– Не сердитесь на меня, прошу вас! Дело очень важное, поэтому прошу отворить мне и свести меня с достопочтенным отцом Целестином.
– Как – сейчас, ночью? Это невозможно!
– Когда речь заходит о мирских делах, слово «невозможно» для меня не существует. Повторяю: мне необходимо срочно переговорить с отцом Целестином.
– Не тревожьтесь более понапрасну: то, что вы требуете, противно монастырским правилам.
– Вы – брат Антонио? – внезапно спросил Эбергард, как бы чувствуя, что монах этот – его недруг.
За воротами послышался шепот.
– Что вам нужно от благочестивого брата Антонио? – спросил тот же голос, – и кто вы такой?
– Я не люблю окружать себя тайной и во всем правдив и откровенен. Если вы брат Антонио, То выслушайте мой ответ: я князь Монте-Веро. В вашем монастыре заключена против своей воли молодая немка – это моя дочь, и я пришел вызволить ее от вас… Погодите, я еще не кончил. Если через пять минут вы не отворите мне двери в монастырь, то я заставлю вас сделать это!
– Что за речи! Вы находитесь в священном месте!
– Ступайте скорей к отцу Целестину и приведите его сюда; не забудьте, что я даю вам всего пять минут, а слово мое – закон.
– Именем Святого Франциска, это неслыханное дело! – воскликнул монах. – Вы собираетесь взломать дверь монастыря?!
Эбергард услышал, как чьи-то крадущиеся шаги удаляются, а другие – приближаются. Это обстоятельство возбудило в нем подозрение, что с ним поступают нечестно.
Он, конечно, не ожидал, что ему выдадут девушку по первому требованию, но все же не предполагал встретить у служителей Господа лукавство и двоедушие.
Мартин стоял, подобно живой колонне, у ворот женского монастыря, сам Эбергард и Сандок находились у ворот мужского, так что выйти незамеченным никто не мог.
Не прошло еще пяти минут, как Эбергард услышал шаги двух пар ног и громкий разгневанный голос Антонио:
– Да, достойный отец, он так и сказал: сам откроет двери, если его не впустят!
– Это мои слова, – громко подтвердил Эбергард, – и я исполню их, если меня не впустят! У меня нет дурных намерений, я пришел сюда с честью и с полным на то правом. В вашем монастыре скрыта молодая немка, ее-то я и требую у вас.
– Вы ошибаетесь, – отвечал отец Целестин, – мы не скрываем никакой девушки. Что касается монастыря кармелиток, то благочестивые сестры пребывают там лишь по своей собственной воле.
– Клянусь всеми святыми, чужестранец этот замышляет неслыханное святотатство! – сказал Антонио настоятелю.
– Находится ли без моего ведома в одном из наших монастырей чужестранная девушка? – спросил тот.
– Да защитит нас Святой Франциск! – воскликнул Антонио. – Этот незнакомец, вероятно, ищет только предлог для того, чтобы проникнуть в монастырь.
– Слышите, сударь? – громко спросил патер Целестин. – Идите-ка своей дорогой. Вы, верно, попали сюда по ошибке.
Терпение Эбергарда подвергалось тяжелому испытанию, но он все-таки сдерживал себя и старался говорить спокойно – другому на его месте это вряд ли удалось бы.
– В таком случае, благочестивый отец, выбирайте одно из двух. Либо вы впустите меня, князя Монте-Веро, который без всякой дурной мысли хочет обыскать ваш монастырь, либо я буду вынужден прибегнуть к таким средствам, которые принудят вас впустить меня против вашей воли.
– Вы очень настойчивы и решительны, князь, – проговорил патер Целестин, – но не думайте, что вы можете угрозами принудить меня впустить вас. Нет такой силы, которая могла бы это сделать, разве только приказание святых отцов из Санта-Мадре, но его вы не дождетесь. И, тем не менее, я снизойду к вашей просьбе… Брас-привратник, отвори!
Пока открывалась дверь, Эбергард сделал знак негру, чтобы тот не отходил от стены и внимательно наблюдал за всем, что происходит.
Дверь отворилась, и Эбергард увидел перед собой старого патера Целестина и брата Антонио, сверкающие глаза которого и искаженное ненавистью лицо показывали, как он был взбешен по поводу того, что иностранец, несмотря на все его, Антонио, старания, все-таки достиг цели и теперь угрожает вырвать узницу из ее тайного убежища.
– Не думайте, достойный отец, – с низким поклоном обратился князь к старцу, – что я без всякого основания беспокою вас. Если я не найду ни в этом, ни в том монастыре моей дочери или ее следов, то внесу в монастырскую кассу десять тысяч реалов, дабы вознаградить вас за причиняемое понапрасну беспокойство. Если же я найду девушку, то заберу ее с собой.
Лицо Антонио приняло торжествующее выражение; он был уверен, что Эбергард не найдет несчастную, которая так надежно спрятана.
– Я принимаю, ваше предложение, сударь, – сказал патер. – Наш орден беден, а вы, вероятно, обладаете большим богатством. Брат Антонио, посвети. Наш монастырь открыт для вас!
– Вы великодушный и достойный отец, – сказал Эбергард, – пойдемте же скорей.
Патер Целестин повел князя через монастырский двор. Следом брат Антонио нес фонарь. Они вошли в здание монастыря. Монахи, испуганные необыкновенным ночным посещением, бегали взад и вперед. Полуночное богослужение давно уже было окончено. Эбергарду показалось, что они вошли в совиное гнездо.
