– Наверное, вы говорите о столяре, который охотнее пьет, чем работает? – спросила старая женщина. – Он уже более года не живет здесь. Идите дальше в общественный дом, он снимает там комнату с женой и детьми.
– В общественный дом! – воскликнул Вальтер. – Боже, как я поведу тебя туда, Маргарита!
– Я не в силах идти дальше, сведи меня туда. Может, его жена сжалится над нами, – отвечала Маргарита слабым голосом.
– В этих домах живут бедные, но не злые люди. Во всех случаях, они лучше тех знатных и богатых, что преследуют тебя. – И Вальтер направился с Маргаритой через населенные рабочими и бедняками улицы к ряду домиков, походивших на старые казармы. Длинные трехэтажные здания были окрашены в грязно-серый цвет.
В многочисленные окна виднелись обитатели дома, преимущественно старые мужчины и женщины. Внизу убогость этих окон несколько скрашивали растущие возле домов деревья, а иногда белые гардины. Выше окна были меньше, тусклее и ясно свидетельствовали о том, что они защищают от непогоды и пропускают свет в весьма непрезентабельные жилища.
В этих скученных домах, занимавших половину улицы, жили по большей части обедневшие семейства, которые снимали здесь по одной комнате, а нередко даже делили эту комнату пополам с другими, отмечая мелом границу каждого владения. Самые просторные комнаты занимали иногда и по четыре жильца, и каждый строго очерчивал свою часть мелом по стене и полу. При распрях появлялся так называемый отец семейства, не особенно церемонно обращавшийся с жильцами, и потому скоро восстанавливались порядок и тишина. Эти общественные дома, приносившие, впрочем, весьма значительный доход, так как плата с жильцов взималась с неумолимой строгостью, принадлежали старой слабоумной вдове, наследники которой зорко следили за тем, как управляются дома.
Поднимемся вместе с Вальтером и Маргаритой на несколько ступеней лестницы. Узкие, темные сени имели весьма непривлекательный вид. Когда-то белые стены от мокрого платья приняли грязный серый цвет. Пол был шероховатым и неровным. По обе стороны сеней располагались двери, в которые можно было видеть самые странные фигуры. Здесь – коренастая женщина с черным от грязи лицом, там – несколько почти нагих детей, напротив – худощавый мужчина с чугунным горшком, дальше – группа женщин с такой ужасной внешностью, что название прекрасного пола, обращенное к ним, превращалось в злую иронию. Они стояли возле крутой грязной лестницы со щербатыми стертыми ступенями. Вальтер спросил женщину с черным лицом о семействе Эренберга.
– Эренберг? – переспросила старуха густым басом, приблизившись к Вальтеру. – Поднимитесь сперва на лестницу, потом направо, потом налево, затем еще на лестницу и, наконец, прямо. А вообще-то я не знаю наверно, в каком номере живут Эренберга. Но вот идет Густа, она проводит вас.
Вальтер обернулся к двери, где показалась высокая тонкая девушка. Ее лицо с ввалившимися щеками поражало своей желтизной.
– Густа, – закричала старуха. – Густа Эренберг!
– Ах, фрау Мюллер, я не могу найти доктора! – жалобно проговорила девушка.
– Еще бы! Когда их зовут в бедное семейство, у них один ответ: нет дома! Ну, что матушка?
– Ей очень плохо.
– Как? Вы Августа Эренберг? – удивился Вальтер.
– Да, а вы меня знаете?
– Ваша матушка больна?
– У нее тиф.
– И у вас тоже болезненный вид.
– Да вот уже неделя, как я не смыкаю глаз, – отвечала девушка.
– И есть-то много не приходится; старик пропивает последние гроши, особенно теперь, когда жена не может держать его в руках. С ним сущее горе – вчера он свалился с лестницы.
– Ах, фрау Мюллер, ведь ступени там поломаны, – поспешно проговорила девушка, желая заступиться за отца.
– Вот тут спрашивают о вас, Густа, – вспомнила старуха.
– А вы разве не узнаете меня? Я Вальтер, племянник вашей матушки.
– Теперь я припоминаю… – ответила девушка нехотя – ей было неловко вводить двоюродного брата к себе.
– Так тетушка больна?
– Очень! Да поможет ей милосердный Бог! Я вас не зову с собой – мы живем так бедно…
– Не беспокойтесь, – отвечал Вальтер, – я хотел только спросить, не можете ли вы уступить часть своей комнаты этой девушке.
Августа Эренберг взглянула на Маргариту. Видя, как той плохо, она с радостью приняла бы Маргариту (бедные люди большей частью сочувствуют себе подобным), но она сама не могла оказать радушный прием девушке, приведенной Вальтером.
– Я спрошу позволения у отца, пойдемте со мной наверх, – проговорила она смелее. – Вы давно у нас не были, Вальтер! С тех пор все переменилось.
– Я искал вас на старой квартире, – поддержал разговор Вальтер. Между тем Маргарита до того ослабла, что не могла более держаться на ногах, и Вальтер подхватил ее на руки.
– Теперь за угол и вторая лестница наверх, – говорила Густа, следуя за ним.
Дом казался переполненным жильцами: еще не настал час, когда возвращается рабочий люд, а между тем сквозь открытые Двери видно было, что комнаты прямо-таки набиты старыми и малыми.
