– Брюнхвальд! – воскликнул Волков, сразу вскочив с постели.
– Я здесь, господин полковник! – Карл Брюнхвальд собственной персоной показался на пороге шатра, аккуратно отстраняя оруженосца.
Волков, не разглядев его как следует, не раздумывая, как был в исподнем, кинулся к нему, обнял крепко.
– Как я рад, друг мой, что вы на ногах… Мне вас очень не хватало!
– А я так грущу, что не был при вашей победе, – говорит капитан-лейтенант, тоже обнимая Волкова и уронив при этом костыль, на который до этого опирался.
– О! Да вы с палкой, друг мой, как ваша нога?
– Весьма сносно, мясо заросло хорошо, без гнили, но лекарь сказал ходить с палкой, пока кость не окрепнет. Вот… теперь хожу.
– Проходите, проходите… Садитесь. – Волков поднял палку и протянул старому товарищу. – Гюнтер, мыться, одежду, завтрак!
Кажется, не было на этом свете человека, которого он был рад видеть больше, чем Карла Брюнхвальда. Разве что одна рыжая дама могла оспорить это первенство, но в этом старый солдафон даже себе не признался бы. Хотя с того дня, как отправил ей письмо, он все время ждал от нее ответа.
А пока Волков поспешно мылся, одевался, и не прошло и десяти минут, как они с капитан-лейтенантом сидели под навесом, на теплом ветерке, что бывает в конце мая, и наслаждались завтраком.
– Так расскажите, как взяли лагерь? – спрашивал Брюнхвальд. – Вы представить себе не можете, какое было уныние среди раненых там в Бад-Тельце, когда поначалу узнали, что фон Беренштайн не смог даже перейти реку. Генерал и не остановился там, чтобы рассказать, как все было. Переговорил только с фон Боком, никому больше ничего не сказал и, не удостоив нас даже кивком головы, уехал к себе в Нойнсбург.
– С утра как пошли, так на том берегу и завязли, мужики выставили против меня полторы тысячи людей и уперлись. Мне помог вылезти на берег Пруфф и его картечь, а Эберст даже и построиться на том берегу не смог. Своих сил было мало, чтобы мужиков отодвинуть, а фон Беренштайн не дал мне резервов, хотя я просил его о том два раза, ландскнехты так и простояли на нашем берегу весь день.
– А потом, как все было потом? – спрашивал капитан-лейтенант.
– А потом я узнал, что Железнорукий уехал. – Волков не стал говорить товарищу про Агнес, не нужно ему знать это. – Ну и решил повторить атаку. А мужички без своего главного даже не попытались толком биться, всё больше разбегались.
– Ах, какое славное было дело! Уже все о том говорили, что вы и вправду Длань Господня. Жалею о том, что меня с вами не было.
– Не волнуйтесь, друг мой, доля из трофеев, что причитается второму офицеру, за вами.
– Благодарю вас, друг мой! – Карл Брюнхвальд встал и поклонился.
– Полноте, – Волков жестом велел ему сесть, – ешьте лучше и не волнуйтесь, нет у меня второго офицера, равного вам.
– А господин Рене?
Полковник только поморщился.
– А Роха? Он и человек редкой стойкости!
– Тут не поспоришь, Роха храбрец и очень мне помог, кроме него и Пруффа, не на кого было мне опереться… Но все дела, которые должен вести старший офицер, перекладывает на подчиненных, сам же будет сидеть и пить вино.
– А другие офицеры, новые, как они вам? – спросил Брюнхвальд.
Волков ответить не успел, внимание их привлекли возня и крики слезные.
– Прошу вас, прошу!.. – взвизгивал кто-то с другой стороны шатра.
– Куда? Куда прешь, паскуда! – слышали офицеры грубый голос, в котором Волков сразу узнал голос сержанта своей охраны Уве Вермера.
– Мне надобно к вашему полковнику, к Инквизитору… – рыдал некто голосом тонким.
– Гюнтер, – распорядился Волков, – узнай, что там.
Денщик, что прислуживал офицерам за столом, тут же ушел и почти сразу вернулся.
– Посетитель к вам, а наши люди ему руки ломают.
У кавалера было сейчас очень хорошее настроение, рад он был, что старый его товарищ снова с ним, может, поэтому сказал:
– Пусть допустят.
Гюнтер ушел и вскоре снова вернулся, но теперь с ним шли сержант Вермер и молодой заплаканный человек лет девятнадцати-двадцати. Он сразу начал низко кланяться и, всхлипывая, говорить, хотя не знал, к кому обращаться, смотрел то на Волкова, то на Брюнхвальда:
– Добрый господин, помилосердствуйте, у меня жена на сносях, а детей уже двое, две сестры не замужем, брат больной…
– Кто таков? – перебил кавалер, не дав дураку договорить про семью.
– Я купец, Хельмут Майнцер из Ламберга, – глотая слезы, рассказывал купчишка. – Вы нынче ночью изволили у меня товары забрать, а у меня брат больной и матушка слепа и глупа по старости…
– Как ты сюда попал? – Кавалер поморщился. – Кто тебя пустил в лагерь?
Купчишка замялся, рыдать престал.
– Отвечай, мерзавец, – велел Карл Брюнхвальд сурово. – Не забывай, перед Инквизитором стоишь, он все равно правду узнает!
– Меня сюда господин пустил, – пролепетал купец.
– Какой еще господин? – спросил капитан-лейтенант.
– С черной бородой.
– Одноногий? – догадался Брюнхвальд, усмехаясь.
