— Но, сударь, ведь вы обещали отвезти меня к отцу! — воскликнула я, отталкивая его руку и вскинув голову.
— Да, я вам обещал это, так как видел, что вы колеблетесь; еще одно мгновение — и эти колебания, как вы сами могли убедиться, погубили бы нас всех: вашего отца, вас и меня. Теперь подумайте, — сказал граф, останавливая коня, — разве вы хотите убить барона? Хотите попасть в руки тому, кто намерен вас обесчестить? Одно ваше слово — и я вас отвезу в Меридорский замок.
— Вы сказали, у вас есть какое-то доказательство того, что вы действуете от имени моего отца?
— Доказательство — вот оно, — сказал граф, — возьмите это письмо и на первом же постоялом дворе, где мы остановимся, прочтите его. Повторяю, если, прочитав письмо, вы пожелаете вернуться в замок, клянусь честью, вы вольны будете это сделать. Но, если вы хоть сколько-нибудь уважаете барона, вы так не поступите, я уверен.
— Тогда вперед, сударь, и поскорее доберемся до этого самого постоялого двора, ибо я горю желанием убедиться в правдивости ваших слов.
— Не забывайте, — вы последовали за мной добровольно.
— Да, добровольно, если только можно говорить о доброй воле, оказавшись в моем положении. Разве можно говорить о доброй воле молодой девушки, которая может выбирать между смертью отца, бесчестьем и полным доверием к человеку почти незнакомому? Впрочем, пусть будет по-вашему: я следую за вами добровольно, и вы сами в этом убедитесь, если соблаговолите дать мне коня.
Граф сделал знак одному из своих людей, и тот спешился. Через мгновение я уже сидела в седле.
— Иноходец не мог убежать далеко, — сказал граф слуге, уступившему мне лошадь, — поищите его в лесу, покличьте его; он знает свое имя и, как собака, прибежит на голос или на свист. Вы присоединитесь к нам в Ла-Шатре.
Я невольно вздрогнула. Ла-Шатр находился в добрых десяти лье от Меридорского замка по дороге в Париж.
— Сударь, — сказала я графу, — я еду с вами. Но в Ла-Шатре мы поговорим.
— Это значит, сударыня, — ответил граф, — что и в Ла-Шатре вы соблаговолите отдать мне распоряжения.
Его притворная покорность меня ничуть не успокоила, и все же, поскольку у меня не было выбора, не было иного средства спастись от герцога Анжуйского, я молча продолжала путь. К рассвету мы добрались до Ла-Шатра. Но вместо того чтобы въехать в деревню, граф за сотню шагов от ее первых садов свернул с дороги и полем направился к одиноко стоящему домику.
Я придержала лошадь.
— Куда мы едем?
— Послушайте, сударыня, — сказал граф, — я уже имел возможность заметить, что вы мыслите чрезвычайно логично, и поэтому позволю себе обратиться к вашему рассудку. Можем ли мы, убегая от принца, самой могущественной особы в государстве после короля, — можем ли мы остановиться на обычном постоялом дворе посреди деревни, где первый же крестьянин, который нас увидит, не преминет нас выдать? Можно подкупить одного человека, но целую деревню не подкупишь.
Все ответы графа были весьма продуманны и убедительны, и это меня подавляло.
— Хорошо, — сказал я. — Поедемте.
И мы снова поскакали.
Нас ждали; один из всадников, незаметно от меня, отделился от нашей кавалькады, опередил нас и все подготовил. В камине более или менее чистой комнаты пылал огонь, постель была подготовлена.
— Вот ваша спальня, — сказал граф, — я буду ждать ваших приказаний.
Он поклонился и вышел, оставив меня одну.
Первое, что я сделала, это подошла к светильнику и достала из-за корсажа письмо отца… Вот оно, господин де Бюсси. Будьте моим судьей, прочтите его.
Бюсси взял письмо и прочел:
“Моя нежно любимая Диана, если, как я в этом не сомневаюсь, ты уступила моим мольбам и последовала за графом де Монсоро, то граф должен был тебе сказать, что ты имела несчастье понравиться герцогу Анжуйскому и принц приказал тебя похитить и привезти в замок Боже, по этим его делам суди сама, на что он еще может быть способен и какой позор тебе грозит. Избежать бесчестья, коего я не переживу, ты можешь только одним путем, а именно — если ты выйдешь замуж за нашего благородного друга. Когда ты станешь графиней де Монсоро, граф вправе будет защищать тебя как свою законную супругу; он поклялся мне, что ничего для этого не пожалеет. Итак, я желаю, возлюбленная моя дочь, чтобы это бракосочетание состоялось как можно скорее, и если ты меня послушаешься, то к моему родительскому согласию на брак я присовокупляю мое отеческое благословение и молю Бога даровать тебе всю полноту счастья, которое он хранит для чистых сердец, подобных твоему. Твой отец, который не приказывает тебе, а умоляет тебя,
— Увы, — сказал Бюсси, — если это действительно письмо вашего отца, его желание выражено совершенно недвусмысленно.
— Письмо написано отцом, в этом нет никаких сомнений, и все же я трижды перечитала его, прежде чем принять решение. Наконец я пригласила графа.
Граф появился тотчас же: очевидно, он ждал за дверью.
Я держала письмо в руке.
— Вы прочли письмо? — спросил он.
