“Ну, если и гонят, батюшка, — ответит Диана, — то пускай себе гонят”.
— Поспешим, Жанна! — воскликнул Сен-Люк. — Я хотел бы уже быть в Меридоре.
Они пришпорили лошадей. Лошади бежали крупной рысью и через два-три лье внезапно останавливались, очевидно желая дать своим всадникам возможность возобновить прерванную беседу или исправить неудачный поцелуй.
Так супруги доехали от Шартра до Ле Мана; в Ле Мане, чувствуя себя почти в безопасности, они провели целый день; на следующее утро, после еще одной чудесной остановки на чудесном пути, по которому они следовали, они твердо решили к вечеру добраться до Меридора, проехав через пески и еловые леса, в те времена простиравшиеся от Геселара до Экомуа.
Теперь Сен-Люк уже не думал об опасности: он хорошо знал характер короля, у которого приливы кипучей деятельности сменялись ленивым безразличием; в зависимости от того, в каком расположении духа король находился в день отъезда Сен-Люка, он должен был либо отрядить вдогонку за беглецами сотню гонцов и две сотни гвардейцев с приказом схватить их живыми или мертвыми, либо лениво потянуться, не вылезая из постели, и с глубоким вздохом пробормотать: “О предатель Сен-Люк! И почему я тебя раньше не раскусил?”
Но раз беглецов не догнал ни один гонец и ни один гвардеец не показался на горизонте, значит, король пребывал в ленивом расположении духа.
Так успокаивал себя Сен-Люк, время от времени все же оборачиваясь и оглядывая пустынную дорогу, на которой не было никаких признаков погони.
“Хорошо, — думал молодой супруг, — значит, буря обрушится на голову бедняги Шико, ведь это Шико, какой он ни на есть дурак, а может быть, именно потому, что он дурак, дал мне добрый совет. Ну ничего, я расплачусь с ним анаграммой и постараюсь, чтобы она была поостроумнее”.
И Сен-Люк вспомнил убийственную анаграмму, которую сотворил Шико из его имени еще в те дни, когда он был в фаворе у короля.
Вдруг он почувствовал, как на его руку легла рука жены, Сен-Люк вздрогнул. Это прикосновение не походило на ласку.
— Оглянись, — сказала Жанна.
Сен-Люк обернулся и заметил на горизонте всадника, который скакал по той же дороге, что и они, во весь опор.
Всадник находился на гребне холма, и силуэт его четко вырисовывался на фоне блеклого неба, поэтому издали человек казался больше, чем был на самом деле. Читателям, несомненно, знаком такой оптический обман, создаваемый перспективой.
Появление всадника показалось Сен-Люку дурным предзнаменованием: потому ли, что судьба удачно выбрала самый подходящий момент для сокрушения чувства безопасности, испытываемого молодым супругом, а может быть, потому, что, несмотря на постоянно выказываемое внешнее спокойствие, в глубине души он все еще опасался непредвиденного королевского каприза.
— Да, верно, — сказал Сен-Люк, невольно бледнея, — там всадник.
— Бежим! — предложила Жанна, пришпоривая коня.
— Нет, — возразил Сен-Люк, который, несмотря на испуг, не потерял присутствия духа, — нет, насколько я могу судить, он один, и нам не пристало бежать от одного человека. Давай остановимся и дадим ему проехать, а потом продолжим путь.
— Но если он тоже остановится?
— Ну и пусть, тогда мы увидим, с кем имеем дело, и решим, как нам поступить.
— Ты прав, и чего это я испугалась — ведь мой Сен-Люк здесь, со мной, и сумеет меня защитить.
— Нет, видно, придется бежать, — сказал Сен-Люк, опять бросив взгляд на неизвестного, который, заметив их, пустил коня в галоп, — перо на его шляпе и брыжи под шляпой внушают мне подозрения.
— О, Боже мой, но каким образом перо и брыжи могут внушать подозрения? — спросила Жанна, следуя за мужем, который схватил ее лошадь под уздцы и повлек за собой в лес.
— Потому что перо — самого модного сейчас при дворе цвета, а брыжи — новехонького покроя; окраска такого пера не по карману манским дворянам, а накрахмаливание брыжей потребовало бы от них непосильных забот. Это значит, что нас догоняет отнюдь не соотечественник аппетитных кур, любимого блюда Шико. Скорей, скорей, Жанна, сдается мне, этот всадник — посланец моего господина.
— Поспешим! — воскликнула молодая женщина, дрожа при одной мысли, что ее могут разлучить с мужем.
Но это было легче сказать, чем сделать. Огромные ели стояли тесно сомкнувшись, образовывая сплошную стену из ветвей. К тому же лошади по грудь увязали в зыбучем песке.
А всадник тем временем приближался с молниеносной быстротой; слышно было, как копыта его коня стучат по склону холма.
— Да он и в самом деле за нами гонится, Господи Иисусе! — воскликнула Жанна.
— Черт возьми, — сказал Сен-Люк, осаживая лошадь. — Если он скачет за нами, давай посмотрим, что ему от нас понадобилось, так или иначе, стоит ему спешиться, и он нас тут же нагонит.
— Он останавливается, — сказала молодая женщина.
— И даже слезает с коня, — подхватил Сен-Люк. — Входит в лес. Ах, ей-Богу, будь он сам дьявол во плоти, я прегражу ему путь.
— Подожди, — сказала Жанна, схватив мужа за руку. — Мне кажется, он что-то кричит нам.
