ог он повстречал человека в сопровождении пятерых рабов: человек этот сидел в повозке, занимавшей всю ширину пути. Все могло бы уладиться, если бы тот человек согласился взять немного влево, а Эдип — правее. Но каждый из них желал непременно проехать посредине. Человек в повозке обладал холерическим темпераментом; Эдип по натуре был очень вспыльчив. Пятеро рабов бросились вперед и пали один за другим. Вслед за ними был убит и их хозяин. Эдип переступил через шесть трупов, среди которых было и тело его отца…
— Дьявольщина! — вставил Босир.
–..И продолжал путь в Фивы. Дорога проходила через гору Сфингион; на тропинке, еще более узкой, чем та, на которой Эдип повстречался с отцом, была пещера странного животного. У него были орлиные крылья, женские голова и грудь, а тело и когти — львиные.
— Ого! — воскликнул Босир. — И вы, ваше сиятельство, верите, что на свете бывают такие чудовища?
— Я не стану это утверждать, дорогой господин де Босир, — с важным видом отвечал Калиостро, — принимая во внимание, что когда я отправился в Фивы той же дорогой тысячелетие спустя, в эпоху Эпаминонда, сфинкс был уже мертв. Ну, а в эпоху Эдипа он был еще жив, и одним из его любимых развлечений было сесть посреди дороги и, дождавшись путешественника, загадать ему загадку, а если он не отгадает, тут же его и съесть. А так как это продолжалось уже около трехсот лет, прохожие становились все более редкими, а у сфинкса выросли очень большие зубы. Когда он заметил Эдипа, он сел посреди дороги и поднял, лапу, останавливая юношу: «Путешественник! — сказал он ему. — Я — сфинкс. — Ну и что? — спросил Эдип. — Судьба послала меня на землю, чтобы загадывать смертным загадку. Если они ее не отгадают, они принадлежат мне, если же отгадают, я буду принадлежать смерти и сам брошусь в пропасть, куда до сих пор сбрасывал тех, кто имел несчастье попасться мне на дороге». Эдип заглянул в пропасть и увидел, что дно белым-бело от костей. «Хорошо, — отвечал юноша, — я слушаю твою загадку. — Вот она, — сказал птицелов: „Какое животное ходит на четвереньках, утром, на двух ногах — днем и на трех — вечером?“ Эдип на минуту задумался, потом с улыбкой, несколько обеспокоившей сфинкса, спросил: „Если я отгадаю, ты сам бросишься в пропасть? — Таково веление рока, — отвечал сфинкс. — Ну что же, в таком случае это животное — человек“.
— Как человек? — перебил Босир, вошедший во вкус и заинтересовавшийся рассказом, словно все это происходило в наши дни.
— Да, человек! Человек, который в детстве, то есть на заре жизни, ползает на четвереньках; в зрелом возрасте, то есть в полдень, ходит на двух ногах, а вечером, то есть в старости, опирается на палку.
— Ах, чертовски верно!.. — вскричал Босир. — Вот сфинкс-то, должно быть, огорчился?!
— Да, дорогой мой господин де Босир! До такой степени огорчился, что бросился в пропасть вниз головой и, будучи верен данному обещанию, не воспользовался крыльями, что вы, возможно, сочтете глупостью с его стороны; итак, он разбился о скалы. А Эдип продолжал путь, прибыл в Фивы, встретил там вдову по имени Иокаста, женился на ней и исполнил таким образом пророчество оракула, предсказавшего, что он убьет отца и женится на матери.
— Какую же связь, ваше сиятельство, вы усматриваете между историей Эдипа и господином в маске?
— Очень тесную связь! Впрочем, погодите! Прежде всего вы желали узнать его имя.
— Да.
— А я сказал, что предложу вам загадку. Правда, я добрее сфинкса и не разорву вас в клочья, если вы будете иметь несчастье не отгадать. Внимание: я занес лапу: «Кто из придворных является внуком своего отца, братом своей матери и дядей своих сестер?» — Ах, черт возьми! — воскликнул Босир, задумавшись не менее глубоко, чем Эдип.
— Думайте, дорогой мой! — молвил Калиостро.
— Помогите мне немножечко, ваше сиятельство.
— Охотно… Я спросил вас, знаете ли вы историю об Эдипе.
— Да, вы оказали мне эту честь.
— Теперь перейдем от истории языческой к Священной истории. Знаете ли вы историю Лота?
— С дочерьми?
— Вот именно.
— Еще бы не знать! Впрочем, погодите… Э-э… да… поговаривали что-то о старом Людовике Пятнадцатом и его дочери, ее высочестве Аделаиде!..
— Вы попали в точку, мой дорогой!
— Так господин в маске — это?..
— Пять футов и шесть дюймов.
— Граф Луи…
— Ну же!
— Граф Луи де…
— Тес!
— Вы же сами говорили, что здесь одни мертвецы…
— Да, на их могилах растет трава и растет лучше, чем где бы то ни было. Как бы эта трава, подобно тростнику царя Мидаса… Вы знаете историю царя Мидаса?
— Нет, ваше сиятельство.
— Хорошо, я вам расскажу ее как-нибудь в другой раз, а теперь давайте вернемся к нашей с вами истории. Он снова стал серьезным.
— Итак, на чем вы остановились? — спросил он.
— Прошу прощения, но мне кажется, что вопросы задавали вы.
