Двор монастыря был обширен, по краям росли старые деревья с раскидистыми ветвями, теперь голыми. Чисто выметенная от снега дорожка вела от ворот в стене к стрельчатому входу, такому же, как и окна в монастыре.
Ранняя обедня давно уже кончилась, и монахини разошлись по своим кельям.
Указывая князю дорогу, привратник пояснил:
– В настоящее время года посетители у нас редки.
– Летом здесь, должно быть, очень оживленно? – спросил Эбергард.
– Да, благородный господин, летом здесь благодать. Впрочем, мы и зимой не чувствуем себя заброшенными с тех пор, как нами руководит благочестивая игуменья.
– Вы давно здесь в монастыре? – спросил Эбергард.
– Скоро тридцать лет, благородный господин.
– И сколько же вам лет?
– Скоро минет семьдесят! Я попал сюда в тринадцатом году, после того, как моя правая рука была совсем раздроблена; позже мне отняли ее.
– Оттого-то вы отворяете левой, – заметил наблюдательный Эбергард. – Под рясой не видно, что у вас нет руки.
– Работать я больше не мог, – словоохотливо рассказывал привратник, – и когда умерла с горя моя мать, а следом и отец, я поступил в этот монастырь, еще не будучи постриженным… Да благословит Пресвятая Богородица нашу милостивую игуменью! С тех пор, как она здесь, нам грех роптать на свою судьбу.
– Вы достойный служитель, благочестивый брат! Примите от меня небольшое вознаграждение за ваши прежние доблести.
С этими словами Эбергард опустил в руку привратника горсть золотых монет.
– Благодарю вас, благородный господин, за ваше великодушие. Но зачем мне деньги, у меня здесь есть все, что нужно.
– Я вижу, вы дали обет нищенства, – проговорил Эбергард. – Простите мне мою недогадливость.
– Позвольте, благородный господин, опустить ваше богатое подаяние в эту железную кружку.
– Конечно, делайте с ним, что хотите. Для кого собираются деньги?
– Для бедных жителей окрестных деревень.
Эбергард с радостью мог убедиться, что этот монастырь достойно выполнял свое истинное предназначение.
Он пожал руку старому монаху и вслед за ним поднялся по лестнице.
Наверху показалась игуменья и двинулась к нему навстречу.
Привратник удалился.
Эбергард поклонился принцессе Шарлотте. Оба были взволнованы этой встречей и не произнесли ни слова.
Игуменья протянула князю руку и повела в свою приемную. Нельзя было сказать, что здесь живет принцесса. Покинув мир со всем его блеском и роскошью, Шарлотта стала вести жизнь суровую и простую.
Она избегала глядеть на князя. Душа ее только начала успокаиваться, и этот неожиданный визит разбередил старые раны. Она до сих пор любила Эбергарда и никогда не переставала его любить, разлука с ним принесла ей много горя. Но теперь ее чувство, глубокое и потаенное, видоизменилось – она любила Эбергарда как верного надежного друга, который может ободрить ее в трудную минуту и подкрепить советом и помощью.
– Простите мне, благочестивая женщина, – сказал Эбергард взволнованным, проникающим в самое сердце голосом, – что еще раз нарушаю ваш покой; когда мы с вами простились навеки, я никак не думал, что нам суждено снова встретиться.
– Я понимаю вас, Эбергард, вы охотно избежали бы этой встречи. Но я счастлива, что мне пришлось еще раз увидеться и поговорить с человеком, которого я теперь вполне поняла. Примите мой искренний привет!
– Ваша доброта действует благотворно, Шарлотта.
– Вы страдаете, Эбергард, я это вижу. Скажите, что с вами случилось? – воскликнула игуменья.
– Я вам все расскажу, и вы поймете, – отвечал Эбергард. – Да, я пережил тяжелые часы.
– Голос ваш дрожит. Ваше дитя… ваша дочь?…
– Она нашлась, Шарлотта, она жива!
– О, благодарю тебя, Создатель, за это известие.
– Она жива, но…
– Говорите же, я должна все знать!
– Никогда больше не будет она счастлива, никогда душе ее не знать покоя!
– О Боже! Говоря так, вы выносите приговор и своей душе и судьбе.
– Мой удел – утешать и поддерживать несчастную. Она разбита душевно и истощена телесно; бесчисленные страдания исчерпали ее силы, и теперь единственное ее желание, главное в жизни, – это найти ребенка, которого она в минуту отчаянья отдала в воспитательный дом, чтобы избавить от преследований.
На лицо Шарлотты набежала тень, она чувствовала, как князю тяжело говорить об этом.
Эбергард между тем продолжал:
– Но самое ужасное в ее судьбе, самое страшное ее наказание в том, что второе существо, произведенное ею на свет одновременно с первым, брошенное в минуту умопомрачения, исчезло бесследно.
Шарлотту потрясло это известие; она всплеснула руками и проговорила:
– Вам приходится, мой друг, переносить и это тяжелое испытание!
– Моя дочь, – продолжал Эбергард, – томится теперь желанием видеть своего ребенка. Я поспешил сюда, чтобы забрать девочку из воспитательного дома, и что же я узнаю…
– Я догадываюсь… Жозефина?
– Вы и принц Вольдемар взяли ее под свое покровительство?