Действительно, неизвестный, привязав своего коня к одной из елок, росших на опушке, двинулся в лес, крича во весь голос:
— Эй вы, сударь, сударь! Не убегайте, тысяча чертей, я привез одну вещицу, которую вы потеряли.
— Что он говорит? — спросила Жанна.
— Черт возьми! — Он кричит, будто мы что-то потеряли.
— Эй, сударь! — продолжал неизвестный. — Вы, вы, милейший, вы потеряли ваш браслет на постоялом дворе в Курвиле. Какого черта! Портрет женщины так не бросают, в особенности портрет нашей высокочтимой госпожи де Коссе. Во имя вашей любимой матушки, не заставляйте меня гоняться за вами.
— Но мне знаком этот голос! — воскликнул Сен-Люк.
— И потом, он ссылается на мою матушку.
— Так вы потеряли браслет с ее портретом, моя крошка?
— Ах, Боже мой, да, конечно. Я заметила пропажу только сегодня утром и не могла вспомнить, где я его оставила.
— Но ведь это Бюсси! — вдруг закричал Сен-Люк.
— Граф де Бюсси! — взволнованно подхватила Жанна. — Наш друг Бюсси?
— Наш верный друг! — обрадовался ее муж, устремляясь навстречу вновь прибывшему с той же резвостью, с которой он только что пытался убежать от него.
— Сен-Люк! Значит, я не ошибся, — раздался зычный голос Бюсси, и наш герой одним прыжком оказался перед супругами.
— Добрый день, сударыня, — продолжал он, с громким смехом протягивая графине браслет, который она действительно забыла на постоялом дворе в Курвиле, где, как мы помним, путешественники провели всю ночь.
— Неужели вы приехали арестовать нас по приказу короля, господин де Бюсси? — улыбаясь, спросила Жанна.
— Я? Право слово, нет. Я недостаточно близок к его величеству, чтобы он доверял мне подобные поручения. Нет. Я просто нашел в Курвиле ваш браслет и понял, что вы едете впереди меня. Тогда я пришпорил коня и вскоре вас заметил, но усомнился — точно ли это вы, и невольно устроил за вами погоню. Примите мои извинения.
— Стало быть, — сказал Сен-Люк, у которого еще оставалось последнее облачко сомнения, — только случай привел вас на нашу дорогу?
— Случай, — ответил Бюсси. — Впрочем, теперь, когда я вас встретил, я скажу: Провидение.
Прямой взгляд и открытая улыбка Бюсси окончательно рассеяли подозрения Сен-Люка.
— Значит, вы путешествуете? — спросила Жанна.
— Путешествую, — ответил Бюсси, садясь на коня.
— Но не так, как мы?
— К сожалению, нет.
— То есть, я хотел сказать — не потому, что вы впали в немилость?
— Ей-Богу, дело к тому идет.
— И куда вы держите путь?
— В сторону Анже, а вы?
— И мы тоже туда.
— Ах, понимаю. Ваш замок Бриссак находится между Анже и Сомюром, отсюда до него каких-нибудь десять лье; вы хотите укрыться в родительском гнездышке, как преследуемые голубки; это прелестно, и я позавидовал бы вашему счастью, не будь зависть столь отвратительным пороком.
— Э, господин де Бюсси, — сказала Жанна, устремив на нашего героя взгляд, исполненный признательности, — женитесь, и вы будете так же счастливы, как и мы; клянусь вам, для тех, кто любит, счастье — дело нехитрое.
И она с улыбкой взглянула на Сен-Люка, словно призывая его в свидетели.
— Сударыня, — сказал Бюсси, — я не доверяю такому счастью, и вы мне не пример: не каждой выпадает возможность сочетаться браком с любимцем короля.
— Это говорите вы, вы, всеобщий любимец!
— Когда человека любят все, сударыня, — вздохнул Бюсси, — это значит, что по-настоящему его не любит никто.
— Коли так, — Жанна обменялась с мужем многозначительным взглядом, — позвольте мне вас женить. Прежде всего, ваш брак успокоит многих известных мне ревнивых мужей. А еще — обещаю найти вам то самое счастье, возможность коего вы отрицаете.
— Я не отрицаю возможности счастья, сударыня, — снова вздохнул Бюсси, — я отрицаю только, что счастье возможно для меня.
— Хотите, я вас женю? — настаивала госпожа де Сен-Люк.
— Если вы собираетесь подобрать мне невесту по своему вкусу — то нет, ну, а если по моему — то я не стану возражать.
— Вы говорите как человек, твердо решивший остаться холостяком.
— Может быть.
— Значит, вы влюблены в женщину, на которой не можете жениться?
— Граф, Бога ради, — сказал Бюсси, — попросите госпожу де Сен-Люк не вонзать мне в сердце тысячу кинжалов.
— Ах, вот как! Берегитесь, Бюсси, вы заставляете меня подозревать, что предмет вашей страсти — моя жена.
— Ну, если бы это было так, то, во всяком случае, согласитесь, что я веду себя с исключительной деликатностью и муж не имеет никакого права ко мне ревновать.
— Ваша правда, — сказал Сен-Люк, вспомнив, что это Бюсси привел жену к нему в Лувр. — Но все равно, признайтесь, что ваше сердце занято.
— Признаюсь, — сказал Бюсси.
— Ну а что в нем — любовь или прихоть? — спросила Жанна.
— Страсть, сударыня.
— Я вас исцелю.
— Не верю.