– Да.
– Вы доверяете своим надзирателям?
– Вполне.
– Вот видите, все складывается как нельзя лучше. Заключенный находится под строгой охраной надежных, проверенных надзирателей. Не можете же вы, господин д'Эпервье, сами его караулить! Да от вас никто этого и не требует. Поэтому, если вдруг заключенный совершит побег, отвечать будут те, кто нес непосредственную охрану. Вы же в это время будете находиться в Ангулемском дворце, в обществе очаровательной графини, тет-а-тет…
– Тет-а-тет с графиней? – возбужденно воскликнул д'Эпервье, – я не ослышался?
– Я вам это обещаю, если только вы поможете осужденному избежать казни.
– Перед каким трудным выбором вы меня поставили…
– Решайте, милый д'Эпервье, и решайтесь. У вас есть редкая возможность завтра в одиннадцать вечера быть свидетелем того, как прекраснейшая из женщин будет давать наставления балетным танцовщицам и мраморным дамам[11] в своем будуаре, куда никто и никогда не допускается. Вы будете присутствовать при этом зрелище, в то время как заключенный, переодетый в какой-нибудь другой наряд, выйдет из тюрьмы.
– Это невозможно, его узнают!
– Предоставьте это мне, милый господин д'Эпервье! Но прежде ответьте мне на два вопроса: во-первых, имеете ли вы вторые ключи от камер заключенных?
– У меня есть ключи от всех камер.
– Отлично! Одолжите мне один из них – от камеры Фукса – до завтрашнего полудня. И второе: кто, кроме надзирателя, войдет завтра вечером к заключенному?
– Никто не имеет права к нему входить.
– Подумайте хорошенько, господин д'Эпервье. Не может ли к нему войти завтра, скажем, помощник палача?
– Вы правы, помощник палача может войти к нему. Ваша предусмотрительность просто поражает меня, господин барон, – отвечал начальник тюрьмы в сильном волнении.
– Помощник палача? Отлично! Если до завтрашнего полудня вы дадите мне ключ, чего никто, даже моя тень, не узнает, то от вас в дальнейшем потребуется только одно: сесть в экипаж, который в десять часов вечера будет ждать вас у ворот.
– Вы… вы страшный человек, барон! – прошептал д'Эпервье, чувствуя себя побежденным. – Вы демон-искуситель!
Шлеве торжествующе рассмеялся.
– Мы с вами хорошо понимаем друг друга, любезный господин д'Эпервье. Для того, чтобы увидеть близко прекрасную женщину, можно прибегнуть и к услугам дьявола. Я жду вас завтра в начале одиннадцатого вечера у входа в Ангулемский дворец. Итак, по рукам!
Господин д'Эпервье вложил свою пухлую ладонь в сухощавую руку барона Шлеве.
Ну, а теперь позвольте ключ, друг мой! – напомнил барон.
На лице д'Эпервье отразилась внутренняя борьба. Он понимал, что, отдав барону ключ, сам становится соучастником преступления, и пути назад уже не будет.
Видя его колебания, Шлеве постарался помочь ему сделать выбор.
– Вам будет позволено любоваться графиней так долго и на таком расстоянии, какое вам будет угодно.
– Хорошо, хорошо; когда же вы возвратите мне ключ?
– Завтра в полдень я сам принесу его вам.
– Вы понимаете, господин барон, чем я рискую?
– Будьте совершенно спокойны, господин д'Эпервье; если я берусь за дело, то можете положиться на меня.
– Что ж, – помедлив, сказал начальник тюрьмы, – в таком случае нам придется вернуться в мой служебный кабинет.
Шлеве молча кивнул. Морщинистое лицо его выражало торжество.
Привратник, удивленный столь поздним визитом начальства, с готовностью отпер ворота и впустил их. Д'Эпервье снова провел барона в свой кабинет и, попросив обождать, скрылся в соседней комнате.
Через несколько минут д'Эпервье вернулся; в руке у него был довольно большой заржавленный ключ.
Сорвав с него номерок, он отдал его барону.
– Благодарю вас за вашу любезность, господин д'Эпервье, – с усмешкой сказал барон, – вы не будете в ней раскаиваться! Завтра в полдень я еще раз вас побеспокою, чтобы вернуть вам ключ и просить вас в последний раз посетить Ла-Рокет и проститься с заключенным.
– Это невозможно ни под каким видом: вы сами себя выдадите.
– Разве в последний день к приговоренному не пускают родственников проститься?
– Родственников – да, но больше никого.
– В таком случае я завтра представлюсь вам как брат узника и в вашем присутствии прощусь с ним.
– Это весьма дерзкий и смелый план!
– Вы и тут ничем не рискуете, господин д'Эпервье, потому что если все откроется, то вы просто окажетесь жертвой обмана, за который никак не можете нести ответственность.
– Хорошо, я ничего не знаю и знать не хочу; все предоставляется вам, барон.
«Только не посещение Ангулемского дворца», – подумал про себя Шлеве.
– Прощайте, господин д'Эпервье. В десять часов вас будет ждать экипаж.
Барон еще раз пожал пухлую руку начальнику тюрьмы как вновь приобретенному другу и вышел из комнаты.
Было поздно; один взгляд, брошенный в коридор темницы, убедил барона, что она не так уж сильно охраняется: негромко переговариваясь, два надзирателя бродили взад-вперед по коридору, где находились камеры заключенных.
Внизу жил сторож, без разрешения никого не впускавший в здание тюрьмы и не выпускавший из него. По приказанию начальника он с готовностью отпер тяжелую дверь.
Барон вышел во двор, где так же ходили часовые; двое часовых стояло у ворот и с внутренней стороны.
Привратник отпер их, и только тогда барон оказался на свободе.
XVII. Сусанна в ванне
Следующий день выдался пасмурным, небо было покрыто облаками, моросил дождь со снегом, лишь увеличивая грязь на улицах Парижа.
Еще с вечера Шлеве отправил надежного слугу к слесарю, живущему в одном из боковых переулков, и приказал к утру изготовить точную копию ключа. Ни слесарь, ни лакей не знали, какую дверь должен отпирать этот ключ, но утром заказ был готов.
Получив ключ и отослав лакея, чтобы незаметно уйти из дому, барон переоделся в простое платье мещанина; парик, которого он никогда не носил, совершенно изменил его лицо, слегка загримированное; облачение завершили широкополая шляпа и темный плащ, закутавшись в который барон вышел из дому.
Никто из самых близких знакомых и друзей не узнал бы в этом наряде гордого поверенного графини Понинской.
Кроме того было еще так рано, что все друзья и знакомые барона просто-напросто спали; кому могла прийти в голову мысль отправиться куда-то пешком в такую погоду?
Поливаемый дождем, Шлеве торопливо шагал к окраине Парижа; он пересек несколько площадей, перешел на другой берег Сены и наконец оказался у цели.
Перед ним на отшибе стоял большой дом, позади которого начинался пустырь. То было жилище парижского палача.
Хотя занятие его и не считалось уже бесчестным, водить знакомство с палачом избегали все. В прежние времена палач не имел права жить в центре города, теперь на это не обращали внимания. За пустырем тянулись другие кварталы, хотя и окраинные.
Шлеве вошел в приоткрытые ворота и увидел во дворе человека, занятого у небольшой, странного вида повозки. Вымоченное дождем дерево, из которого была сделана повозка, казалось черным. Верх повозки был откинут, человек с засученными рукавами, которые позволяли видеть его мускулистые руки, мыл повозку внутри. Это был фургон для перевозки заключенных к месту казни, и, судя по всему, предназначался он для Фукса, а человек с мускулистыми руками являлся помощником палача.
Шлеве отряхнул мокрый плащ и позвал:
– Эй, любезный друг!
Человек с голыми руками обернулся и, увидев Шлеве, сказал:
– Любезный друг? Вы первый меня так называете. Что вам угодно?
Шлеве подошел поближе, но на него так пахнуло из фургона, что он тут же отпрянул.
Помощник палача гулко рассмеялся; его черные волосы взлохматились от работы, он был одет в непромокаемую рубаху и панталоны, красный кант на которых указывал на его былую принадлежность к военной службе.
– Я бы очень хотел переговорить с вами с глазу на глаз, – сказал Шлеве с любезной миной, хотя на душе у него кошки скребли.
– Говорите, мне некогда, – отвечал помощник палача, продолжая мыть фургон.
– Мы здесь промокнем.
– Мы и без того уже промокли. Ну так что у вас за дело ко мне?
– Я хочу просить вас об одном одолжении – разумеется, за определенную плату.
Услышав о деньгах, человек с голыми руками сделался покладистей.
– Пойдемте под арку, – сказал он, – там не так мочит.
Шлеве, дабы подтвердить свое обещание, побренчал кошельком.
Помощник палача слез с повозки и, подойдя к барону, которого до этой минуты не знал, но начинал все более и более уважать, провел его под арку ворот.
– Дело, видите ли, просто в моем желании пошутить. Приятель дает завтра маскарад, и я хотел бы прийти туда в вашем костюме.
Помощник палача рассмеялся тем же грубым смехом.
– Вы, видать, решили напугать всех женщин?
– Что-то в этом роде. Во всяком случае, мне нужен точно такой костюм, какой вы надеваете перед казнью.
– До завтра? Это не так-то просто.
– Я думаю, что он не так уж сложен, а?
– Ничего сложного; но, может быть, вы желаете взглянуть?
– Вы очень добры, но не смогли бы вы одолжить ваше платье до завтра, чтобы портной мог взять его за образец.
– Нет, оно мне понадобится сегодня вечером; в Ла-Рокет поступил один смертник, и мы будем строить ему трон.
– Ну, если так, тогда и смотреть не стоит, – сказал Шлеве, – потому что описать словами ваш костюм довольно трудно.
– Вовсе нет, он очень прост: красная рубаха, черные панталоны и высокие сапоги – вот и все.
– Ваше платье еще новое?
– Совсем новое, – отвечал помощник палача.
– Я дал бы вам сорок франков, если бы вы одолжили мне его до завтра.
– Сорок франков? – воскликнул работник. – Черт возьми, это было бы неплохо.
– И мне это выгодней, – сказал барон. – Портному я заплатил бы шестьдесят, а вам дам только сорок и вдобавок получу подлинный костюм.