– Да, добрый господин.
– Роха, мерзавец, не первый раз уже берет взятки и пускает в лагерь всякую сволочь, – засмеялся Волков.
Карл Брюнхвальд тоже засмеялся, отпивая из бокала разбавленного вина, так как кофе он не жаловал.
– Вот поэтому я и говорю вам, Карл, что мне без лейтенанта никак, да и комендант из Рене так себе, – тихо, чтобы не слышали подчиненные, произнес кавалер и тут же спросил громко, обращаясь к купцу: – Так что тебе надобно?
– Прошу вас, добрый господин, выслушать, – заговорил купец быстро, боясь, что ему не дадут договорить. – Товары, что вы у меня забрали… краски для красилен, зеленые и бурые. За них я уже задаток взял у торговцев из Фёренбурга, а у наших менял так и заем еще, чтобы с кавалером фон Эрлихенгеном рассчитаться, а теперь я по миру пойду, а у меня матушка…
– Да слышал я, – прервал его кавалер, – матушка глухая, брат слепой, сестры на выданье… А о том, что товар твой ворованный, ты будто бы и не знал, не знал, что его мужики-еретики у честного купчишки отняли, а самого купчишку до полусмерти били притом. Ну, соври, что не знал про то.
– А я-то не еретик! – воскликнул купец радостно, словно сие должно все переменить. – Я чту истинную церковь – матерь нашу, чту папу и хожу к причастию. Прошу вас, добрый господин, не разоряйте нашу фамилию, верните хотя бы краски, спасите мою семью, иначе нас и дома, и всего другого имущества кредиторы лишат. Помилуйте брата по вере. – Молодой купец сложил руки в молитве и упал на колени.
– Брат по вере? – Волков поморщился. – И чем же ты лучше еретиков? Такой же вор, как и они. Сержант, гони его из лагеря вон, и чтобы сюда его больше не пускали.
Уве Вермер крепкой рукой старого сержанта схватил Хельмута Майнцера, купца из Ламберга, за шиворот и дернул так, что добротная ткань затрещала и нитками пошла.
– А ну, вставай!
А купчишка на ноги не встает, тащится по земле и орет:
– Стойте, стойте, добрый господин, не гоните, дозвольте сказать.
– Пошли, ты наговорился уже. – Сержант тянет его по земле, утаскивает за шатер.
– Господин, я знаю тайну… тайну о большом богатстве.
Тут офицеры, смотревшие на это жалкое зрелище с презрением, в лицах переменились, переглянулись, и Волков крикнул:
– Вермер, отпусти его.
Молодой купец тут же вскочил и подбежал к полковнику, поклонился еще раз на всякий случай.
– Уж только обещайте, что вернете мне мои товары, если я вам расскажу про большое богатство.
Учитывая, каким выгодным вышло дело приказчика Виллима Хойзауэра, Волков долго не размышлял и кивнул.
– Если богатство это есть и я его найду, то верну тебе все твое. А если врешь… так велю тебя пороть, имей в виду.
– Есть-есть, добрый господин, – затараторил купец, – и оно рядом.
– Ну, говори. – Волков был заинтересован. Как, впрочем, и Карл Брюнхвальд, и даже сержант Вермер.
– Хорошо-хорошо… – Купец собрался с мыслями. – Значит, зимою, до Рождества еще, но было уже студено, так что по берегам и лед намерз, приехали к рыцарю фон Эрлихенгену важные люди.
– Важные люди? – Волков поболтал в чашке кофейную гущу и жестом подозвал Гюнтера, показал ему: пусть сварят еще. – И что же это были за люди?
– Очень важные купцы, трое их было, – чуть не с придыханием от благоговения продолжал Хельмут Майнцер. – И вот они говорили с рыцарем о тайном деле. Говорили о том, чтобы он пропустил по реке их товары.
– Сам ты этих купцов видел? – уточнил кавалер. Он сомневался, что этого сопляка допустили до и вправду важной информации.
– Нет, не сам, глава нашей гильдии господин Альтшуллер рассказывал, – признался молодой купчишка. – И вот они договорились, господин кавалер пообещал, что их лодки трогать не будет.
– Куда плыли лодки и что в них был за товар? – спросил Волков.
– Куда плыли? – Хельмут Майнцер даже удивился. – Плыли с востока, к Фёренбургу, к Марте, а оттуда, думается мне, на север в Нижние земли.
Волков прикинул: то есть баржи плыли из Экссонии на северо-запад. Важные люди, серьезный груз…
– Серебро, что ли, везли? – догадался он.
От такой догадливости купец удивился еще больше.
– Вы тоже про то слышали?
Волков на этот вопрос отвечать не стал, он уже чувствовал, вернее, он очень надеялся, что разговор этот не пустой.
– С чего бы вашим купчишкам знать про серебро, авось невелики птицы, чтобы им о таком деле большие купцы рассказывали.
– Так те купцы, что везли серебро в трех баржах, по всем берегам предлагали менять его на золото по хорошей цене. И многие менялы, и купцы, и банкиры о том знали, – объяснял купец, – и наши тоже. Кто имел золотишко, на том караване неплохо заработал.
Волкову от поваров Гюнтер принес свежесваренный кофе, налил его в супную чашку, а кавалер ложкой зачерпнул густых сливок из маленькой крынки и кинул их туда же, стал глядеть, как они исчезают, плавятся в горячей черной жиже. Денщик, зная уже привычки хозяина, поднес ему колотый сахар на тарелке.