ленные, да обозные с кашеварами – тут полдня с бумагами и расчетами прокопаешься. Вернее, полдня пройдет, пока расход одного провианта посчитаешь. А не будешь считать все время, не станешь контролировать расход, так вскоре и вовсе съестного лишишься: разворуют. Обязательно должен быть в войске человек, который за провиант будет отвечать. Вот пусть Мильке и займется этим. Теперь пусть он и следит за сотнями обозных возниц и десятками кашеваров, за сотнями меринов и за провиантом с фуражом. Мильке тут же попросил себе в помощь пару людей на сержантские должности, и, понимая большой объем работы по учету всего нужного, Волков дал добро.
Штабс-капитан Дорфус просил разрешения на глубокую рекогносцировку, для того ему нужны были двадцать кавалеристов. Волков полностью был с ним согласен в том, что окрестности нужно изучить на предмет грабежа, и просил фон Реддернауфа выделить требуемых капитаном Дорфусом людей. И заодно попросил Дорфуса взять с собой в разведку молодого кавалерийского офицера Гренера.
– Отец у него погиб недавно, а молодой человек весьма неглуп. Обучите его, капитан, своим знаниям, будет вам помощником.
– С радостью, – согласился штабс-капитан.
Рене и брат Ипполит принесли списки всех пленных.
– «Четыреста сорок шесть мужиков, шестьсот семьдесят две бабы, сто семьдесят два ребенка, – читал кавалер вслух. – Все здоровья сносного. Хворых нет, старых нет. Одежа на всех худая, обуви у всех нету». Кажется, в первый раз мне другие цифры подавали, кажется, больше народа было, – вспоминал Волков.
– Больше было, больше, – соглашался Рене с некоторым злорадством, – но кого-то повесили, а остальные бегут, сволочи. Не хотят к вам в поместье. Как ночь наступает, так кидаются в воду и уплывают. И мужики, и бабы уплывают. Пробовали их ловить по берегу, так почти никого не поймали, тонут дураки, что ли.
Это Волкову не понравилось, он взглянул на Рене и сказал:
– Начинайте конвоировать людей. Человек по триста в день уводите за брод к Хайнквисту и Пруффу в наш старый лагерь.
– Будет исполнено, – отвечал Рене. – Дозвольте в дороге их связывать веревками. Коли станут разбегаться, мне их будет не переловить.
– Капитан фон Реддернауф, будьте добры, выделите пять десятков кавалеристов в распоряжение капитана Рене для конвоя пленных. Чтобы к утру были у него.
– Распоряжусь сразу после совещания, – отвечал капитан.
– Капитан Мильке, – продолжал Волков.
– Да, полковник, – отозвался штабист.
– Подготовьте обозы с провиантом, – кавалер заглянул в список пленных, что подал ему Рене, – на тысячу триста человек. Люди раздеты и разуты, идти им месяц; у меня в обозе, что я уже переправил в старый лагерь, есть башмаки и хороший холст, у солдат здесь на складах сукно, если его еще не распродали. Людишек моих нужно одеть, обуть и кормить месяц. Если чего-то будет не хватать, то из моего обоза можно продавать товары и покупать необходимое. Я не хочу, чтобы они у меня передохли на марше или по прибытии или были тощи и хворы.
– Займусь сразу с утра, – пообещал штабс-капитан. – Кормить их буду хорошо, как солдат на марше.
Волков кивнул, этого он и хотел.
– Только согласовывайте со мной траты и продажи.
– Обязательно.
Только после этого совет наконец закончился, и кавалер пошел спать. Так устал в этот день почему-то, что даже не помылся как следует, завалился на перины, едва раздевшись, и сразу заснул.
Проснулся он с мыслью, что уже светает и надо ему спешить к реке, людишек собирать, чтобы искали утонувшую баржу. Как одержимый сделался, больше ни о чем думать не мог. Завтрака ждать не стал, едва помылся, оделся – и к реке пошел, еще роса на траве лежала. Ни Максимилиана, ни Фейлинга ждать не стал. Спят и спят, без них обойдется. Только двух гвардейцев с собой взял.
Лодка с мужиками уже на реке, Рене не поленился, пригнал их спозаранку и сам пришел делом руководить.
Стали снова нырять мужики – ничего. Нет баржи, нет серебра. Волков помрачнел. Рене, видя это, не будь дурак, сослался на то, что у него с Мильке дела, и ушел. Мол, сам давай свое серебро лови. Волков пошел к воде ближе, стал сам указывать, где мужикам нырять. А тут пожаловал Максимилиан и сказал, что госпожа Агнес приехала и кавалера дожидается.
– Приглядите за ними, Максимилиан, – попросил его полковник и отправился к лагерю.
Агнес сидела за столом, перед ней лежала книга раскрытая и стояла большая чашка с кофе. Увидав Волкова, девушка встала, подошла, поцеловала ему руку и заговорила радостно:
– А я не позавтракала и спросила у вашего холопа, что господину на завтрак подают, а он говорит: когда пироги с курицей или печенкой, когда колбасы жарят, еще сыры подают, хлеб свежий и кофе со сливками и с сахаром. Я и попросила его сделать мне такой завтрак, что вы едите.
– И что? – Волков прошел к столу, уселся поудобнее.
– А то, что принесли мне кофе, я-то раньше его уже у вас пробовала, бурда бурдой, еще и воняет, а тут со сливками и сахаром весьма вкусно выходит. Вкусно.
