— А как же иначе? Вы живете в замке, вы должны знать…
— Постойте! — воскликнул Сен-Люк.
— Нашли?
— У меня появилась еще одна мысль. Если это были вы, не герцог, то, конечно же, это был я.
— Вы, Сен-Люк?
— А почему бы нет?
— Зачем вам было приезжать верхом и перелезать в парк через стену, когда вы могли пройти в него из замка?
— А! Бог мой! У меня бывают свои прихоти! — сказал Сен-Люк.
— Зачем вам было обращаться в бегство, когда я показался на стене?
— Проклятье! И не от такого зрелища можно убежать.
— Значит, вы были заняты дурным делом? — сказал граф, не в силах уже сдерживать свое раздражение.
— Возможно.
— Да вы издеваетесь надо мной! — вскричал, побледнев, граф. — Издеваетесь уже добрые четверть часа.
— Вы ошибаетесь, сударь, — сказал Сен-Люк, вынимая часы и устремив на графа такой пристальный взгляд, что даже Монсоро, несмотря на свою свирепую храбрость, вздрогнул, — не четверть часа, а двадцать минут.
— Но вы меня оскорбляете, сударь! — воскликнул граф.
— А как вы полагаете, сударь, меня вы не оскорбляете, приставая ко мне с вашими вопросами, достойными сбира?
— Вот оно что! Теперь я все ясно вижу!
— Подумаешь, чудеса, в десять-то часов утра! И что же вы видите, скажите на милость?
— Что вы в сговоре с тем предателем, с тем трусом, которого я чуть не убил вчера.
— Проклятье! — воскликнул Сен-Люк. — Это мой друг.
— Что ж, если это так, я убью вас вместо него.
— Вот как! В вашем собственном доме! Без вызова!
— Не думаете ли вы, что я буду церемониться с каким-то мерзавцем? — воскликнул выведенный из себя граф.
— Ах, господин де Монсоро, — вздохнул Сен-Люк, — как дурно вы, однако, воспитаны! И как скверно сказалось на вашей нравственности частое общение с дикими зверями! Стыдитесь!
— Вы что, не видите, что я взбешен?! — взревел Монсоро, скрестив руки на груди и наступая на Сен-Люка. Лицо главного ловчего было искажено ужасной гримасой отчаяния.
— Дьявольщина! Разумеется, вижу. И, по правде говоря, ярость вам вовсе не к лицу. На вас просто смотреть страшно, дорогой мой господин де Монсоро.
Граф, не владея собой, схватился за эфес шпаги.
— А! Обращаю ваше внимание, — сказал Сен-Люк, — это вы затеваете ссору. Призываю вас в свидетели того, что я совершенно спокоен.
— Да, щеголь, — сказал Монсоро, — да, паршивый миньон, я бросаю тебе вызов.
— Тогда потрудитесь перейти по ту сторону этой стены, господин де Монсоро, по ту сторону мы будем не в ваших владениях.
— Мне это все равно! — воскликнул граф.
— А мне нет, — сказал Сен-Люк, — я не хочу убивать вас в вашем доме.
— Отлично! — сказал Монсоро, быстро взбираясь на стену.
— Осторожней, не торопитесь, граф! Тут один камень плохо держится, должно быть, его часто тревожили. Еще разобьетесь, не приведи Бог. Поверьте, я буду просто безутешен.
И Сен-Люк, в свой черед, стал перелезать через стену.
— Ну! Ну! Поторапливайтесь, — сказал граф, обнажая шпагу.
“Я приехал сюда, чтобы пожить в свое удовольствие, — сказал себе Сен-Люк. — Ей-Богу! Я славно позабавлюсь”.
И он спрыгнул на землю по ту сторону стены.
XXVIО ТОМ, КАК ГОСПОДИН ДЕ СЕН-ЛЮК ПОКАЗАЛ ГОСПОДИНУ ДЕ МОНСОРО УДАР, КОТОРОМУ ЕГО НАУЧИЛ КОРОЛЬ
Граф де Монсоро ждал Сен-Люка со шпагой в руке, выстукивая ногой яростный вызов.
— Ты готов? — спросил граф.
— Кстати, — сказал Сен-Люк, — вы выбрали себе совсем недурное место: спиной к солнцу. Пожалуйста, пожалуйста, не стесняйтесь.
Монсоро повернулся на четверть оборота.
— Отлично, — сказал Сен-Люк, — так мне будет хорошо видно, что я делаю.
— Не щади меня, — сказал Монсоро, — я буду драться насмерть.
— Вот как? — сказал Сен-Люк. — Стало быть, вы обязательно хотите меня убить?
— Хочу ли я?! О! Да… я хочу!
— Человек предполагает, а Бог располагает, — заметил Сен-Люк, в свой черед обнажая шпагу.
— Ты говоришь…
— Я говорю… Поглядите повнимательней на эти вот маки и одуванчики.
— Ну?
— Ну так вот, я говорю, что уложу вас прямо на них.
И, продолжая смеяться, Сен-Люк встал в позицию.
Монсоро неистово бросился на него и с невероятным проворством нанес Сен-Люку два или три удара, которые тот отбил с не меньшей ловкостью.
— Клянусь Богом, господин де Монсоро, — сказал Сен-Люк, продолжая фехтовать, — вы недурно владеете шпагой, и любой другой, кроме меня или Бюсси, был бы убит на месте вашим последним отводом.
Монсоро понял, с кем имеет дело, и побледнел.
— Вы, должно быть удивлены, — прибавил Сен-Люк, — что я сносно управляюсь со шпагой. Дело в том, что король — а он, как вам известно, очень меня любит — взял на себя труд давать мне уроки и среди прочего научил меня удару, который я вам сейчас покажу. Я говорю все это затем, чтобы вы имели удовольствие, если вдруг я убью вас этим ударом, знать, что вас убили королевским ударом. Вам это будет весьма лестно.
