К вечеру седьмого дня пути с вершины высокого холма я заметила огромное скопление домов. Это был Париж.
Мы остановились в ожидании ночи и с наступлением темноты снова двинулись вперед. Вскоре мы проехали под аркой больших ворот, за которой меня поразило огромное здание; глядя на его высокие стены, я подумала, что это, должно быть, монастырь. Затем мы дважды переправились через реку, повернули направо и через десять минут оказались на площади Бастилии. От двери одного из домов отделился человек, по-видимому поджидавший нас; подойдя к начальнику эскорта, он сказал:
— Это здесь.
Начальник эскорта повернулся ко мне:
— Вы слышите, сударыня, мы прибыли.
И, соскочив с коня, он подал мне руку, чтобы помочь сойти с иноходца, как он это проделывал обычно на каждой остановке. Дверь в дом была открыта, лестницу освещал стоявший на ступеньках светильник.
— Сударыня, — обратился ко мне начальник эскорта, — здесь вы у себя дома. Нам было поручено сопровождать вас до этих дверей, мы свое дело сделали. Могу я надеяться, что мы сумели выполнить все ваши желания и оказать вам должное почтение, как нам и было предписано?
— Да, сударь, — ответила я ему, — я могу только поблагодарить вас. Соблаговолите передать мою признательность и другим смельчакам, которые меня сопровождали. Я хотела бы вознаградить их чем-нибудь более ощутимым, но у меня ничего нет.
— Не беспокойтесь, сударыня, — сказал он, — они щедро вознаграждены.
И, отвесив мне глубокий поклон, начальник эскорта вскочил на коня.
— За мной, — приказал он своим спутникам, — и чтоб к завтрашнему утру вы начисто позабыли и этот дом, и эту дверь!
Маленький отряд пустил коней и скрылся за углом улицы Сент-Антуан.
Первой заботой Гертруды было запереть дверь, и мы смотрели через деревянное окошечко, как они удаляются.
Затем мы подошли к лестнице, освещенной светильником. Гертруда взяла светильник в руки и пошла впереди.
Поднявшись по ступенькам, мы оказались в коридоре, куда выходили три открытые двери. Мы вошли в среднюю и очутились в той гостиной, где мы с вами находимся. Она была ярко освещена, как сейчас.
Я открыла сначала вон ту дверь и увидела большую туалетную комнату, затем другую дверь, которая вела в спальню; к моему глубокому удивлению, войдя в спальню, я оказалась лицом к лицу со своим изображением.
Я узнала портрет, который висел в комнате моего отца в Меридорском замке; граф, несомненно, выпросил его у барона.
Я вздрогнула перед этим новым доказательством того, что батюшка уже видит меня женой господина де Монсоро.
Мы обошли весь дом. В нем никого не было, но имелось все необходимое. Во всех каминах пылал огонь, а в столовой меня поджидал накрытый стол. Я бросила на него быстрый взгляд: на столе стоял только один прибор, это меня успокоило.
— Ну вот, барышня, — сказала мне Гертруда, — видите, граф до конца держит свое слово.
— К сожалению, да, — со вздохом ответила я, — но лучше бы он нарушил какое-нибудь свое обещание и этим освободил меня от моих обязательств.
Я поужинала, затем мы еще раз осмотрели дом, но, как и в первый раз, не встретили ни одной живой души; весь дом был в нашем распоряжении.
Гертруда легла спать в моей комнате.
На другой день она вышла на улицу, чтобы выяснить, в каком квартале мы поселились. Вернувшись, она сообщила мне, что мы живем в конце улицы Сент-Антуан, напротив Турнельского дворца, и крепость, возвышающаяся справа от нас, — Бастилия.
Но, в общем-то, эти сведения не представляли для меня почти никакой ценности. Я никогда не бывала в Париже, и город этот был мне совершенно незнаком.
День прошел спокойно. Вечером, когда я собиралась ужинать, во входную дверь постучали.
Мы с Гертрудой переглянулись.
Стук раздался снова.
— Пойди посмотри, кто стучит, — сказала я.
— А если пришел граф? — спросила Гертруда, увидев, что я побледнела.
— Если пришел граф, — с усилием проговорила я, — открой ему, Гертруда: он неукоснительно выполняет свои обещания; пусть же видит, что и я держу свое слово.
Гертруда быстро вернулась.
— Это господин граф, сударыня, — сказала она.
— Пусть войдет, — ответила я.
Гертруда посторонилась, и на пороге появился граф.
— Ну что, сударыня, — спросил он, — в точности ли я соблюдал все пункты договора?
— Да, сударь, — ответила я, — и я вам за это весьма признательна.
— В таком случае позвольте мне нанести вам визит, — добавил он с улыбкой, иронию которой не мог скрыть, несмотря на все усилия.
— Входите, сударь.
Граф вошел в комнату и остановился передо мной.
Кивком головы я пригласила его сесть.
— У вас есть какие-нибудь новости, сударь? — спросила я.
— Новости? Откуда и о ком, сударыня?
— О моем отце, и из Меридора прежде всего.
— Я не заезжал в Меридорский замок и не видел барона.
— Тогда из Боже и о герцоге Анжуйском.
— Вот это другое дело. Я был в Боже и разговаривал с герцогом.
