– Мои действия были необдуманными, я приношу вам свои извинения, господин полковник.
– Само собой разумеется, что денег, которые я обещал вам за то, что вы пошли со мной, я вам более не должен, то станет вам уроком, но ведь вам грустить не стоит, вы свое уже взяли в Рункеле. А людям своим скажите, что причитающуюся часть добычи они получат в день истечения контракта вашего найма, то есть первого сентября. Вам все ясно, капитан?
– Мне все ясно, господин полковник, – нехотя отвечал Кленк.
– После полудня пусть одна из ваших рот сменит роту капитана Хайнквиста в охранении. Но мосты ваши люди пусть не переходят, чтобы бюргеров больше не пугать.
– Будет исполнено.
– Ступайте, капитан.
Кленк быстро кивнул и быстро ушел. Его, кажется, трясло от злобы и раздражения. Конечно, кавалер говорил с ним тоном весьма обидным, высокомерным. Но Волков знал, что делал: ничего, позлится да остынет, никуда не денется, а ослушаться его теперь капитан не посмеет.
Дела были сделаны, а все, что могло делаться без него, тоже делалось: ландскнехты приведены в повиновение, корпоралы от всех солдатских корпораций группами ходили по лагерю, считая палатки, коней, телеги и все-все-все остальное захваченное имущество. Рене на реке казнил кавалеров и офицеров. А Волков мог позволить себе заняться тем, чем хотел, то есть дальше осматривать и записывать в реестры подаренные драгоценности.
Солдат зовут псами войны, псы войны питаются кровью. Маркитантов зовут вшами войны, и они питаются кровью псов. Когда дела идут плохо, так маркитантов не сыщешь рядом с войском, они тают, как дым, но, как только дела налаживаются, маркитанты и маркитантки, обозные жены и блудные девки, гадалки и знахарки появляются вокруг лагеря как из-под земли. Своих маркитантов после засады на дороге Волков не видал, их тогда как ветром сдуло, а теперь вот они, делегация пришла, уже просят разрешения на вход в лагерь. Ушлая баба-сержантша, старшая среди девок и торговок, уже кланялась ему.
– Кто вас сюда пустил, отвечай, беззубая? – Волков немного злился, что его отрывают от разглядывания великолепного гобелена с изображением охоты: травли кабана сворой собак.
– Так ваш капитан Роха за нас хлопотал, нас и пустили.
– А, – проговорил кавалер с укором, – мерзавки, подкупаете моих офицеров? Дали Рохе на лапу?
– А мы и вам дадим, – прошепелявила старшая из маркитанток и, кланяясь, сунула ему в руку золотой.
Волков с удивлением посмотрел на монету: отличный золотой папский флорин, новый, не потертый совсем, тяжелый.
– И что же тебе, мерзавка, нужно?
– Все то, о чем договаривались до похода. Дозволения торговать в лагере вином, съестным и всем прочим.
– Всем прочим? – Волков засмеялся. – Как же «всем прочим» вы будете торговать, если у нас тут целый лагерь пленных баб, у которых «все прочее» можно брать бесплатно?
– Ничего-ничего, – заверила его глава маркитанток, – пока вином поторгуем, а там вы и перевешаете всех их, мне так господин Роха сказал.
– Много он болтает, твой господин Роха, – буркнул Волков. – А больные среди вас не появились? Мне больные в лагере не нужны.
– Нет-нет, господин, все мои бабы крепкие, молодые, хворых нет, нас перед походом ваш монах смотрел.
– Ладно, торгуй, но, если увижу какую больную, в язвах или в лихорадке, или узнаю, что поносные среди вас есть, всех выгоню взашей, а тебя повешу.
– Храни меня бог, – закрестилась баба, – сама всех проверю.
– Проверь-проверь, я ведь не шучу – повешу…
Так в лагере появились маркитантки, а значит, можно было через пару дней ждать рыбу и покрупнее.
Пока кавалер занимался своим богатством, приехала Агнес, три телеги с верхом всякого добра привезла. Волков повел ее к столам, девица с вечера ничего не ела, и, пока ей собирали еду, она говорила ему:
– Дом у них полная чаша, лучше моего многократно. Только людских комнат три, даже и не знаю, сколько у них там было слуг. В кухнях посуды больше, чем в вашем войске, в кладовках еды господской – всю зараз не переесть.
– А что себе взяла? – спросил Волков.
– Книги, пару покрывал, пару скатертей, подсвечники, да всякое нужное… Рубашки шелковые и другое женское… Так я не про то вам говорю, я говорю, что вам туда надо ехать, там в подвалах все бочками уставлено: вина, мед, масло из южных земель. Всяких хороших вещей много, что мне не увезти было… Там мебель такая, что и курфюрст такой не побрезговал бы…
Тут девушке принесли тарелку с жареными свиными ребрами, хлеб, вино, соусы.
– И много там бочек? – спросил кавалер.
– Подвал большой, что под свет лампы попало – так то штук двадцать, а дальше темно. Еще мясо вяленое, колбасы там же, сыры твердые целыми рядами, всего много… – отвечала Агнес, хватая пальчиками острое жирное мясо.
Разве мог кавалер не прислушаться к такому: бочки с вином, с маслом… Да одна бочка в двадцать ведер хорошего вина может стоить три десятка монет. Нужно было ехать, дом могли и разворовать за ночь, тем более что теперь дом его и с ним нужно что-то делать. Волков позвал к себе Роху и Рене.
