Как только герцог заметил Шамфора, он немедленно направился к нему, чтобы с изысканной любезностью приветствовать его и узнать, не может ли он здесь быть ему полезен в чем-либо.
– Впрочем, – прибавил молодой герцог, улыбаясь и галантно кланяясь перед госпожой Нэра, – вы обязаны лишь достойному зависти случаю быть спутником столь прекрасной дамы, что я сейчас же не прошу вас удалиться из этой галереи, так как я только что откомандирован сюда бароном де Бретейль со строжайшими приказаниями. Вы попали сегодня в Версальский замок, господин Шамфор, при крайне необыкновенных обстоятельствах.
– Я вовсе не любопытен, – возразил Шамфор с притворным любопытством. – Тайны больших господ узнавать маленьким людям весьма опасно. Мы хотели только по делу моей дамы, госпожи Нэра, поговорить с министром де Бретейль, и если бы герцог Вильруа, при своей известной любезности, захотел помочь нам в этом, мы были бы ему бесконечно благодарны.
– В эту минуту никак нельзя сказать, когда мне удастся это сделать, – таинственно ответил молодой капитан гвардии. – Но я попрошу вас войти с госпожой Нэра в этот зал, рядом с покоями короля. При первой возможности я доложу о вашем присутствии барону де Бретейль. Здесь же, в галерее, оставаться долее вам нельзя уже потому, что мои товарищи, стоящие там, получили одинаковое со мною приказание, которое должны исполнить. Одному лишь смятению между придворной прислугой обязаны вы, что проникли сюда этим вообще воспрещенным на сегодня путем.
Шамфор подал госпоже Нэра руку, чтобы проводить ее в указанный им зал, и остановился с нею в дверях его, желая еще немного воспользоваться беседой с герцогом Вильруа, оставшимся возле них.
– Скажите, пожалуйста, герцог, – начал Шамфор, – в качестве кого кардинал находится в эту минуту в кабинете короля?
– Без сомнения, в своем качестве высшего духовного лица при особе короля для раздачи милостыни, – заметил герцог уклончиво. – С час тому назад прибыл он в Версаль, как полагали, по делам, относящимся к его должности, а не более полчаса, как я и мой товарищ, граф д’Агу, с несколькими другими офицерами, особым приказом министра де Бретейль отряжены сюда в ожидании дальнейших распоряжений. По-видимому, кардинал задержан в кабинете короля; королева также недавно проходила из своих покоев в кабинет его величества.
– Ах, – возразил Шамфор, – королева, конечно, очень нужна в этом деле, ибо речь идет, вероятно, о бриллиантах, столь любимых Марией-Антуанеттою и доставивших ей в последнее время столько горя.
– Как, вам известно что-либо об этом? – воскликнул капитан гвардии с величайшим удивлением. Затем тихо прибавил: – По всему Версальскому замку слышен шепот, что по поводу одного бриллиантового украшения, с которым связывают личность королевы, кардинал де Роган играл в высшей степени двусмысленную роль. Никогда еще короля не видели таким раздраженным и гневным, как сегодня.
– Итак, сегодня эта тайна раскрывается при Версальском дворе! – воскликнул Шамфор, при этом по его лицу пробежала язвительная улыбка. – Слухи, которые со вчерашнего дня ходят по городу, известны вам, конечно, так же, как и мне. В этих слухах не щадят, однако, королеву, а потому мне бы очень хотелось здесь, на месте, узнать кое-что по этому делу.
– Кажется, вы там, в Париже, знаете гораздо больше, чем мы здесь, в Версале, находясь, так сказать, у источника событий, – проговорил капитан гвардии, пристально глядя на Шамфора.
– Это совсем так, как, стоя в непосредственной близости большого водопада, ничего не слышишь, и лишь в отдалении доходят до тебя гром и шум и вся болтовня водяных столбов, – засмеялся Шамфор. – И, конечно, у Парижа самый верный и тонкий слух ко всему, что творится в Версале. Там уже слышали, что с некоторых пор королева в большом страхе из-за одного бриллиантового ожерелья, изготовленного придворным ювелиром Бемером, стоимостью в один миллион шестьсот тысяч франков. Любительница бриллиантов, королева, отклонила, говорят, уже несколько лет тому назад покупку этого драгоценного украшения, заклиная и короля в дни столь сильной нужды в стране и народе отказаться от приобретения для нее этих драгоценностей. Тем не менее в Париже, – разумеется, все это я говорю лишь об этом безбожном, испорченном Париже, – в Париже утверждают, что бриллиантовое ожерелье таинственным образом перекочевало во владение Марии-Антуанетты, причем неизвестный друг королевы, – как знать, с какими надеждами на нежную награду, – явился покупателем и внес задаток за счет королевы. Однако говорят, что этот загадочный друг оказался богаче мечтами, чем деньгами, или же, что он не доверял чудному торгу, в который был вовлечен. Короче, он не оплатил счетов, а друг Бемер стал шуметь и жаловаться разным лицам при дворе. Вот сколько знают в Париже, и понятно, что из этих слухов выходит еще много ядовитых испарений, грязнящих даже прелестный облик королевы. Говорят, что настоящая интриганка в этом деле – какая-то искательница приключений, графиня Ламотт; королеву же обвиняют в тайном соглашении с этой дамой, заманившей в это опасное приключение кардинала де Роган, ибо не кто другой, как он, этот поставщик бриллиантов королевы.