Девушка улыбалась. Волков редко видел ее такой. Он заглянул в начало книги, прочитал название на языке пращуров: «О лечении хворей», писана книга неким Сабайоном Полиньяком, доктором медицины.
– Интересно?
– Дурь! – коротко охарактеризовала книгу Агнес и, видя удивление кавалера, пояснила: – Пишет балбес, что хвори в организме человека образуются из-за разлития черной или белой желчи или из-за ветров в чреве. – Она засмеялась. – Из-за ветров в чреве! Ох и дурень этот Полиньяк.
Пока Гюнтер поставил перед кавалером приборы и блюда с едой, Волков болтал с Агнес.
– А ты что приехала? Соскучилась?
– Соскучилась, с тоски помираю в том вашем лагере, слава богу, что ваш капитан Хайнквист хоть на ужин приглашает. Приглашает еще и капитана Пруффа, так лучше бы этого зануду не приглашал. Напыщен, говорит скучные глупости и считает себя галантным.
Волков засмеялся, хоть ненадолго забыл про баржу с серебром.
– Тоска и скука. Не забери я книг у ведьмы, так от скуки уже померла бы, – продолжала Агнес, беря чашку с кофе. – В общем, я вам тут больше не нужна, господин мой. Железнорукий и баба его, а с ним и ублюдок их, и двести, кажется, солдат далеко уже, бегут куда-то. Вернуться сюда и не помышляют.
– Уехать хочешь? – спросил полковник.
– Хочу, господин мой, да вот не на чем. Двух коней я запалила, конюх говорит, их только живодеру на шкуру и мяснику на колбасу, больше никуда. Другие два коня тоже уже не бегуны, их лучше продать тому, кто в лошадях не понимает. В общем, деньги мне нужны.
– Хорошо, пошли. – Волков встал, повел ее в свой шатер, что охраняли день и ночь трое гвардейцев с сержантом. Там, в полумраке шатра, он достал ключ и отпер один из трех сундуков.
– Бери, – сказал девушке рыцарь.
– А сколько можно? – спросила та, разглядывая мешки из грубой и крепкой ткани.
– Сколько унесешь. В каждом мешке по тысяче талеров, и талеры те не Ребенрее, то талеры земли Экссонии, они на десятую часть тяжелее.
Агнес схватила мешок, да какой там! В мешке не менее чем полпуда серебра. Пальчики девичьи не смогли такую тяжесть из ящика вытащить, соскользнули.
Волков сам достал один мешок, бросил его на пол.
– Это тебе на коней и платья. – Достал второй мешок, тоже бросил его на землю. – А это на жизнь. Деньги береги. Учись жить экономно.
Агнес снова поцеловала его руку.
– Спасибо, господин мой! – Она тут же подбежала к пологу шатра, откинула его и закричала: – Игнатий! Игнатий, где ты есть?
– Тут я. Тут, госпожа.
Большой и мрачный мужик с черной бородой, тяжко топая сапожищами, торопливо кинулся к ней.
«Ишь как она его выдрессировала, галопом идет», – подумал кавалер.
– Что изволите? – спросил конюх, добежав до шатра и поклонившись Волкову.
– Бери вон те мешки, – велела Агнес, указывая ему, – в телегу неси, сейчас поедем коней покупать.
Когда Игнатий унес мешки, Агнес, улыбаясь, сделала перед Волковым глубокий книксен.
– Спасибо вам, господин мой, и прощайте, уеду сейчас же, как куплю коней. Домой хочу, в Ланн, в кровати своей мечтаю спать.
Она уехала, а Волков пошел завтракать и снова думать о серебряной барже.
В этот день так ее и не нашли. Мужички стали нырять все реже, у них интерес пропал, все больше сидели в лодке да рассуждали, где они еще не ныряли. А когда кто-то из них все-таки нырял, то, вынырнув, говорил:
– Баржи тут нет, а вот налимы есть.
– Налимы?
– Ага, – мужик показывал руками, какие они, – вот такие.
После обеда Волков распорядился послать за теми, кто видел, где тонула баржа. Среди пленных сыскали парочку таких.
– Ну, где она утонула? – спрашивал Волков.
– Да вроде тут, господин, – оглядываясь, отвечал мужик.
– Вроде? – зло переспрашивал кавалер. – Ты что же, дурак, места вспомнить не можешь?
– Так тогда зима была, сейчас-то все по-другому, – пояснял пленный. – А так вроде как вон там она потонула. – Он указал рукой как раз туда, где сегодня раз десять ныряли.
Волков поморщился, махнул рукой: уводите болвана. Ну не бить же дурака, тем более что другие свидетели крушения указывали совсем другие места. Не могли вспомнить. Он начал уже сомневаться, что отыщет баржу, но приказал тем мужикам, что сидели в лодке, и дальше нырять.
– Максимилиан, – говорил Волков, указывая рукой, – пусть они снова проверят всю воду от того холма и до тех ив. – И, отдав распоряжения, отправился в лагерь обедать.
После обеда к Волкову пришел Брюнхвальд и стал рассказывать:
– Хотел вывести полк, посмотреть, как обстоят дела с ротами. А рот-то и нет, только третья рота да рота Рохи.
Так и было: вторую роту Хайнквиста Волков отправил за брод, в старый лагерь, охранять ценности, а первая рота, рота Рене, занималась охраной пленных.
– Да, так и есть, – соглашался кавалер.
– Первую и вторую роту я посмотрю завтра, а вот рота капитана Фильсбибурга на сегодняшний день почти небоеспособна. Выучка отсутствует, слаженности нет как таковой, да и со стрелками не все в порядке.