— Да, — ответила я.
— Вы все еще сомневаетесь в моей преданности и моем почтении?
— Если бы я и сомневалась, сударь, письмо батюшки придало бы мне веру, которой мне недоставало. Теперь скажите, сударь, предположим, я последую советам отца, как вы намерены поступить в этом случае?
— Я намерен отвезти вас в Париж, сударыня. Именно там вас легче всего спрятать.
— А мой отец?
— В любом месте, где бы вы ни были, и вы это хорошо знаете, барон присоединится к нам, как только минует опасность.
— Ну хорошо, сударь, я готова принять ваше покровительство на ваших условиях.
— Я не ставлю никаких условий, сударыня, — ответил граф, — я предлагаю вам путь к спасению, вот и все.
— Будь по-вашему: я готова принять предлагаемый вами путь к спасению при трех условиях.
— Каких же, сударыня?
— Первое — пусть мне вернут Гертруду.
— Она уже здесь, — сказал граф.
— Второе — мы должны ехать в Париж порознь.
— Я и сам хотел предложить вам разделиться, чтобы успокоить вашу подозрительность.
— И третье — наше бракосочетание, которое я отнюдь не считаю чем-то безотлагательным, состоится только в присутствии моего отца.
— Это мое самое горячее желание, и я рассчитываю, что благословение вашего батюшки призовет на нас благословение Небес.
Я была поражена. Мне казалось, что граф должен найти какие-то возражения против этого тройного изъявления моей воли, а получилось совсем наоборот — он во всем был со мной согласен.
— Ну, а сейчас, сударыня, — сказал господин де Монсоро, — не позволите ли вы мне, в свою очередь, предложить вам несколько советов?
— Я слушаю, сударь.
— Путешествуйте только по ночам.
— Я так и решила.
— Предоставьте мне самому выбрать дорогу, по которой вы поедете, и постоялые дворы, где вы будете останавливаться. Я принимаю все эти предосторожности с одной целью — спасти вас от герцога Анжуйского.
— Если вы меня любите, как вы это утверждали, сударь, наши интересы совпадают, и у меня нет ни малейших возражений против всего, что вы предлагаете.
— Наконец, в Париже я советую вам поселиться в том доме, который я для вас приготовлю, каким бы скромным и уединенным он ни был.
— Я хочу только одного, сударь: жить укрытой от всех, и чем скромнее и уединеннее будет выбранное вами жилище, тем более оно будет приличествовать беглянке.
— Тогда, сударыня, раз мы договорились по всем статьям, для того чтобы выполнить начертанный вам план, мне остается только изъявить вам мое глубочайшее почтение, послать к вам вашу служанку и заняться выбором дороги, по которой вы поедете в Париж.
— Ну, а мне, сударь, — ответила я, — остается сказать вам, что я тоже, как и вы, дворянского рода: выполняйте ваши обещания, а я выполню свои.
— Только этого я и хочу, — сказал граф, — и ваши слова для меня — верный залог того, что скоро я буду самым счастливым человеком на земле.
Тут он поклонился и вышел.
Пять минут спустя в комнату вбежала Гертруда.
Добрая девушка была вне себя от радости: она думала, что ее хотят навсегда разлучить со мной. Я рассказала ей все, что произошло. Мне хотелось иметь около себя человека, который мог бы знать мои намерения, разделять мои желания и в случае необходимости понять меня с полуслова и повиноваться мне по первому знаку, по мановению руки. Меня удивляла уступчивость господина де Монсоро, и я опасалась, как бы он не задумал нарушить заключенный между нами договор.
Не успела я все рассказать Гертруде, как мы услышали стук копыт. Я подбежала к окну. Граф галопом удалялся по той дороге, по которой мы приехали. Почему он возвращался обратно, вместо того чтобы ехать впереди нас в Париж? Этого я понять не могла. Но так или иначе, выполнив первый пункт нашего договора — вернув мне Гертруду, он выполнял и второй: избавлял меня от своего общества. Тут нечего было возразить. Впрочем, куда бы он ни ехал, меня успокаивал уже сам его отъезд.
Мы провели весь день в маленьком домике, хозяйка которого оказалась особой весьма услужливой. Вечером тот, кто, видимо, был начальником нашего эскорта, вошел в комнату узнать, каковы будут мои распоряжения. Поскольку опасность казалась мне тем большей, чем ближе мы находились к замку Боже, я ответила, что готова ехать немедленно. Через пять минут он вернулся и сообщил, что дело только за мной. У дверей дома стоял белый иноходец; как и предвидел граф Монсоро, он прибежал по первому зову.
Мы ехали всю ночь и, как и в прошлый раз, останавливались только на рассвете. По моим подсчетам, мы сделали за ночь примерно пятнадцать лье. Господин де Монсоро позаботился о том, чтобы я не страдала в пути ни от усталости, ни от холода; белая кобылка, которую он для меня выбрал, шла удивительно ровной рысью, а перед отъездом мне на плечи накинули меховую пелерину.
Вторая остановка походила на первую, как все наши ночные переезды — один на другой. Повсюду нас встречали с почетом и уважением; повсюду изо всех сил старались нам услужить. Очевидно, кто-то ехал впереди нас и подготавливал для нас жилье. Был ли это граф? Не знаю. Строго соблюдая условия соглашения, он ни разу за всю дорогу не попался мне на глаза.