– Как? Приказы об арестах рыбных торговок? Вы, верно, шутите?
Тем временем приемная короля наполнилась множеством лиц. Тут были и Неккер, и министр внутренних дел Сен-При. Шепотом велись разговоры. Рассуждали о том, должен король уехать из Версаля или нет и не было ли бы всего благоразумнее удалиться ему на время в какую-нибудь провинцию. Мунье с депутатами и пуассардками долго стоял здесь, в ожидании быть допущенным к королю.
Людовик XVI принял депутацию просто, с трогательной добротою, служившей в эту минуту скорее доказательством силы, чем слабости. Прежде всего Мунье доложил о желаниях национального собрания, а затем в сильных, красноречивых словах представил картину бедствия, посетившего население столицы. На это Людовик XVI ответил, что он сделает все, чтобы помочь беде, причем звук его голоса был столь пленителен, что у женщин выступили слезы на глазах. Мунье просил назначить час, в который его величество, по просьбе национального собрания, выскажется просто и ясно о принятии статей конституции и прав человека. Король назначил девять часов этого вечера. Теперь было около шести. После этого король, дружески и сердечно поклонившись, удалился в свой кабинет и призвал туда министров для совещания.
Тем временем на площади и на окружающих замок дворах положение стало ухудшаться. Продолжающаяся перебранка между народною толпою и лейб-гвардейцами приняла угрожающий оборот. Толпа старалась силою прорваться через решетку во внутренний двор замка, причем один солдат из версальской национальной гвардии, присоединившийся к революционным парижским вожакам, выстрелом из ружья убил наповал одного офицера лейб-гвардии. Это послужило сигналом к страшному избиению, причем лейб-гвардия находилась в наихудшем положении, стараясь оставаться верною повелению короля не пускать в дело огнестрельного оружия. Только при усилившемся огне народных масс против солдат версальская национальная гвардия сделала вид, что хочет палить из пушки, находившейся перед казармами французской старой гвардии.
Людовик XVI выслал приказ, чтобы солдаты очистили площадь и удалились в свои казармы. Он надеялся, что это успокоит народ, но напрасно. Народ продолжал стрелять вслед удалявшимся в величайшем порядке солдатам, из которых многие пали на месте, но ни одного выстрела в ответ сделано не было.
Это происшествие вызвало величайшую тревогу в замке. В совете собравшихся вокруг короля министров впервые серьезно было произнесено слово «бегство». Но король отклонял даже всякую мысль о бегстве. Тогда министры предложили, по крайней мере, отъезд королевы и дофина. Но когда экипаж был подан, толпа сняла у лошадей постромки, изломала колеса и, бегая по улицам, бешено вопила, чтобы недопускали короля бежать в Мец.
Мария-Антуанетта вошла к королю и громким, смелым голосом заявила, что она никогда не оставит его, а умрет с ним вместе. В ее прекрасных глазах вместо прежних слез блестел огонь, наполнивший сердце короля восхищением и силой. Было около десяти часов вечера. Королева, заметив у короля в руках бумагу, глазами спрашивала, что это такое. Король ответил, что это есть данное им письменное заявление о принятии предъявленных к нему требований национального собрания. Королева невольно содрогнулась, но тотчас же вновь приняла свой спокойный, почти веселый вид. Затем король позвал Мунье, ожидавшего уже с час в приемной короля, и вручил ему свой ответ с улыбкой и добрым выражением глаз, хотя только что узнал, что Мунье, стоя среди фландрского полка, вновь призванного вместе с верной лейб-гвардией во двор замка, речью своей подстрекал солдат к возмущению против короля.
После десяти часов внезапно прибыл из Парижа в Версаль адъютант маркиза Лафайетта и донес королю, что Лафайетт двинулся из столицы во главе всей национальной гвардии и вскоре прибудет в Версаль. При этом известии крайнее замешательство совета министров еще более усилилось, потому что в то же время стало известно, что выступление Лафайетта было постановлено депутатами парижской коммуны. Были уверены, что он везет из Парижа новые требования. Король выразил желание, чтобы прибытие генерала ожидалось спокойно и с доверием. Королеве же он сказал, что у него все-таки остается еще кое-что для противодействия армии маркиза Лафайетта, а именно его собственная сабля!
Между тем, чем более подвигалась ночь, тем более король испытывал желание видеть себя окруженным неприкосновенностью народных представителей. Он велел передать президенту, что желал бы сегодня ночью видеть его у себя в замке с наибольшим числом депутатов, какое только ему удастся привести с собой. С нашествием народных масс заседание в Salle des Menus было прервано, а потому Мунье велел барабанным боем сзывать по улицам народных представителей. Наконец президент появился во дворце с наиболее выдающимися членами собрания. Тут были Мирабо, граф де ла Марк, Вольней, Робеспьер, Гильотэн и многие другие. Некоторые из них имели при себе оружие, что увеличивало серьезность и напряжение данной минуты. Мирабо имел на перевязи саблю, надетую им в первый раз при черном костюме третьего сословия.