— Вы правы.
Пока Калиостро собирался с мыслями, Босир прошептал:
— Ах, черт возьми, до чего верно! Внук своего отца, брат своей матери, дядя своих сестер… это же граф Луи де Нар…
— Слушайте! — заговорил Калиостро.
Босир прервал свой монолог и стал во все уши слушать.
— Теперь, когда у нас не осталось сомнений в том, кто были заговорщики в масках или без таковых, перейдем к цели заговора.
Босир кивнул в знак того, что готов отвечать на вопросы.
— Целью заговора было похищение короля, не так ли?
— Да.
— И препровождение его в Перону?
— В Перону.
— Ну, а средства?
— Денежные?
— Да, начнем с денежных.
— Два миллиона.
— Их ссужает один генуэзский банкир. Я знаком с этим банкиром. Есть другие?
— Не знаю.
— Хорошо, что касается денег, то тут все понятно. Однако деньги — не все, нужны люди.
— Господин де Лафайет дал разрешение поднять легион и идти на помощь Брабанту, выступающему против Империи.
— Славный Лафайет! Узнаю его! — прошептал Калиостро.
И громко прибавил:
— Ну хорошо, пусть есть легион. Однако для исполнения задуманного нужен не легион, а целая армия.
— Есть и армия.
— Какая армия?
— В Версале соберутся тысяча двести всадников. В указанный день они отправятся оттуда в одиннадцать часов вечера, а в два часа ночи войдут в Париж тремя колоннами.
— Хорошо!
— Первая войдет через ворота Шайо, вторая — через Рульские ворота, третья — через Гренельские. Колонна, вошедшая через Гренельские ворота, должна будет убить Лафайета; та, что войдет через ворота Шайо, возьмет на себя господина Неккера, а колонна, вошедшая через Рульские ворота, разделается с господином Байи.
— Хорошо! — повторил Калиостро.
— После этого они заклепают пушки, соберутся на — Елисейских полях и пойдут в Тюильри, а в Тюильри — наши.
— Как это ваши? А Национальная гвардия?
— Там должна поработать брабантская колонна. Соединившись с частью наемной гвардии в четыреста швейцарцев и с тремястами заговорщиками из провинции, она захватит благодаря единомышленникам внешние и внутренние ворота; потом к королю войдут с криками: «Государь! Сент-Антуанское предместье восстало… карета готова… надобно бежать!» Если король согласится бежать — хорошо; если нет — его уведут силой и препроводят в Сен-Дени.
— Хорошо!
— Там уже будут ждать двадцать тысяч пехотинцев, к ним присоединятся тысяча двести человек кавалерии, брабантский легион, четыреста швейцарцев, триста заговорщиков, десять, двадцать, тридцать тысяч роялистов, примкнувших по дороге; с помощью всех этих сил и надо будет препроводить короля в Перону.
— Чем дальше — тем интереснее! А что все они будут делать в Пероне, дорогой господин де Босир?
— В Пероне будут ждать наготове двадцать тысяч человек; к тому времени они приедут морским путем из Фландрии, а также из Пикардии, Артуа, Шампани, Бургундии, Лотарингии, Эльзаса и Камбрези. Сейчас пытаются сторговаться с двадцатью тысячами швейцарцев, двенадцатью тысячами германцев и двенадцатью тысячами сардинцев; объединившись в первый эскорт короля, они составят пятьсот тысяч численного состава.
— Кругленькая цифра! — заметил Калиостро.
— Эти пятьсот тысяч человек двинутся на Париж; они перекроют реку выше и ниже города и, таким образом, отрежут подвоз продовольствия. Голодный Париж капитулирует. Национальное собрание будет распущено, а король, настоящий король, снова займет трон своих отцов.
— Аминь! — бросил Калиостро. Он встал и продолжал:
— Дорогой господин де Босир! С вами очень приятно беседовать, однако случилось то, что бывает и с самыми знаменитыми ораторами, когда они все сказали, когда им больше нечего сказать — а вы ведь все сказали, не правда ли?
— Да, ваше сиятельство, пока все.
— В таком случае — до свидания, дорогой мой господин де Босир. Когда вам снова захочется получить десять луидоров, по-прежнему в качестве подарка, приходите ко мне в Бельвю.
— Так, в Бельвю… А спросить графа Калиостро?
— Графа Калиостро? О нет, вас никто не поймет. Спросите барона Дзаноне.
— Барон Дзаноне?! — вскричал Босир. — Да ведь именно так зовут генуэзского банкира, ссудившего его высочество двумя миллионами.
— Вполне возможно, — отвечал Калиостро.
— То есть, как — возможно?
— Ну да. У меня много дел, и я совершенно забыл об этом. Вот почему я не сразу вспомнил, о чем идет речь. Однако теперь, как мне кажется, я припоминаю.
Босир был до глубины души потрясен тем, как это можно забыть о деле стоимостью в два миллиона; он пришел к мысли, что когда дело касается денег, лучше быть на службе у того, кто ссужает деньги, нежели у того, кто их занимает.
Впрочем, потрясение Босира было не настолько сильным, чтобы он забыл, где находится; едва Калиостро сделал несколько шагов к выходу, как Босир одним прыжком нагнал его и, подстроившись к его походке, пошел за ним след в след; глядя на них со стороны, можно было подумать, что это идут два автомата, приводимые в движение одной и той же пружиной.