— Вы ужасно остроумны, сударь, — сказал выведенный из себя Монсоро, делая выпад правой ногой, чтобы нанести прямой удар, способный проткнуть насквозь стену.
— Проклятье! Стараюсь как могу, — скромно ответил Сен-Люк, отскакивая в сторону.
Этим движением он вынудил своего противника сделать полувольт и повернуться лицом прямо к солнцу.
— Ага! — сказал Сен-Люк. — Вот вы уже и там, где мне хотелось бы вас видеть, прежде чем я увижу вас там, куда хочу вас уложить. Недурно я выполнил этот прием, верно? Право же, я доволен, очень доволен! Только что вы имели всего пятьдесят шансов из ста быть убитым, а сейчас у вас их девяносто девять.
И со стремительной силой и ожесточением, которых не мог знать за ним Монсоро и которых никто не заподозрил бы в этом изнеженном молодом человеке, Сен-Люк, не останавливаясь, нанес главному ловчему один за другим пять ударов. Монсоро, ошеломленный этим ураганом из свиста и молний, отбил их. Шестой удар был ударом прим; он состоял из двойной финты, парады и рипоста. Первую половину этого удара графу помешало увидеть солнце, а вторую он не смог увидеть потому, что шпага Сен-Люка вошла в его грудь по самую рукоятку. Какое-то мгновение Монсоро еще продолжал стоять, словно подрубленный дуб, ждущий лишь легкого дуновения, чтобы понять, в какую сторону ему падать.
— Вот и все, — скзал Сен-Люк. — Теперь у вас все сто шансов. И вот что, заметьте, сударь: вы упадете как раз на те маки и одуванчики, которые я имел честь вам показать.
Силы оставили графа Монсоро. Его пальцы разжались, глаза затуманились. Он подогнул колени и рухнул на маки, смешав с их пурпуром багрянец своей крови.
Сен-Люк спокойно вытер шпагу и стоял, наблюдая за сменой оттенков, которая постепенно превращает лицо человека в маску трупа.
— О! Вы убили меня, сударь, — сказал Монсоро.
— Я старался убить вас, — ответил Сен-Люк, — но теперь, когда вы лежите тут и вот-вот испустите дух, черт меня побери, если мне не досадно, что я сделал это. Теперь я испытываю к вам глубокое уважение, сударь. Вы ужасно ревнивы, это верно, но вы храбрый человек.
И, весьма довольный своей надгробной речью, Сен-Люк опустился на колени возле Монсоро и спросил:
— Нет ли у вас какого-нибудь последнего желания, сударь? Слово дворянина — оно будет исполнено. Обычно, я по себе знаю, когда ты ранен, очень хочется пить. Может быть, вы хотите пить? Я схожу за водой.
Монсоро не отвечал.
Он перевалился на живот и, хватая зубами траву, бился в луже собственной крови.
— Бедняга! — сказал Сен-Люк, вставая. — О! Дружба, дружба, ты очень требовательное божество.
Монсоро с трудом приоткрыл один глаз, попытался приподнять голову и с леденящим душу стоном вновь уронил ее на землю.
— Ну что ж, он мертв, — произнес Сен-Люк. — Забудем о нем… Легко сказать — забудем… Что ни говори, я убил человека. Да, не скажешь, что я впустую провел время в Анжу.
Он перелез через стену и парком вернулся в замок.
И первым человеком, кого он увидел там, была Диана. Она беседовала с Жанной.
“Ей будет к лицу траур”,— подумал Сен-Люк.
Подойдя к этой очаровательной паре, он сказал:
— Простите, любезные дамы, но мне совершенно необходимо сказать несколько слов госпоже де Сен-Люк.
— Пожалуйста, дорогой гость, пожалуйста, — ответила госпожа де Монсоро. — Я пойду к отцу в библиотеку. Когда ты поговоришь с господином де Сен-Люком, — добавила она, обращаясь к подруге, — приходи, я буду там.
— Да, обязательно, — сказала Жанна.
И Диана с улыбкой удалилась, помахав ей рукой.
Супруги остались одни.
— В чем дело? — спросила Жанна с самым веселым выражением на лице. — У вас мрачный вид, дорогой супруг!
— Еще бы! — ответил Сен-Люк.
— А что произошло?
— Э! Боже мой! Несчастный случай.
— С вами? — испугалась Жанна.
— Не совсем со мной, но с человеком, который находился возле меня.
— С кем же?
— С тем, с кем я прогуливался.
— С господином де Монсоро?
— Увы, да! Бедный, дорогой граф!
— Так что же с ним случилось?
— Я полагаю, что он умер.
— Умер? — воскликнула Жанна с вполне понятным волнением. — Умер!
— Вот именно.
— Да ведь он только что был здесь, говорил, смотрел!..
— Э! В этом как раз и причина его смерти: он слишком много смотрел и в особенности слишком много говорил.
— Сен-Люк, друг мой, — молодая женщина схватила мужа за руки.
— Что?
— Вы от меня ничего не скрываете?
— Я? Ничего решительно, клянусь вам.
— А где он умер?
— Там, за стеной, на той самой полянке, где наш друг Бюсси имел обыкновение привязывать своего коня.
— Это вы его убили, Сен-Люк?
— Проклятье! А кто же еще? Нас было только двое, я возвращаюсь живой и говорю вам, что он мертв — нетрудно отгадать, кто из нас двоих кого убил.
— Несчастный вы человек!
— Ах, дорогая моя! — сказал Сен-Люк. — Он меня на это вызвал: оскорбил меня, первый обнажил шпагу.