Вальтеру пришлось задержаться у второй лестницы: несколько человек с трудом несли бедный гроб, а сверху доносилось громкое пение, прерываемое однообразным скрипом люльки, криками, бранью и детским плачем.
Вальтер раскаивался уже, что вошел в этот дом, но Маргарита, видя его нерешительность, прошептала:
– Не беспокойся, мне нужен только уголок для отдыха.
Когда люди с гробом сошли с лестницы, Вальтер с девушкой на руках снова последовал за Августой. В длинном коридоре им попадались ужасные лица – изнуренные голодом, оплывшие от пьянства, искаженные низкими страстями. Верхний этаж делился на такие же ночлежные конуры. Августа отворила дверь одной из них, и оттуда пахнуло удушливым зловонием. Хотя в комнате были два окна, там царил полумрак – так эти окна были малы и грязны. Налево дверь вела в соседнюю конуру с низкой и почти голой кроватью. Всю правую стену до грязной и нетопленой печки занимала постель больной. Старый шаткий стол, две скамейки, прялка да паутина по углам дополняли убранство. На столе стояли бутылка с воткнутой в нее оплывшей сальной свечой и несколько горшков и чашек.
На одном из табуретов, сгорбившись и бессмысленно уставив глаза в одну точку, сидел старик Эренберг. Хорошенькая четырнадцатилетняя сестра Августы стояла на коленях возле постели матери, которая, тяжело дыша, металась на своем одре. Августа подошла к старику и, коснувшись его плеча, сказала:
– Отец, Вальтер пришел.
– Чего ему? – спросил старик, не поднимая головы.
– Он хочет узнать, нельзя ли уступить одной девушке уголок в нашей комнате.
– Здравствуйте, господин Эренберг, – сказал Вальтер, тихо подойдя к старику, – конечно, я заплачу.
– Хорошо! А вы принесли деньги с собой? У меня нет ни гроша!
– Вот вам пока талер, – Вальтер подал деньги. Старик оживился и протянул руку родственнику своей жены.
– Решено! А что за девочка? Не та ли, что еле держится на ногах? Ложись-ка, дитя, на постель. – Затем, указав на больную жену, он прибавил: – Ей недолго осталось…
– Мне очень жаль, господин Эренберг.
– Что делать? Надо покориться судьбе, – пожал плечами старик.
– Разве вы не обращались к доктору?
– Ни один не идет. Да это и к лучшему. Ведь то, что они прописывают, стоит денег. А кому судьба, тому смерти не миновать.
«Как он очерствел от нищеты», – подумал Вальтер. Между тем Августа подошла к совсем ослабевшей Маргарите и заботливо уложила ее в постель.
Вальтер еще и не собирался уходить, как Эренберг сказал ему:
– Я пойду с вами – надо на ночь хлебнуть. Без этого не вынести бессонных ночей.
Вальтер внимательно взглянул на багровое лицо спившегося столяра и только тогда заметил у него на лбу, скулах и руках синяки – следы того падения, о котором упоминала фрау Мюллер.
– Оставайтесь-ка лучше дома, господин Эренберг.
– Хватит рассуждать, пойдемте со мной. Я рад-радешенек, когда могу подышать свежим воздухом.
Вальтер простился с Маргаритой и Августой, обещая вскоре прийти, и вышел вслед за стариком. Однако при первой же возможности он отделался от него.
Не станем долго останавливаться на происшествиях следующих недель, чтобы скорее рассказать о последствиях, которые имела кража в замке.
Тетка Вальтера вскоре умерла, после этого заболела Августа, а Эренберг в вине топил свои заботы, горе и упреки совести, между тем как младшая сестра Августы не переставала плакать. Маргарита нашла в себе силы ухаживать за бедной Августой, а Вальтер приходил каждый вечер и приносил ей свой заработок.
Только похоронили старуху Эренберг, как скончалась и несчастная Августа, в ту самую минуту, когда отец привел, наконец, доктора. Желая чем-нибудь отблагодарить последнего, старик предложил ему свою бутылку водки, но не был в претензии, когда тот сухо отказался от нее, и сам ее выпил. Именно в эту ночь Кастелян и черноголовый Карл совершали кражу в замке. Между тем как Эренберг разговаривал с доктором, Маргарита рассказывала Вальтеру о том, что нечаянно узнала ночью.
– Я ясно слышала, как совещались двое. Из всего, что они говорили, я поняла только то, что речь шла о замке и что в это дело замешано третье лицо.
– Они совещались здесь, в соседней комнате?
– Да, здесь, у самой двери. Один из них толстый. Я видела его сегодня, и, если не ошибаюсь, это тот самый, которого называют Кастеляном; другой же сын вдовы, что живет со своим семейством возле нас.
– Я пойду в полицию, чтобы их схватили.
– Но ведь прошел уже целый час с тех пор, как они ушли.
– Черт возьми! Значит, они уже принялись за свое дело! Здесь мне больше нечего делать, так что я побегу в замок, чтобы помешать преступлению.
– Я пойду с тобой, я не пущу тебя одного, ты чересчур смел, а для этих негодяев убийство ничего не значит.
– Нет, Маргарита, оставайся тут, я не могу взять тебя с собой в такой поздний час, – настаивал Вальтер вполголоса, между тем как доктор писал свидетельство о смерти.