Он положил на стол переданное ему господином де Монсоро письмо герцога де Гиза, где ему советовали обязательно присутствовать завтра при утреннем туалете короля.
Герцог Анжуйский не нуждался в подобных советах — уж он-то не собирался упускать час своего торжества.
Но каково же было изумление Франсуа, когда он увидел, что дверь из потайного коридора распахнулась, и в какой ужас он пришел, обнаружив, что ее открыла рука короля!
Генрих сделал своим спутникам знак остаться на пороге и, серьезный, нахмуренный, подошел к кровати брата, не произнося ни слова.
— Государь, — залепетал герцог, — честь, которой вы удостаиваете меня, столь неожиданна…
— …что она пугает вас, не правда ли? — сказал король. — Понимаю. Нет, нет, брат мой, не вставайте, останьтесь в постели.
— Но, государь, все же… позвольте мне, — сказал герцог Анжуйский, весь дрожа и придвигая к себе письмо герцога де Гиза, которое он только что кончил читать.
— Вы читали? — спросил король.
— Да, ваше величество.
— Очевидно, то, что вы читали, весьма увлекательно, раз вы еще не спите в столь поздний час.
— О государь, — ответил герцог с вымученной улыбкой, — ничего заслуживающего внимания: вечерняя корреспонденция.
— Разумеется, — сказал Генрих, — понятно: вечерняя корреспонденция — корреспонденция Венеры. Впрочем, нет, я ошибся, письма, которые посылают с Иридой или с Меркурием, не запечатывают такой большой печатью.
Герцог спрятал письмо.
— А он скромник, наш милый Франсуа, — сказал король со смехом, который слишком напоминал скрежет зубов, чтобы не испугать его брата.
Однако герцог сделал над собой усилие и попытался принять более уверенный вид.
— Ваше величество, вы желаете сказать мне что-нибудь наедине? — спросил герцог. Он заметил, как четверо дворян у дверей зашевелились, и понял, что они слушают и наслаждаются происходящим.
— Все, что я имею сказать вам наедине, — ответил король, делая ударение на последнем слове, ибо разговор с королем с глазу на глаз был привилегией, предоставленной братьям короля церемониалом французского двора, — все это вам, сударь, предстоит сегодня выслушать от меня при свидетелях. Поэтому, господа, слушайте хорошенько, король вам это разрешает.
Герцог поднял голову.
— Государь, — сказал он, глядя на короля тем ненавидящим и полным яда взглядом, который человек перенял у змеи, — прежде чем оскорблять человека моего положения, вы должны были бы отказать мне в гостеприимстве в Лувре; в моем дворце я, по крайней мере, мог бы вам ответить подобающим образом.
— Поистине, — сказал Генрих с мрачной иронией, — вы забываете, что всюду, где бы вы ни находились, вы остаетесь моим подданным и что мои подданные всегда находятся в моей власти, где бы они ни были, потому что, слава Богу, я король!.. Король этой земли!..
— Государь, — воскликнул Франсуа, — в Лувре я у своей матери!
— А ваша мать — у меня, — ответил Генрих. — Однако ближе к делу, сударь: дайте мне это письмо.
— Какое?
— То, что вы читали, черт возьми, то, что лежало раскрытым на вашем ночном столике, то, что вы спрятали, увидев меня.
— Государь, подумайте! — сказал герцог.
— О чем? — спросил король.
— О том, что ваше поведение недостойно дворянина: такое требование может предъявлять лишь полицейский.
Король смертельно побледнел.
— Письмо, сударь! — повторил он.
— Письмо женщины, государь, подумайте! — воскликнул Франсуа.
— Есть женские письма, которые обязательно следует читать и очень опасно оставлять непрочитанными: пример — письма нашей матушки.
— Брат!
— Письмо, сударь, — вскричал король, топнув ногой, — или я вызову четверку швейцарцев, и они вырвут его у вас!
Герцог соскочил с кровати, зажав скомканное письмо в руках, с явным намерением добежать до камина и бросить его в огонь.
— И вы поступите так с вашим братом?!
Генрих отгадал его намерение и преградил путь к камину.
— Не с моим братом, — сказал он, — а с моим смертельным врагом! Не с моим братом, а с герцогом Анжуйским, который весь вечер разъезжал по Парижу за хвостом коня господина де Гиза! С братом, который пытается скрыть от меня письмо от одного из своих сообщников — господ лотарингских принцев.
— На этот раз, — сказал герцог, — ваша полиция поработала плохо.
— Говорю вам, что я видел на печати трех знаменитых дроздов Лотарингии, которые намереваются склевать лилии Франции. Дайте письмо, дайте мне его, или, черт побери…
Генрих сделал шаг к герцогу и опустил руку ему на плечо.
Как только Франсуа ощутил тяжесть руки короля, как только, скосив глаза, увидел угрожающие позы четырех миньонов, уже готовых обнажить шпаги, он упал на колени и, привалившись к своей кровати, закричал:
— Ко мне! На помощь! Мой брат хочет убить меня!
