– Вы не имеете права! – воскликнул Эберст.
– Имею, я комендант лагеря, на территории которого вы и ваш полк находитесь.
– И какова же причина моего отстранения?
– Трусость.
– Что? Трусость? Еще никто и никогда не упрекал меня в трусости! – Полковник побагровел лицом. – Можете спросить у моих офицеров.
– Так не давайте повода и впредь! Идите к своим людям и готовьте их. Скажите, что я, полковник Фолькоф, первый ступлю на тот берег, а если не смогу помочь и вам выбраться на него, то и атаковать вам не придется. Скажите, что первыми пойдут ландскнехты, а вы уже за ними. А еще скажите, что мои люди зовут меня Дланью Господней, – с жаром говорил кавалер.
Все равно полковник Эберст был недоволен, но теперь он уже не столь рьяно выговаривал кавалеру свои условия:
– В таком случае я попрошу у вас письменный приказ. С расписанием диспозиции моего полка.
– Приказ будет, сделаю его незамедлительно, но диспозицию расписывать мне некогда, у нас на атаку остается всего четыре часа. – Кавалер повернулся к офицерам полка Эберста. – Господа, верьте в победу. И людям говорите, что мы победим. Ступайте, времени лишнего у нас нет.
И, не дожидаясь вопросов и возражений, поклонился и направился к себе писать приказ. Пока все получалось, никто не отказался идти с ним, и уже это для него было радостью. Он не думал о том, что впервые в его жизни под властью его находилось более трех тысяч человек. Что все эти люди, кто сам, добровольно, а кто и по принуждению командиров, вверяли ему свои судьбы, свои жизни. Нет, он о том не думал, как и не мечтал еще пять лет назад о том, что ему, правофланговому корпоралу гвардии герцога де Приньи, придется взять на себя ответственность за всех этих людей. И взять на себя смелость занять генеральскую должность. Генеральскую!
Нет, все это мало волновало Волкова. Душевных мук и сомнений он не испытывал, так как по своему солдатскому естеству ко всяким терзаниям и волнениям был не способен. Сейчас его волновали лишь две вещи. Он про себя почти непрестанно молил Господа, чтобы Агнес, его ведьма, оказалась права и чтобы ему удалось быстро переправить на тот берег роту Рене и роту Рохи. А там… там бы он уже Бога своими просьбами не донимал, там бы он и сам управился. Лишь бы Железнорукий отъехал прочь.
Пока Волков писал этот глупый приказ для Эберста, стали приходить вестовые из частей. От кавалеристов прибыл первый.
– Капитан фон Реддернауф просил передать, что кавалерия готова выступить.
Потом от капитана Кленка пришел человек.
– Капитан Кленк прислал меня сказать, что ландскнехты построились, ждут приказа.
Роха приехал сам. Рене пришел сам. Все ждали приказа, все ждали его. И Волков встал, передал приказ вестовому и велел Максимилиану и Фейлингу собрать офицеров на последний совет.
Офицеры собрались быстро, все понимали, что времени мало, поэтому Волков и расписал план атаки наскоро. Да и план был прост. Кавалер со своей первой ротой Рене и стрелками Рохи под прикрытием пушек выходит на тот берег, отодвигает заслон мужичья и дает переправиться кавалерии, а уже кавалерия должна пойти к восточному броду и, ударив в тыл хамам, помочь переправиться ландскнехтам и полку Эберста. И тогда уже все двумя колоннами – ландскнехты и Эберст с юга и Волков с юго-запада – двинутся на лагерь врага и вынудят его принять бой в поле.
Четыре часа до темноты. Всего четыре часа.
– В барабаны не бить, иди шагом самым быстрым. До переправ так и вовсе бежать. Внезапность – наша удача. С нами Бог, господа! – Кавалер перекрестился.
Остальные офицеры тоже перекрестились.
– Капитан, ваше дело – дать мне выйти на тот берег и построиться, – сказал Волков Пруффу, надевая свой старый шлем без забрала.
– Уж о том не беспокойтесь, – заверил его артиллерист, – место пристрелянное, коли враг появится, так разгоню. Под огнем мужики не шибко хорошо стоят.
Все офицеры стали расходиться по своим подразделениям, а кавалер поднял руку.
– Первая рота, за мной. И пошевеливайтесь, ребята. Вскорости наша победа.
Фейлинг ехал сам и вел в поводу двух коней, коня своего господина и того, что принадлежал Максимилиану, но, добравшись до воды, остановился. Теперь он ждал сигнала. А Волков почти бежал к броду. Он собирался третий раз за сегодня войти в воду. Кавалер очень хотел побыстрее выйти на тот берег, чтобы убедиться в том, что мужики ушли в лагерь, оставив лишь небольшие заслоны. Прохладная вода, что доходила ему почти до пояса, совсем не остудила его порыв, он собирался поквитаться с мужичьем за тех своих людей, что оставил сегодня на том берегу, за потерянную перчатку, за разбитый шлем. За все те унижения, что взбесившееся быдло ему устроило в этой кампании. Сразу за ним шли два сержанта, охрана знамени, за ними и сам знаменосец. Сержанты несли тяжелые рондаши из хорошего железа, которые выдерживали выстрел из аркебузы. Знаменосца надо охранять как следует. А уже за ними следовали командир роты капитан Рене и все его люди. Дальше заходили в воду стрелки с ротмистром Вилли во главе. Единственный, кто ехал верхом, был капитан Роха. Несмотря на очень жаркий бой днем, Скарафаджо умудрился сохранить своего мерина живым, пара царапин не в счет, и теперь снова восседал на нем.