– Поговорим об этом в другой раз, – сказал герцог Вильруа, боязливо озираясь на дверь, ведущую в покои короля. – Впрочем, мой образ мыслей вам известен, – прибавил он, украдкой пожимая Шамфору руку и возвращаясь на свое место.
В эту минуту раздался необыкновенный шум в галерее. Дверь из покоев короля с силою раскрылась, и слышны были громкие голоса нескольких выходивших оттуда лиц. Шамфор отступил с госпожой Нэра за дверь бокового зала, однако же мог видеть оттуда все происходящее в эту минуту.
Шамфор узнал министра де Бретейля, бурно вышедшего первым и знаком руки поманившего к себе обоих капитанов гвардии, герцога де Вильруа и графа д’Агу, Но тут же, вслед за министром, в полном одеянии своего высокого княжеского духовного сана, появился кардинал де Роган, бледное лицо и расстроенный вид которого обнаруживали сильнейшее потрясение.
– По повелению его величества, следуйте за мной! – сурово произнес барон де Бретейль, обращаясь к кардиналу, смущенно и беспомощно остановившемуся при виде подходивших к нему гвардейцев и бросавшему на министра недоумевающие вопросительные взгляды.
Высокая красивая фигура кардинала пошатывалась и вздрагивала. Необыкновенное положение, в котором он находился, казалось, так всецело побороло его, что он совершенно растерялся и, не в силах принять какое-либо решение, беспомощно поддался сделанному ему распоряжению.
Министр де Бретейль передал кардинала в руки герцога де Вильруа, сказав перед тем последнему шепотом несколько слов. Герцог провел кардинала несколько шагов вперед, с величайшим почтением поддерживая его под руку, и затем передал его графу д’Агу и одному драгунскому лейтенанту; те уже приняли его со строгой воинской выправкой, встав по обеим сторонам.
– В Бастилию! – резким торжествующим голосом произнес позади них министр, глядя им вслед, а на лице его промелькнуло выражение бесконечно удовлетворенного злорадства.
– В Бастилию! – повторил герцог де Вильруа с криком ужаса, который эхом, точно страшным шепотом, пронесся в отдаленнейший конец галереи.
При этих словах, которые наконец, помимо воли, стали проникать в его сознание, кардинал в ужасе и с мольбою поднял обе руки к небу и, казалось, готов был лишиться чувств. Но его спутники поддержали его и быстро исчезли с ним за дверью, замыкавшею большую галерею.
– В самом деле, туда повели его, князя церкви, под военным конвоем! – воскликнул Шамфор, пораженный. – Прекрасного герцога Луи потащили в Бастилию! Как? Неужели полицейская рука светского деспотизма смеет простираться и на пурпуровую кардинальскую мантию, и на его прелестную красную шапочку? И эти чудеса творятся среди белого дня! А ведь его преосвященство герцог де Роган-Гемене – потомок бывших когда-то державных владетелей Бретани! Если и таких людей посылают в Бастилию, то скоро Бастилия превратится в алтарь, на который будут приносить жертвы равенства и на котором научатся уничтожать всякие различия и чины, так что, чего доброго, к славе короля прибавится еще и основание культа равенства во Франции.
Шамфор с госпожой Нэра вновь вышли в галерею, в которой все затихло и не было более никого. Но это продолжалось недолго. Показался опять герцог де Вильруа, вошедший перед тем с министром де Бретейль в одну из приемных перед королевскими покоями.
– Поторопитесь, – сказал он, любезно обращаясь к госпоже Нэра. – По моему докладу, министр готов принять вас в той комнате и выслушать. Вы попали в самую благоприятную минуту. Барон де Бретейль в таком прекрасном настроении, каким редко случалось его видеть, и можно быть почти уверенным, что в эту минуту он исполнит всякую просьбу, с которою к нему обратятся.
С этими словами он быстро довел госпожу Нэра до двери, в которую ей следовало войти к министру.
Шамфор остался в ожидании ее возвращения. Капитан гвардии стоял перед ним, серьезно и значительно кивая ему головой.
– Разве кардинал сознался во всем? – живо спросил Шамфор. – Кто он в этом удивительном деле, обманщик или обманутый?
– Это, вероятно, никогда не разъяснится, – возразил герцог де Вильруа. – Судя по тому, что я только что слышал в покоях короля, смущение кардинала было беспредельно. Король и королева, оба наступали на него с яростью. Кардинал сознался, что он купил у Бемера бриллиантовое ожерелье, побужденный к тому письмом королевы, адресованным к графине Ламотт. Он даже предъявил само письмо, вынув его из портфеля, но король и королева тотчас же узнали подделку почерка; в особенности же внимание кардинала было обращено ими на подпись, совершенно невозможную. Говорят, король высказал ему весьма резко упрек в том, что герцог из дома Роган и в то же время высшая духовная особа Франции мог принять подпись «Мария-Антуанетта Франции» за настоящую, тогда как всем должно было бы быть известно, что королевы Франции подписываются одним лишь своим именем. На это якобы кардинал, весь дрожа, лепетал только, что желание угодить королеве и, как он думал, выразить ей исполнением этого поручения свое благоговение ослепило его очи и помутило ум. Но такое объяснение возбудило гнев королевы, личное не