– О, это было внушение свыше, Эбергард! Эта девочка здесь… Я воспитываю ее с такой любовью, какой раньше и не предполагала. Но позвольте задать вам вопрос, простительный близкому другу, каковым я себя считаю… Кто тот бесчестный человек, который соблазнил беспомощную девушку и сделал ее игрушкой своих страстей? Говорите, Эбергард! Вы уклоняетесь от прямого ответа?
– Не заставляйте меня говорить, Шарлотта! Маргарита доверила мне свою тайну, пусть она останется в глубине моего сердца. Все случившееся так ужасно, что я не должен был тревожить вас подобным образом. Помолитесь за мою бедную страждущую дочь.
– Помогая вашей дочери пережить ее горе, вы должны также простить тем, кто так страшно согрешил против нее, – сказала игуменья, протягивая князю руку. – В вас столько великодушия и благородства, что в моих глазах вы олицетворяете идеал человека. Не препятствуйте мне высказать все, что наполняет мое сердце, это для меня благодетельно. Если на земле кто-нибудь в состоянии ободрить несчастную, так это вы, Эбергард. Я буду молиться за Маргариту, за вашу кающуюся дочь, бесчисленными страданиями искупившую свою вину. Пресвятая Богородица смилуется над нею. А принцу я скажу, что Жозефина, эта прелестная девочка, вырванная из воспитательного дома, принадлежит вам, что я отдала ее в ваш дом и тем облегчила горе несчастной матери.
– Не сердитесь на меня, Шарлотта, если я попрошу вас ничего не говорить принцу о моем посещении; не спрашивайте у меня также причину этой просьбы, которая, может быть, покажется вам странной; я желал бы, чтобы принц не знал, в чьи руки попала Жозефина.
Благородная принцесса, внимавшая словам Эбергарда, не посмела высказать ужасной догадки, вызванной в ней просьбой князя, лишь закрыла руками побледневшее лицо.
– Ваше желание будет исполнено, Эбергард! – проговорила она после долгой и тягостной паузы. – А вы наверняка знаете, что Жозефина именно та девочка, которую вы хотите возвратить несчастной матери?
– У нее есть родимое пятно, Шарлотта. Бог словно бы хотел оказать милость страдалице, дав ей возможность узнать свою дочь между тысячами детей. Происхождение этого знака так ужасно, что я весь горю возмущением против человека, позволившего себе такую бессердечную жестокость. На плече у девочки, которую я ищу, запечатлены следы пальцев этого проклятого человека, четыре красных пятна.
– Это она, Эбергард, больше нет сомнений! Подойдите сюда, я покажу вам этого ангелочка.
Шарлотта тихо подошла к боковой двери и осторожно приоткрыла ее.
Князь увидел маленькую Жозефину, сидящую за столом у окна.
Игуменья была права, называя прелестную девочку ангелочком.
Белокурые волосы природными волнами ниспадали на плечи Жозефины; она не замечала приоткрытой двери, ее голубые, исполненные невинности глаза были обращены на лист бумаги, лежащий перед ней.
Эбергард увидел, что она рисовала. С сияющим лицом наводила она цвета, ящик с красками составлял сейчас все ее счастье.
Шарлотта приложила палец к губам и указала Эбергарду взглядом на прилежную художницу, будто хотела сказать:
«Посмотри на нее, благородный человек, посмотри на ребенка Маргариты и возрадуйся! Этот ангелочек, эта милая невинная девочка и есть та, которую ты ищешь и которую хочешь возвратить ее матери!»
Князь Монте-Веро долго смотрел на маленькую Жозефину, а та и не подозревала, что за ней наблюдают.
Но вот она подняла глаза и увидела игуменью и чужого господина, пристально смотревшего на нее. Но она не испугалась, а только застенчиво улыбнулась и смущенно потупилась.
Эбергард почувствовал, что это милое существо с темно-голубыми глазами и нежным здоровым румянцем на щеках доставит ему немало радости.
Шарлотта ввела князя в теплую уютную комнату, где сидела Жозефина. Девочка встала и вежливо поклонилась вошедшим.
– Ты опять занималась рисованием, художница моя, – ласково проговорила Шарлотта и погладила девочку по головке. – Посмотрите, Эбергард, какой у нее талант! Эта девочка просто поразила меня и принца, когда мы впервые увидели ее на благотворительном базаре, где она продавала свои картинки в помощь погорельцам.
Князь подошел к столу и взял лист бумаги. Нарисованная на нем степная роза была так, естественна, что Эбергард был поражен.
– Очень хорошо, милое дитя, – с улыбкой сказал он, – роза просто как живая.
– Но рисование не мешает ей заниматься и более полезным делом, – добавила игуменья, любовно глядя на девочку.
– Под вашим руководством она могла научиться только хорошему; благодарю вас, Шарлотта, за все доброе, что вы сделали для этого ребенка; вы сделали это для меня!
– Ваши слова радуют меня и ободряют, теперь мне будет легче расстаться с девочкой, очень ко мне привязавшейся. Да-да, милая Жозефина, мы должны расстаться.
– О, это ужасно! – воскликнула девочка и, горячо поцеловав игуменью, тихо спросила: – Разве этот чужой господин имеет право нас разлучать?