дому: он стоит в самом конце деревни.
Собственно, если бы не дед, не Машка и не моя детская доверчивость — я бы сейчас здесь не находился. Потому что тогда бы мне было некуда бежать.
В общем, уяснив, что так просто от тюрьмы мне заречься не удастся, я решил подумать немного — и вспомнил про деда. Нет, сам он, конечно, меня бы принял и укрыл, черта с два бы кто нашел, но, к сожалению, дед уже умер. Как раз тогда, когда я был на втором курсе. Плохой был год, еще и Вероника тогда… ай, ладно, не об этом сейчас. Вспомнил я о полянке и о том, что нашел на ней в детстве. Вспомнил — и придумал план бегства.
Что нужно для того, чтобы сбежать откуда-то? Неправильный ответ, что бы вы не сказали — нужны деньги. Потому что мало сбежать откуда-то — нужно еще и найти себе место в том «куда-то», в которое вы прибежите.
Деньги у меня, конечно, были, на счете — немного, и в заначке — много. Как-то не доверял я банкам, если они не трехлитровые. Да к тому же, движения денег на счете могут отслеживать, и если я их сниму сразу все — насторожатся. Поэтому я решил подарить это бабло коварному однокласснику, посчитал — и понял, что мне не хватает примерно так пары миллионов рублей. Для того чтобы с комфортом устроиться на новом месте.
Но тут я думал недолго. Главбух я или кто?
После нехитрых махинаций с документами и еще парочки несложных телодвижений я стал обладателем нескольких пухлых пачек оранжевого цвета общей стоимостью в три миллиона с копейками. Сами понимаете, после этого счет пошел буквально на часы.
За эти часы я собрал небольшой рюкзачок, надел кожаные сапоги, черные джинсы, черную водолазку, длинное пальто, почти кашемировое (а если нет разницы — зачем платить больше?) и белую широкополую шляпу а-ля Роберт Говард (писатель такой. Про Конана-варвара писал. А еще шляпу носил. Белую и широкополую. Ну, по крайней мере, у меня с моей шляпой такие ассоциации). В шляпе я пофорсил перед зеркалом а затем убрал ее в рюкзак (она легко выравнивается) и надел черную вязаную пи… э… шапку, в общем. Теперь я меньше бросаюсь в глаза и вообще слегка напоминаю бича, не утратившего остатки интеллигентности. Не читали Бушкова, о различии между бомжем и бичом? Нет? Ну и ладно. Потом прочтете. Сейчас не об этом.
В этом интеллигентно-бродяжьем наряде (с рюкзаком, ага) я посетил ювелирный магазин, где один хороший знакомый поменял мне триста грамм оранжевой бумаги на килограмм желтого металла в различных изделиях. После этого бартера я, с упомянутым килограммом (и с рюкзаком, ага) сел в автобус и поехал на край города.
Боялся ли я, что мое золотишко помылит какой-нибудь везучий карманник? Не очень. Карманники, на мой взгляд, редко надеются обнаружить в рюкзаке мятого полубомжа что-то ценное. Ну и бдительности я не терял.
Добравшись до окраины, я пешочком вышел на трассу и зашагал вдоль по ней, периодически взмахивая рукой перед проезжающими машинам и не слишком переживая, если они не останавливались. Не остановилась одна — остановится другая, третья, пятая… Мне спешить некуда. Кинутые мною ребята — серьезные, конечно, но не до такой степени, чтобы суметь организовать мой розыск с перекрытием вокзалов и аэропортов и прочесыванием города и прилегающей местности. А если что-то подобное они и сумеют организовать — то я уже буду далеко.
Очень далеко.
Сменив пару фур и одну голубую «Ауди» с молодой девчонкой за рулем (и не побоялась же, сумасшедшая), я добрался до искомого райцентра. Оттуда, на пыльном и скрипучем рейсовом «пазике», помнившем, вероятно, еще времена Брежнева, я доехал до «усадьбы». А уже оттуда зашагал по совсем уже заросшему проселку к дедовой деревне.
Лето уже неделю как кончилось, дачники разъехались, школьники пошли в школу, старики давно умерли, так что, когда я к вечеру дошел до дома, где провел почти все детство — уже смеркалось.
Оно мне и на руку — задуманное мною лучше исполнить ночью. Нет, ничего такого мистического — просто удобнее, чем шарить впотьмах по подзабытому лесу.
Ключ оставался там, где я его оставил в свой последний приезд пять лет назад — на гвоздике, вбитом в косяк старой мастерской. Доски, которыми были забиты окна, никто не тронул, видимо, мародеры и прочие сталкеры сюда не добрались, так что, с третьей попытки открыв взвизгнувший замок, я прошел внутрь.
Пылища… Ну а что ты ожидал увидеть? Пахнет затхлостью и сыростью. Оставив дверь открытой для проветривания, я вышел во двор и заглянул в сарай.
Лопата, основательно проржавевшая, стояла на прежнем месте.
Именно ею, вот этой самой лопатой я и пытался выкопать клад тем памятным днем.
Было мне четырнадцать…
И был я еще, сами понимаете, наивным чукотским мальчиком. И жила в дедовой деревне Машка, этакая оторва, как ее называл дед — «мальчишница». С другой стороны — а с кем ей еще играть, если в деревне других девчонок не водилось? Вот она с мальчишками с самого детства и хороводилась. Загорелая дочерна, длинноногая, с вечно сбитыми коленками и исцарапанным носом, постоянно фонтанирующая идеями… Помните, я упоминал про купание голышом? Во-о-от…