— И что же он делает?
— Сомневается.
— В чем?
— В вашей смерти.
— Но, надеюсь, вы его убедили?
— Я сделал для этого все, что было в моих силах.
— А где герцог сейчас?
— Вчера вечером вернулся в Париж.
— Почему так поспешно?
— Кому приятно оставаться в тех местах, где по его вине погибла женщина?
— Видели вы его после возвращения в Париж?
— Я только что от него.
— Он вам говорил обо мне?
— Не успел.
— О чем же вы с ним говорили?
— Он мне кое-что обещал, и я побуждал его выполнить обещание.
— Что же он обещал вам?
— В награду за услуги, которые я ему оказал, он обязался исхлопотать для меня должность главного ловчего.
— Ах, да, — сказала я с грустной улыбкой, вспомнив смерть бедняжки Дафны, — ведь вы заядлый охотник, я припоминаю, и у вас есть все права на это место.
— Я получу его вовсе не потому, что я охотник, сударыня, а потому, что я слуга принца; мне дадут его не потому, что у меня есть какие-то права, а потому, что герцог Анжуйский не посмеет оказаться неблагодарным по отношению ко мне.
Несмотря на уважительный тон графа, во всех его ответах звучала пугающая меня властная интонация, в них сквозила мрачная и непреклонная воля.
Минуту я молчала, затем спросила:
— Можно ли мне написать батюшке?
— Конечно, но не забывайте, что письма могут быть перехвачены.
— Ну а выходить на улицу мне тоже запрещено?
— Для вас нет никаких запретов, сударыня. Я только хочу обратить ваше внимание на то, что за вами могут следить.
— Могу я ходить к мессе хотя бы по воскресеньям?
— Я думаю, для вашей же безопасности было бы лучше оставаться дома, но коли вам так уж этого хочется, то ходите — заметьте, с моей стороны это простой совет и никак не приказание, — ходите в церковь святой Екатерины.
— А где эта церковь?
— Напротив вашего дома, только улицу перейти.
— Благодарю вас, сударь.
Снова наступило молчание.
— Когда я теперь увижу вас, сударь?
— Я жду только вашего дозволения, чтобы прийти опять.
— Вам это необходимо?
— Несомненно. Ведь я для вас все еще незнакомец.
— Разве у вас нет ключа от этого дома?
— Только ваш супруг имеет право на этот ключ.
Его странная покорность встревожила меня больше, чем встревожил резкий, не терпящий возражения тон.
— Сударь, — сказала я, — вы вернетесь снова, когда вам будет угодно или когда вы узнаете какую-нибудь новость, которую сочтете нужным мне сообщить.
— Благодарю, сударыня, я воспользуюсь вашим дозволением, но и не буду им злоупотреблять и в подтверждение моих слов начну с того, что попрошу у вас дозволения откланяться.
С этими словами граф поднялся с кресла.
— Вы меня покидаете? — спросила я, все больше и больше удивляясь сдержанности, которой от него никак не ожидала.
— Сударыня, — ответил граф, — я знаю, что вы меня не любите, и не хочу злоупотреблять положением, в котором мы очутились и которое вынуждает вас вверить себя моему попечению. Я питаю надежду, что, ежели буду смиренно пользоваться вашим обществом, вы мало-помалу привыкнете к моему присутствию. И когда придет время стать моей супругой, жертва покажется вам менее тягостной.
— Сударь, — сказала я, в свою очередь поднимаясь, — я вижу всю деликатность вашего поведения и ценю ее, несмотря на то, что в каждом вашем слове чувствуется какая-то резкость. Вы правы, и я буду говорить с вами столь же откровенно, как вы говорили со мной. Я все еще отношусь к вам с некоторым предубеждением, но надеюсь, что время все уладит.
— Позвольте мне, сударыня, — сказал граф, — разделить с вами эту надежду и жить ожиданием грядущего счастья.
Затем, отвесив мне нижайший поклон — такой, коего я могла бы ожидать от самого почтительного из своих слуг, — он знаком приказал Гертруде, присутствовавшей при разговоре, посветить ему и вышел.
XVИСТОРИЯ ДИАНЫ ДЕ МЕРИДОР. — СОГЛАСИЕ НА БРАК
— Клянусь своей душой, вот странный человек, — сказал Бюсси.
— О да, весьма странный, не правда ли, сударь? Даже когда он изъяснялся мне в любви, казалось, что он признается в ненависти.
Вернувшись, Гертруда увидела, что я встревожена и опечалена больше, чем обычно. Верная служанка попыталась меня успокоить, но по всему было видно, что сама она тревожилась не менее моего. Ледяное почтение, ироническая покорность, подавленная страсть, которая прорывалась в каждом слове графа, пугали меня еще и потому, что за ними словно и не скрывалось определенно выраженное желание, которому я могла бы противостоять.
Следующий день был воскресеньем. С тех пор как я себя помню, я ни разу не упускала случая присутствовать на воскресном богослужении, и, когда зазвонил колокол святой Екатерины, мне показалось, что он призывает меня. Народ со всех сторон шел в храм Господень. Я закрылась густой вуалью и в сопровождении Гертруды смешалась с верующими, спешащими на зов колокола.