Наконец, около полуночи Лафайетт с двадцатью тысячами национальных гвардейцев прибыл в Версаль. Барабанный бой перепугал прежде всего женское войско пуассардок, расположившееся в боевом порядке на Плас д’Арм. У замка Лафайетт остановил свою армию, в торжественном порядке выстроив ее на плацу, у всех входов в замок и на всех примыкающих улицах. После этого сошел с лошади и, сопровождаемый комиссарами, данными ему парижскою коммуною, отправился к королю во дворец.
В краткой речи Лафайетт заявил королю, что он прибыл со всею национальной гвардией из Парижа для того, чтобы восстановить порядок и спокойствие и окончательно примирить короля с народом. О требованиях Парижской коммуны он предоставил возможность заявить самим комиссарам. Требования эти состояли из четырех пунктов: воинская служба в замке должна быть возложена королем на национальную гвардию; он должен предоставить на усмотрение коммуны все дела по снабжению продовольствием Парижа; он должен утвердить права человека; он должен избрать Париж своим постоянным местопребыванием.
Король ответил, что он охотно утверждает первый пункт. Второй и третий уже приведены в исполнение. Что же касается четвертого пункта о переведении его резиденции в Париж, то хотя это и не противно его желанию, однако он хотел бы еще обдумать это решение.
После этих переговоров Лафайетт приступил к выполнению своей задачи. Он отрядил те части национальной гвардии, которые должны были занять все посты в замке. Остальные батальоны были размещены в церквах и других зданиях города или расположились на улицах при весело пылавшем сторожевом огне, привлекавшем к себе все более и более возбужденную толпу. Понемногу вся женская армия со всеми своими товарищами из парижских предместий разместилась вблизи огней с шутками и смехом, но и подстрекая солдат к новым предприятиям. Шли переговоры о том, чтобы приступом взять казарму лейб-гвардии и истребить совсем это ненавистное войско.
Хотя эти грозные признаки были сообщены генералу Лафайетту, он вскоре после полуночи оставил замок и измученный, нуждаясь в отдыхе, отправился в отель «Ноайль». Члены национального собрания тоже удалились. Казалось, что в Версальском замке вновь наступил час мира. Король и королева отправились в свои апартаменты для отдыха. По всему замку распространилась поразительная тишина и безмолвие.
Но на улице, среди ночной тишины, поднялся новый сильный шум, направлявшийся к казармам лейб-гвардии. Казарма тотчас же пала под натиском яростной толпы народа, ворвавшейся в превосходящем силою числе, разрушая и уничтожая все на своем пути. Немногие находившиеся тут лейб-гвардейцы искали спасения в бегстве и бросились к королевскому замку. Некоторые из них были убиты, другие страшным образом изуродованы.
Теперь же, с рассветом, бешеная предприимчивость масс, как бы по молчаливому соглашению, обратилась к замку. Один вход оказался покинутым часовыми. В него-то и проникла шумная толпа, переполнившая скоро все дворы и коридоры, и сперва тихо и осторожно, а потом с неудержимою яростью направилась к королевским покоям. Внезапно из этой катившейся по коридору толпы раздался резкий шипящий возглас: «Голову королевы!» – и страшным грозным ревом, последовавшим за этим возгласом, наполнился теперь весь королевский замок. Толпа напирала дальше, убила стоявших на пути нескольких часовых и встретила упорное сопротивление лишь со стороны караула, стоявшего перед дверьми спальни королевы и защищавшегося до тех пор, пока и он не пал под остриями пик и ударами ружейных прикладов.
Страшным стуком в дверь Мария-Антуанетта была разбужена и поднялась на постели. В ту же минуту вбежала ее камер-фрау и сообщила королеве о происшедших ужасах, спастись от которых было едва ли возможно.
Мария-Антуанетта вскочила с кровати и поспешно, не одеваясь, в одном ночном белье, бросилась в боковую дверь, которая вела из ее опочивальни во внутренний коридор, длинный и узкий проход, соединявший покои королевы с «oeil de boeuf»[29] и далее с покоями короля. Гонимая ужасом, королева бежала через этот проход, но вдруг была поражена, найдя дверь в конце коридора запертою. Несколько минут пришлось ей стучать в нее, но тут с криком радости почувствовала она себя в объятиях короля, вышедшего к ней навстречу и прижавшего ее к своей груди.
Тем временем яростная толпа с мрачными намерениями осаждавшая опочивальню королевы, выломала дверь и, с ревом требуя своей жертвы, ворвалась внутрь покоя. Добрались до самой постели королевы, и какой-то человек с рыжей бородой, личность известная в преступном мире Парижа, со злобным смехом сорвал висевшие над кроватью занавеси. Общий крик вырвался при виде пустой постели. Люди с пиками бросились на нее, стащили на пол подушки и изорвали их своим оружием.
В эту минуту вошел Мирабо. С неизъяснимым чувством взирал он на это место, послужившее сценой столь отвратительному злодеянию. Распространившимся вскоре по всему Версалю страшным известием о происшедшем он, вместе со многими другими членами национального собрания, был вновь привлечен в замок, где, услыхав, что жизнь королевы в опасности, устремился прямо