Кавалер дошел уже до середины реки и все не слышал выстрелов из орудий. Почему? Неужели артиллеристы не видят никого из врагов? Он даже обернулся взглянуть на свой лагерь. Капитан Пруфф с одним из его людей стояли у самого частокола и вглядывались во вражеский берег. Значит, мужиков они не видели.
Пока дошел, пока выбрался на берег, нога разболелась, но показывать сего никак нельзя. Кавалер, не давая себе замедлиться, карабкается по песчаной дороге вверх, на обрыв. Топор на плече, со стороны поглядеть, так он лих. Пусть видят его люди, что полковник еще молодец. Он задыхается, но лезет так рьяно, что сержанты и Максимилиан со знаменем за ним едва поспевают.
Волков наконец влезает наверх, тяжело дышит, оглядывается… и не видит ни одного врага.
Что это? Где они все? Утром здесь была почти тысяча хамов, десяток офицеров с ними, а сейчас никого. Засада? Прячутся в лесу, что от него по левую руку? И когда он начнет строить людей, из леса ударят арбалеты и аркебузы, что так донимали в полуденный час?
Командующего догоняют сержанты и Максимилиан. Они тоже не понимают, отчего им дают беспрепятственно выйти на берег.
– А где хамы? – удивленно спрашивает Максимилиан.
Волков ему не отвечает, вот теперь он понимает, почему пушки Пруффа не стреляли. Стрелять пока не в кого. А ему в душу вдруг закрадывается мыслишка: хамы проспали их переправу. Нет, он пока гонит от себя ее, не может так хорошо все быть, не могли они позабыть оставить у брода заслон. Офицеры их – люди опытные, а уж Железнорукий в воинском ремесле все секреты давно раскрыл. Но пока Волков не видит никого, кто мог бы помешать Рене строить свою роту в баталию в четыре линии. А на берег уже Вилли вышел, карабкается по подъему, а за ним и мушкетеры, мушкеты заряжены, вокруг правых рук намотаны дымящиеся фитили. Как выйдут, так сразу стрелять готовы. Нет, такого быть не может… но враг прозевал его атаку.
К Волкову подбегает Рене.
– Люди построены, прикажете начать движение?
Кавалер и сам это видит и слышит, как молодые барабанщики слегка постукивают в барабаны, разминая руки, готовые начать.
– Подождите, – отвечает он, – пусть Роха со всеми людьми станет вам во фланг. – Он все-таки думает, что ему снова уготована засада. – Боюсь, что в лесу кто-то есть.
Рене кивает, уходит к своей роте.
А люди Рохи ждать себя не заставили, они уже все тут. И с того берега уже начинают переправляться кавалеристы фон Реддернауфа. Роха и Вилли рядом с ним.
– Ротмистр, – обращается кавалер к Вилли.
– Да, полковник! – откликается молодой офицер.
Волков показывает на заросли слева от дороги.
– Этот лес не дает мне покоя.
– Посмотреть, что там? – догадывается Вилли.
– Да, возьмите три десятка аркебузиров и взгляните, нет ли там кого.
Вилли бегом кидается исполнять приказ.
Прошел час, не меньше. Ландскнехты и Эберст уже на исходных, уже ждут его сигнала, но ничего, время есть – часа три еще до темноты. А Волкова все не покидает тревога. И тут Максимилиан кричит:
– Полковник, враг!
Да, он уже и сам видит, как к нему по дороге спешит пара сотен мужиков. Он не верит: это что, всё, что ли? А пальбы из леса не доносится – значит, Вилли никого в лесу не обнаружил.
Фон Реддернауф построил свою кавалерию справа от дороги, подъехал к полковнику, ждет приказа. Все, тянуть больше нельзя, кавалер это понимает.
– Рене, Роха, господа! – Он указывает капитанам на приближающуюся колонну врага. – Сметите хамов с дороги, а вы, фон Реддернауф, идите на помощь к ландскнехтам и Эберсту, сделайте все, чтобы через час они оказались на этом берегу и начали наступать на лагерь мужиков с юга. Как выполните приказ, так немедля возвращайтесь ко мне.
Офицерам все было ясно. Переправа, кажется, удалась, на берег уже выходили люди из роты Хайнквиста. На той стороне оставалась лишь рота Фильсбибурга, да и она уже была готова лезть в воду.
Закричал, подняв руку, капитан Рене, тут же застучали барабаны, играли они «шагом вперед». За командиром роты дружно подхватили его сержанты, и сразу, как единое целое, с левой ноги двинулась на врага рота Рене. Только пики, торчащие вверх над строем, колыхались при ходьбе.
Не зря Карл Брюнхвальд изводил солдат ежедневными учениями, не зря. Волков представил, как страшно глупому мужичью видеть столь слаженное движение, как дрожат у них сейчас поджилки. Хамы с ужасом смотрят, как, сверкая первыми железными рядами, движется на них монолит из ненавидящих их людей.
Офицер мужиков, увидав, что на него, уже построившись, наступает враг, стал торопливо строить своих людей. А попробуй мужиков перестрой быстро из походной колонны в баталию. На то время нужно, а времени у него нет. Мало того что враг уже близко, еще немного – и барабаны сыграют «пики к бою», так еще и стрелки к нему бегут. Вот и нервничал офицерик, лез к сержантам с советами. Либо глупец, либо сопляк.