3. Судя по хронологии изложения, в 1774 году маркграф Шваба-ха и Байройта узнал, что «граф Цароги» уже некоторое время жил в Швабахе, с весны 1774 года по приглашению маркграфа проживал в его летней резиденции в Трисдорфе, а в 1775 году маркграф отправился в путешествие в Италию, где узнал неприятные сплетни о том, что Сен-Жермен якобы сын сборщика налогов Ротондо из Сан-Джермано, и вернулся из этого путешествия в 1776 году. Следовательно, встреча Сен-Жермена, маркграфа и Геммингена-Гуттенберга с Алексеем Орловым в Нюрнберге должна была состояться в конце 1774-го или в начале 1775 года. Однако вопреки утверждениям Фуллер Гемминген-Гуттенберг не ошибается относительно направления поездки Орлова, ошибается она сама, поскольку недостаточно хорошо знакома с одной из самых романических страниц русской истории. Из биографии Орлова известно, что с марта 1773 года он безотлучно находился при русском флоте, базировавшемся в Ливорно, и покинул этот город 26 февраля 1775 года, действительно в связи с обстоятельствами «захвата» самозванки «княжны Таракановой», которую обманом заманил на флагманский корабль 5-й эскадры под командованием Самуила Грейга «Исидор». Корабль с пленницей отправился вокруг Европы в Петербург, где несчастная была заключена в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, но несмотря на допросы и оказанное на нее давление, так и не раскрыла тайны своего происхождения и умерла в заточении 4 декабря 1775 года от чахотки. Алексей Орлов, выполнив повеление Екатерины о поимке «всклепавшей на себя имя» самозваной дочери покойной императрицы Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского и претендовавшей на российский престол «княжны Елизаветы Владимирской», спешно выехал из Италии сухим путем, не дожидаясь разрешения императрицы, то есть поехал через европейские государства и мог следовать проездом через Нюрнберг в Санкт-Петербург. Значит, встреча с Цароги в Нюрнберге могла состояться в марте-апреле 1775 года. По преданию, в конце июля 1775 года Орлов навестил арестантку в Петропавловской крепости и в том же году был отправлен императрицей в отставку. Писатель Г.П. Данилевский в своем романе «Княжна Тараканова» утверждал, что умерла она от родовой горячки, произведя на свет сына от Алексея Орлова. По другим легендам, княжна Тараканова погибла при наводнении 1777 года, затопившем Алексеевский равелин — эту легенду запечатлел на своем полотне художник К.Д. Флавицкий. По некоторым сведениям, дочь Елизаветы Петровны и Разумовского, Августа Тараканова, воспитывалась за границей как племянница Разумовского — дочь его старшей сестры Веры, по мужу Дараган, а затем после неудачных притязаний на престол была перевезена из Петропавловской крепости в московский Иваново-Предтеченский женский монастырь и насильно пострижена в монахини под именем инокини Досифеи; умерла в 1810 году.
4. Жестокость, с которой расправилась с претенденткой Екатерина, имела серьезную политическую подоплеку, о которой императрица знала из донесений из Рагузской республики, где некоторое время проживала самозванка. Идея заявить притязания «Елизаветы» на российский престол действительно исходила от поляков, примкнувших к противостоявшей планам Екатерины и короля Станислава Понятовского Барской конфедерации: князя Карла Станислава Радзивилла, великого гетмана литовского, и польского посланника при версальском дворе Михаила Казимира Огинского, впоследствии преемника Радзивилла в качестве великого гетмана литовского. Радзивилл рассчитывал привлечь к своим замыслам Францию и Турцию. Согласно плану Радзивилла «Елизавете» следовало отправиться в Константинополь, где вокруг нее должен был сформироваться добровольческий польско-французский корпус, готовый начать военные действия против России. В дальнейшем во главе этого корпуса ей следовало обратиться с воззванием к действующей российской армии и склонить ее на свою сторону. В обмен на помощь, она обязывалась восстановить польское королевство в границах, которые то имело во времена саксонской династии и, свергнув с престола Станислава Понятовского, утвердить в качестве польского короля приверженца конфедерации. Не напоминают ли эти авантюрные планы те политические виды, которые, по мнению Фуллер, Екатерина могла иметь на князя Ракоци? Впрочем, в окружении «Ее Высочества принцессы Владимирской» были и другие польские шляхтичи: Михаил Доманский, Чарномский, иезуит Ганецкий.
5. Княжество Трансильвания окончательно лишилось независимости в 1711 году после закрепившего поражения восстания Ракоци Сатмарского мира и стало частью Австрийской империи Габсбургов. В этом государстве, хранившем традиции выборности правителей, титул владетельного князя не был наследственным. Князей избирало дворянское Законодательное собрание и утверждала Османская Порта, от которой Трансильвания находилась в некоторой вассальной зависимости. На княжеский трон последовательно избирались пять представителей фамилии Ракоци, но уже в 1738 году потерпел поражение план султана восстановить княжество Трансильванию, на чей трон он намеревался посадить старшего сына последнего трансильванского князя Ференца II Ракоци Иосифа Ракоци, которому дал княжеский титул. Население не поддержало повстанцев, несмотря на магию имени Ракоци, на которую так рассчитывал султан в своей борьбе с австрийской империей. Нечего и говорить о том, что спустя 60 лет со времени поражения восстания Ференца II Ракоци надежд на это имя не осталось никаких: ни политико-экономическая ситуация, ни социально-этнический состав Трансильвании, куда Габсбурги массово переселяли швабов, саксонцев, славян и румын, не позволяли на это надеяться. Кроме того, завоевание Трансильвании и Венгрии в планы Российской империи не входило, ее врагом в этой войне была Турция, а не Австрия, с которой были союзнические отношения.