– Мы в монастыре, князь, – сказал патер. – Брат Антонио, свети нам.
Монах злобно и иронично усмехнулся, будто хотел сказать: «Можешь искать до второго пришествия!»
Эбергард осмотрел все кельи по обеим сторонам коридора; он заставил отворить каждую комнату, каждую залу и даже обыскал все шкафы; затем отправился в подземелье.
Там он с содроганием увидел монахов, заключенных здесь в наказание за провинности. Покрытые лохмотьями, лежали они на соломе. Увидев выражение сострадания на его лице, патер заметил:
– Мы имеем право и власть наказывать отступников и грешников. Все, кого вы здесь видите, тяжкие преступники.
– В чем же они виноваты? – спросил Эбергард.
Целестин указал на изможденного человека, лежащего на соломе в узкой и сырой келье; взлохмаченная борода его отросла до самой груди.
– Этот монах, – сказал патер, – нарушил обет целомудрия – соблазнил после совершения богослужения десятилетнюю послушницу; вон тот, – продолжал старец, указывая на молодого монаха, который, сидя в углу на корточках, дико озирался по сторонам и скрежетал зубами, – тот тяжко согрешил против обета послушания…
– Но ведь он сумасшедший, – произнес Эбергард.
– Поэтому он и останется до конца своей жизни в этой келье. Разве светские законы не призваны ограждать общество от опасных преступников? Разве не заключают в дома умалишенных тех, кто утратил рассудок? О, святые отцы Санта-Мадре мудры и справедливы!
Эбергард содрогнулся при виде этих несчастных, наказанных с такой строгостью и фанатичным рвением, на какое способна только инквизиция.
– Несчастные! – воскликнул он с дрожью в голосе. – Не лучше ли было воздействовать на них кротостью и милосердием?
– Кротость вредит, когда она действует в ущерб справедливости! Взгляните на этого монаха, – продолжал патер, когда Антонио отворил дверь в келью, где лежал маленький человечек с неестественно блестящими глазами. – Он тяжко согрешил против обета нищеты: обокрал монастырскую казну, и его милостиво приговорили только к трехлетнему заключению; когда кончился срок его наказания, он украл из Бургосского собора серебряное блюдо. Теперь он заключен сюда на всю жизнь. Согласитесь, что и в миру закоренелые преступники подвергаются пожизненному заключению.
Эбергард двинулся дальше; подземный коридор раздваивался, и на пересечении находился аналой; все трое прошли мимо него.
По сырым ступеням они спустились во второе подземелье. Здесь Эбергард также заставлял себя заглядывать в каждую келью, но находил там только истощенных монахов, жалующихся на то, что мыши и крысы воруют у них черствый хлеб.
Брат Антонио с готовностью отворял каждую дверь, услужливо светил фонарем… Маргариты нигде не было, отчаянье подступало к сердцу Эбергарда.
– Вы все обошли и везде побывали, – сказал патер Целестин, когда они осмотрели последнюю келью; дальше была глухая стена. – Теперь вы убедились, князь, что девушки нигде нет. Ваше желание выполнено.
– Только наполовину, благочестивый отец; остается еще осмотреть женский монастырь.
– Женский монастырь? – в раздумье переспросил Целестин.
– Благочестивые сестры спят, как же мы, мужчины, можем войти в их кельи? – с упреком заметил брат Антонио.
– Нам придется войти туда, благочестивый отец, – сказал князь с такой твердостью, что патер невольно поежился.
Но, тем не менее, голос его прозвучал строго:
– Я не могу этого допустить, сударь.
– Что ж, тогда вам придется находиться под охраной моих людей до тех пор, пока я не привезу из Мадрида приказание открыть передо мной все двери. Королева Изабелла не откажет моей просьбе.
– Она не сделает этого, князь, потому что не имеет на то власти.
– Тогда дон Олоцаго мне поможет!
– Ваши старания будут напрасны, сударь! Вы можете назвать еще герцога де ла Торре, графа Рейса, если хотите… Но их приказы ничего здесь не значат; только святые отцы Санта-Мадре имеют право повелевать нами.
– Так выслушайте же, что я вам скажу, и запоминайте каждое мое слово. Князь Монте-Веро разыскивает свою дочь и знает, что она находится в одном их ваших монастырей. Если вы все-таки откажете ему в его требованиях, он объявляет вам войну!
Но патера Целестина эта угроза не испугала, а брат Антонио даже рассмеялся.
– Чтобы вы поняли все как следует, – продолжал Эбергард, – я поясню, что это будет война Бразилии против Испании, и вашей стране она будет объявлена от имени императора Педру Второго. И если бедный испанский народ, непричастный к вашим козням и высокомерию, вследствие моего же влияния окажется задетым этой войной лишь косвенно, то вы пострадаете непосредственно! Это я вам обещаю!
– Вы разгорячились, князь! Из-за такой пустой причины не должно произойти войны!
– Мелкие причины зачастую имеют крупные последствия, благочестивый отец. Откройте-ка книгу истории мира и поищите причины больших войн – едва ли вы встретите там что-нибудь достойное упоминания, чаще всего они так незначительны, что вызывают лишь усмешку. Поверьте, никто так не ненавидит бойню, резню, как я! Но против козней, злобы, коварства и неправедной власти есть только одно средство – сила. Я надеюсь, теперь вы поняли меня, благочестивый отец? Я спрашиваю – одумались ли вы?