Роха приехал на своем меринке, а вместо Рене пришел ротмистр Мальмериг и сказал, что господин капитан поехал вешать мужиков, срочно ли капитан Рене нужен господину полковнику?
Волков махнул рукой.
– Пусть придет, как освободится.
Роха поклонился Агнес со всей возможной учтивостью и завалился на стул напротив кавалера.
– Звали, господин полковник?
– Да, капитан, прошу вас отобрать для меня десять лучших людей и лучшего сержанта к ним. Мне в свиту они пойдут.
– Так десять лучших моих людей и так при вас, те, что с вами сейчас, и есть самые наши надежные люди, они из самых первых ваших солдат. Те, что были с нами в Фёренбурге. Ну а сержанта… Ладно, отдам вам Уве Вермера, я вообще-то метил его в ротмистры, на место Хилли, но раз вам в свиту, то пусть идет.
Волков припоминал Уве Вермера.
– Это тот, что носит усы? Наполовину седой? С рассеченным подбородком?
– Он, господин полковник.
Да, это был толковый солдат. Волкова предложение Рохи устраивало.
– Подходит. Мушкеты у моих людей заберите, им теперь и аркебуз хватит, а пистолетов я им куплю в Ланне. Из тех доспехов, что захватили в лагере, выберите для них лучшее и коней всем из трофеев подберите.
– Все исполню, господин полковник, – сказал Роха, тяжело вылезая из-за стола, – пойду обрадую Уве.
Рене казнил всех офицеров с кавалерами и перешел к мужикам. Капитан оказался человеком весьма целеустремленным и еще до обеда густо увешал раскидистые ветки могучего дуба тремя десятками людей, среди которых треть были старухи. Потом у него кончились веревки, и он пришел к Волкову, который как раз заканчивал опись своих сокровищ.
– Господин полковник, веревки у меня закончились.
– Вы пленным перед смертью причаститься предлагаете? – уточнил кавалер.
– Брат Ипполит всем предлагал, из рыцарей и офицеров ни один не принял причастия, а из мужиков некоторые причащались.
– Всем обязательно предлагайте, а насчет веревок… Ну, подождите, пока вам горожане привезут. Завтра продолжите.
– Не хочу ждать, – мрачно отвечал капитан, – моего друга уже нет, даже праха его не нашли, а те, кто его убивал, еще день будут без суда Божьего прохлаждаться.
Словно дьявол вселился в обычно спокойного человека. Волков вздохнул.
– Уж больно вы нетерпеливы, дорогой мой родственник, а терпение, если верить Платону и Сенеке, есть высшая добродетель.
– Может, этим добрым господам и терпение – добродетель, но у них их лучших друзей, видно, не убивали подлые хамы. Вот как у них близкого человека убьют, так я на их терпеливость погляжу. А как по мне, так высшая добродетель – это жажда справедливости. Как воздам быдлу по заслугам, так тоже стану ценить терпение, – говорил Рене достаточно резко.
– Так что вы от меня-то хотите? – Волков уже злился. – Может, желаете, чтобы я за веревками для вас в город съездил?
– Хотел спросить у вас, господин полковник: убиение водой считается делом правильным, ведь это тоже бескровная смерть?
– И водой, и тяжестью, и огнем – все это смерти бескровные, церковью одобряемые, – отвечал кавалер. – Я вижу, вы теперь мужиков топить думаете?
– Раз можно, так после обеда начну, – сказал капитан, ободрившись.
– Прежде чем начнете, отберите мне из своей роты десять самых надежных людей с сержантом во главе.
– Да, конечно, – согласился Рене, – но для чего вам?
– Пусть будут из старых наших людей, из тех, что живут на моей земле. Мне в свиту. Скажите, что жалованье будет двойное.
– Займусь немедля, – обещал капитан.
– Доспехи из трофеев возьмите лучшие, оружие лучшее, коней покрепче из трофейных выберите.
– Если еще одежду для них в ваших цветах справите, так они у вас как гвардия будут, – догадался капитан.
Волков кивал, он как раз размышлял о возвращении домой, думал о том, что его ждет.
В общем, гвардия по возращении никак ему не помешает. Да и сейчас лишней не будет. Сокровища нужно охранять. А, кроме Максимилиана да Рохи, ему и положиться не на кого.
– Отберу лучших солдат и лучшего сержанта, – пообещал Рене. – И сразу пришлю их вам.
– Спасибо, друг мой, – сказал кавалер.
Глава 17
Агнес в мужицком лагере не задержалась, не нравилось ей тут: ни уборной хорошей, ни шатра с кроватью и мебелью. Повезла свои сундуки с книгами в лагерь Волкова, за реку, несмотря на то что приходилось переезжать брод.
Прибыл капитан фон Реддернауф и доложил, что в округе никаких серьезных сил противника нет. Его люди видели отряд мужиков человек в пятьсот и всего при одном офицере. Людишки в нем были потрепаны, многие без оружия и почти все без доспехов. Шли они быстро на север. Разъезд в десять всадников погнался за ними, но они разбежались, попрятались в лесочке.
– Вы сами проверили, капитан? – уточнил Волков.
– Сам, господин полковник, с рассвета в седле, весь северный берег проехал – врагов на той стороне реки в пределах пяти миль нет.