Эти слова, исполненные глубокого ужаса, который делал их убедительными, произвели впечатление на короля и умерили его гнев как раз потому, что они преувеличивали глубину этого гнева. Король подумал, что Франсуа и впрямь мог испугаться убийства и что это было бы братоубийством. У него на мгновение закружилась голова при мысли о том, что в его семье, над которой, как над всеми семьями угасающих родов, тяготеет проклятие: братья обречены на братоубийство.
— Нет, — сказал он, — вы ошибаетесь, брат: король не угрожает вам тем, чего вы страшитесь. Вы попытались бороться и проиграли, так признайте же себя побежденным. Вы ведь знали, что господин здесь — король, а если и не знали, то теперь убедились в этом. Что ж, скажите об этом вслух, и не шепотом, а во весь голос.
— О! Я говорю это, брат мой, я объявляю об этом! — вскричал герцог.
— Замечательно. Тогда дайте мне письмо… потому что король приказывает вам отдать ему письмо.
Герцог Анжуйский уронил бумагу на пол.
Король подобрал ее, сложил и, не читая, сунул в свой кошель для раздачи милостыни.
— Это все, государь? — спросил герцог, искоса глядя на короля.
— Нет, сударь, — сказал Генрих, — из-за сегодняшних беспорядков, к счастью, они не имели пагубных последствий, извольте — окажите мне такую милость! — посидеть в этой комнате до тех пор, пока мои подозрения на ваш счет не рассеются окончательно. Помещение вам знакомо, оно удобно и не слишком похоже на тюрьму. У вас будет приятное общество, во всяком случае, по ту сторону двери, потому что сегодня ночью вас будут сторожить эти четверо господ. Завтра утром их сменят швейцарцы.
— А мои друзья? Смогу я увидеть моих друзей?
— Кого вы называете своими друзьями?
— Господина де Монсоро, например, господина де Рибейрака, господина д’Антрагэ, господина де Бюсси.
— Ну, конечно, — сказал король, — еще и этого!
— Разве он имел несчастье чем-нибудь не угодить вашему величеству?
— Да, — сказал король.
— Когда же?
— Всегда, и сегодня вечером в частности.
— Сегодня вечером? Что же он сделал сегодня вечером?
— Он нанес мне оскорбление на улицах Парижа.
— Вам, государь?
— Да, мне или преданным мне людям, что одно и то же.
— Бюсси нанес оскорбление кому-то на улицах Парижа нынче вечером? Вас ввели в заблуждение, государь.
— Я знаю, что говорю.
— Государь, — воскликнул герцог с торжествующим видом, — господин де Бюсси уже два дня не выходит из своего дворца! Он лежит дома больной, его бьет лихорадка.
Король повернулся к Шомбергу.
— Если его и била лихорадка, — сказал молодой человек, — то, уж во всяком случае, не у него дома, а на улице Кокийер.
— Кто вам сказал, — спросил герцог Анжуйский, приподнимаясь, — что Бюсси был на улице Кокийер?
— Я сам его видел.
— Вы видели Бюсси на улице?
— Да, Бюсси, свежего, бодрого, веселого, похожего на самого счастливого человека в мире, и в сопровождении его всегдашнего пособника, этого Реми, уж не знаю — оруженосца его или лекаря.
— В таком случае, я больше ничего не понимаю, — сказал пораженный герцог. — Я видел Бюсси сегодня, он лежал под одеялами. Должно быть, он меня обманул.
— Хорошо, — сказал король, — когда все выяснится, господин де Бюсси будет наказан, как и другие, и вместе с другими.
Герцог не пытался больше вступаться за своего приближенного, он подумал, что, предоставив королю возможность излить свой гнев на Бюсси, тем самым отвратит его от себя.
— Если господин де Бюсси поступил так, — сказал Франсуа, — если он, после того как отказался выйти из дому со мной, вышел один, значит, у него, несомненно, были какие-то намерения, в которых он не мог признаться мне, зная мою преданность вашему величеству.
— Вы слышите, господа, что утверждает мой брат? — спросил король. — Он утверждает, что Бюсси делал все без его ведома.
— Тем лучше, — сказал Шомберг.
— Почему тем лучше?
— Потому что тогда вы, ваше величество, позволите нам поступить по нашему усмотрению.
— Хорошо, хорошо, там видно будет, — сказал Генрих. — Господа, я препоручаю моего брата вашим заботам: оказывайте ему в течение этой ночи, во время которой вы будете удостоены чести охранять его, все почести, подобающие принцу крови, первому в королевстве человеку после меня.
— О государь, — сказал Келюс, и от его взгляда герцога бросило в дрожь, — будьте спокойны, мы знаем, скольким обязаны его высочеству.
— Прекрасно. Прощайте, господа, — сказал Генрих.
— Государь, — воскликнул герцог, которому отсутствие короля представилось еще более пугающим, чем его присутствие, — неужели я и в самом деле арестован?! Неужели мои друзья не смогут навещать меня? Неужели меня заточат в этой комнате?!
Тут он вспомнил о завтрашнем дне, о дне, когда ему так необходимо быть рядом с герцогом де Гизом.
— Государь, — продолжал Франсуа, заметив, что король готов смягчиться, — позвольте мне, по крайней мере, хоть завтра быть рядом с вами. Мое место — подле вашего величества. На глазах у вас я буду таким же пленником, и даже под лучшей охраной, чем в любом другом месте. Государь, окаж