6. Дунайские княжества Валахия и Молдавия к Трансильвании отношения не имели, и там ставка на имя Ракоци была бы бесполезной. В Русско-турецкой войне Екатерине Второй не нужно было особого повода, чтобы направить туда армию Румянцева. По итогам кампании 1770 года территория дунайских княжеств и так находилась целиком под контролем русской армии, а с подписанием Кючук-Кайнарджийского мирного договора в 1774 году Российская империя приобрела право покровительствовать православному населению обоих дунайских княжеств — как Молдавского, так и Валахии.
7. Думается, что предоставлением русскому флоту рецепта чая графом Сен-Жерменом его участие в Архипелагской экспедиции исчерпывалось. Представляется весьма сомнительным его участие в Чесменской баталии или попытке прохода русской эскадры через Дарданеллы к Константинополю. Конечно, иностранные высокородные князья могли получать высокие генеральские чины на русской службе, но, как оговаривается сама Фуллер, граф Сен-Жермен не был морским офицером и в морском сражении его участие как-то нелогично. Еще менее вероятно, что Сен-Жермен мог как-то помогать Орлову завлечь «княжну Владимирскую» на русский корабль, способствуя выполнению плана Екатерины, хотя и не исключено, что пути графа и перемещавшейся по всей Европе самозваной «княжны» могли пересекаться и в 1770–1774 годах они где-то встречались, например, в Киле, Берлине, Генте, Париже, Франкфурте, Лимбурге, Оберштейне, Франконии, Цвейбрюккене, Зусмаргаузене, Аугсбурге, наконец, в Венеции, Неаполе, Риме или где-то еще в Италии.
8. Что же касается «генерала Салтыкова», то патент русского генерала, полученный Сен-Жерменом в Пизе от Орлова — что вполне вероятно, учитывая, что Орлов почти все время находился в Ливорно и часто приезжал в Пизу, другой крупный город Тосканского княжества, был выдан на имя Уэлдона, а не Салтыкова. Зато в Русско-турецкой войне 1768–1774 годов (а ранее в Семилетней войне, так же как и Алексей Орлов) отличился граф Иван Петрович Салтыков (28 июня 1730–14 ноября 1805), который к началу войны имел чин генерал-поручика, а в 1773 году получил чин генерал-аншефа. Правда, командовал он кавалерией, а в день Чесменского сражения участвовал в сухопутной битве при Ларге. Позднее, при Павле Первом, стал генерал-фельдмаршалом и первым московским военным губернатором. Не с ним ли смешивают графа Сен-Жермена?
Но довольно о войнах и политике. Удалившись от суеты большой политики и закулисных интриг, Сен-Жермен желал жить уединенно никем не узнанным и спрятался в тихом Ансбахе, чтобы предаться научным занятиям, от которых его оторвал неожиданный приезд Орлова в Нюрнберг. Вторая часть выдержек из воспоминаний Геммингена-Гуттенберга, помещенная в следующей главе, расскажет об опытах графа Цароги.
Глава 14Химик-экспериментатор
Из обширного свидетельства Геммингена-Гуттенберга граф Сен-Жермен предстает прежде всего как исследователь, увлеченный своими опытами:
«Трудно сказать, каким занятиям этот необыкновенный человек посвящал свое время. У него не было с собой книг, кроме потрепанного экземпляра книги «Пастор Фидо».[292] Он, вероятно, редко позволял кому-нибудь входить в его комнату, но когда это случаюсь, то посетитель обычно видел, что голова его была обернута черной тканью. Его излюбленным занятием было приготовление разнообразных красителей. Окна его комнаты, выходившие в сад, были так забрызганы краской, что через них ничего не было видно. Вскоре после своего приезда в Трисдорф он попросил разрешения маркграфа на применение своих красителей в изготовлении изделий. Среди них фигурировали красивейшие кожи марокканского, испанского и русского типов, которые получали из кож очень плохого качества, красивая турецкая пряжа и т. д.
Маркграф приказал автору этих заметок записать формулы, и затем были проведены опыты, при которых, по его требованию, соблюдалась максимальная секретность. Работа выполнялась в специально оборудованной лаборатории, за закрытыми дверями.
Даже по истечении многих лет автор все еще живо помнит атмосферу азартного возбуждения, в которой проходили эксперименты, и как часто он и маркграф от всего сердца смеялись, когда смотрели на себя и своих верных помощников, вымазанных дубильными веществами и красками. Они стремились исследовать все, что только было возможно, и использовать это во благо. Однако после проведения тщательных проверок надежда исчезла. Красивая испанская кожа вырабатывалась с малыми усилиями и минимальной затратами. Автор этих заметок с легким сердцем дал для обработки свои собственные ботинки, безукоризненного качества, и через 24 часа они развалились на части. Турецкая пряжа и другие изделия выдержали эксперименты не лучше ботинок. Цароги приписал это нехватке нужных ингредиентов. Он сказал, что мог бы взять дело в свои руки, и целые недели проводил, переезжая из Трисдорфа в Швабах и обратно. Будучи в Швабахе, он часто писал маркграфу и автору, посылая им новые образцы подготовленных кож, окрашенных шелков и материй, и у автора до сих пор хранится целая коробка таких образцов. По большей части они были помечены собственной рукой Цароги, как, например, для кожи: