– А что не так с людьми Рохи? – удивился Волков. Он-то думал, что это одна из его лучших частей.
– Рота малочисленна, едва сто шестьдесят человек насчитал, у них оружия больше, чем людей, – рассказывал новый командир полка. – Да еще и беда с мушкетами.
– Что? – Вот тут кавалер совсем взволновался. – А что не так с мушкетами?
– Мы с Рохой и Вилли как раз посмотрели все мушкеты, у одиннадцати на срезе стволов трещины, нужен ремонт, остальные… Ну, пока в порядке, но надолго ли? Роха просил порох пострелять, так я пока не дал, боюсь, что и другие трескаться начнут.
Вот что значит хороший офицер. У кавалера совсем руки не доходили до своего полка. Бросил на самотек, положился на нерадивых офицеров, которые даже не доложили ему о состоянии дел в своих частях.
– Займитесь мушкетами, Карл. Посмотрите роты Хайнквиста и Рене. Коли нужны будут деньги, так получите, сколько нужно.
– Займусь, о том не беспокойтесь. Роты приведу в порядок, а мушкеты отремонтирую. Но если мы пойдем на горцев после этого дела, то деньги нам понадобятся. Думаю, если планируем кампанию на кантоны, то нужно будет уже сейчас послать сержантов в Ланн и Фринланд для набора новых людей. Слава о вас идет великая, я думаю, что набрать людей труда не будет. Думаю… Потери у нас были большие, мне в полку нужно… эдак еще полтысячи человек. Также я думаю поговорить с Эберстом, Мильке и кавалеристом фон Реддернауфом, спросить, не нужны ли им пополнения. Еще думаю, что стрелков Рохи нужно довести до трех сотен и чтобы мушкетов было не меньше сотни, уж больно хорошо они стреляют. Найдете деньги на все это?
Волков выслушал все это, похлопал товарища по руке, и единственное, что смог ответить, было:
– Как хорошо, Карл, что вы вернулись.
После обеда он снова отправился на реку, мечтая о том, что вот он придет туда, а там… серебро из воды уже вылавливают. И что дно в той лодке уже завалено серебряными слитками, которые «в ладонь длиной, в три пальца шириной и в два толщиной».
Но ничего такого не было. Максимилиан стоял у воды, кричал что-то мужикам, а те из лодки лениво что-то ему отвечали. Зато тут же на берегу он увидал его: Хельмут Майнцер собственной персоной пришел на берег узнать, как вылавливают серебро, про которое он рассказал.
– Сержант, – злорадно произнес Волков, увидав купчишку, – а притащи ко мне вон того мерзавца.
Сержант Хайценггер и еще один гвардеец приволокли к полковнику купца. Тот был немного напуган, чувствовал, что что-то не так.
– Ну и где твоя баржа? Не первый день на берегу сижу, мужики скоро плавать как рыбы научатся, а баржу найти не можем.
– Но была же баржа, – пролепетал Хельмут Майнцер. – Все о том знают.
– Так где она? Укажи место.
Тут купец на секунду задумался, а после и сказал:
– Руди Кольдер, сын золотаря Кольдера, за серебром нырял и сам то серебро доставал. Рыцарь фон Эрлихенген его наградил талером. Он о том хвалился.
– Ваш он, этот Руди Кольдер, из Ламберга? – спросил Волков с надеждой.
– Наш, наш, – кивнул купец.
– Сержант, – велел полковник, – бери купчишку и еще пару людей своих, езжай в Ламберг, найди мне этого Руди Кольдера.
– Да, господин, – ответил сержант. – Сделаю.
Но до вечера сына золотаря так и не отыскали. И, не дожидаясь сумерек, Волков отправился ужинать.
Глава 23
Человек, который многие годы провел в лагерях и ночевал в палатках, по звукам, что доносятся снаружи, сразу поймет, что в лагере неспокойно. Лошади заржали. Волков открыл глаза. Темно. Только ночник горит на сундуке. Солнце еще не встало. А где-то вдалеке застучал барабан. Негромко и расслабленно, словно барабанщик поутру проверяет свой инструмент. Полковник сел на постели, прислушался. Сомнений не было, что-то в лагере происходило, хотя криков «к оружию» и не было. Но звук суеты, сборов, звон железа он слышал отчетливо.
– Гюнтер! – закричал полковник, вставая с постели.
Денщик появляется сразу, как будто за пологом шатра стоял и ждал. И уже нес воду в тазу и свежую одежду господина на локте.
– Я тут, господин.
– Что за шум в лагере? – с тревогой спросил кавалер.
Гюнтер как ни в чем не бывало поставил воду, принялся заправлять перины и раскладывать на краю кровати одежду, а сам в это время рассказывал:
– Полковники Брюнхвальд и Эберст решили провести смотр солдатикам, господин. На заре будут их строить, вот те железки свои и начищают.
– Почему же мне ничего не сказали? – Кавалер успокоился и стал умываться.
– Не могу знать, господин. Они мне не докладывали, – отвечал денщик с едва заметной иронией.
– Умный ты очень, – заметил Волков, беря у него полотенце. – Завтрак не готов еще?
– Какой там, эти мерзавцы кашевары и костров не разводили.
Кавалер оделся и, выйдя из шатра, нос к носу столкнулся с Мильке. Штабс-капитан поклонился.
– С добрым утром, господин полковник.
– Да, и вам доброго утра.
– Полковники наметили смотр поутру, просят вас быть.
– Хорошо. Буду.
Волков хотел на этом закончить разговор, но Мильке не ушел.
– Солдаты будут при полном доспехе и оружии. Полки – при барабанах и знаменах.
– На смотр обычно так и являются, – резонно заметил кавалер.
А тут штабист и говорит ему:
– Было бы прекрасно, если бы и их командир был в полном боевом облачении и на лучшем коне и при своей гвардии.
С каких это пор капитан советует полковнику, как и куда ему являться? Волков выразительно посмотрел на Мильке, он уже думал, как ответить ему поумнее, но тут в голову кавалеру явилась трезвая мысль: может, штабист знает, что делает?
– Хорошо, – ответил он и сказал уже подошедшим к нему и Мильке Максимилиану и Фейлингу: – Господин Фейлинг, приготовьте доспех, а вы, Максимилиан, оседлайте моего гнедого со звездой.
– Конь уже оседлан, кавалер, – ответил Максимилиан.
– И доспех я уже из ящика достал, – добавил Фейлинг.
Все это было весьма удивительным, не иначе как к его пробуждению все уже было готово. Мильке это устроил. Проворен, хитрец. Видно, это будет какой-то важный смотр. А Фейлинг уже принес раскладной стул: садитесь, господин полковник. Гюнтер проворно притащил молоко с медом, Максимилиан достал из ящика с доспехами стеганку и кольчугу. Все у них уже готово. Ладно. Кавалер посмотрит, что они все задумали. Солнце уже поднималось из-за тумана на западе.
Волков сел на стул, а знаменосец и оруженосец принялись надевать на него доспехи. Денщик тут же, помогал им. И самое странное, что и Мильке никуда не уходил, стоял в пяти шагах и за всем наблюдал. А из лагеря уже выходили первые колонны, чтобы строиться в поле. Уже не в шутку, не в разминку рук, одни барабанщики выбивали дробь «в колонну стройся», другие били «бодрый шаг». Как всегда звонко и неожиданно взревела труба – совсем недалеко. Странно все это, необычно. Но кавалер не спешил с расспросами, он просто готовился к смотру.
Солнце уже поднялось достаточно высоко, гвардия ждала кавалера уже верхом, знаменосец со знаменем и оруженосец тоже оба на конях, Волков на коне. Все готово. Мильке исчез еще до того, как кавалер сел в седло. Все солдаты со своими офицерами уже покинули лагерь. Барабаны били «готовься» на южном поле.
– Полковник, – сказал Максимилиан, – нас, кажется, уже ждут.
– Ну так едем, – ответил Волков и дал лучшему своему коню шпоры.
На поле вышли все, кто был в лагере. И Брюнхвальд, и Эберст, и Кленк, и фон Реддернауф, и Роха с Рене. Но вот что действительно удивило Волкова, это даже не то, что приехал из-за реки, из построенного им лагеря, Хайнквист, а то, что с ним прибыл и капитан его артиллерии Пруфф. «Что они все затевают? Даже Пруфф бросил пушки?»
Солдаты при полном вооружении, офицеры в самых лучших доспехах и одежде. Построились все в огромное каре без одной стенки, посреди каре стол зачем-то поставлен. У стола стоят старшие офицеры. Брюнхвальд, Эберст, Кленк и Мильке.
Барабаны, как Волков появился у первых линий солдат, стали бить изо всех сил «готовься». Трубы взревели, играя сигнал «внимание, услышать всем». Солдаты застучали о кирасы оружием. Волков остановился, стал оглядываться. За ним встала вся колонна из его охраны.
– Вам надобно к столу, – поравнявшись с командующим, сказал Максимилиан.
Волков посмотрел на него с осуждением, ему не нравилось, что его знаменосец знает, что происходит, а он нет. Тем не менее он поехал вперед, как и предлагал ему Максимилиан. Подъехал к столу.
К кавалеру тут же подбежал Мильке и сказал:
– Господин полковник, вам придется спуститься с коня.
– Слезть с коня? – Волков еще больше озадачился.
Он посмотрел на Брюнхвальда, а тот кивнул: спускайтесь, спускайтесь, друг мой. А барабаны все бьют, солдаты гремят оружием и доспехами. Волков не любил участвовать в том, что ему неведомо или непонятно, но, кажется, все собравшиеся, включая и солдат, ждали, что он слезет с коня. Да и Брюнхвальд со всеми заодно. Кавалер нехотя перекинул ногу. Мильке не побрезговал – подбежал, учтиво придержал ему стремя.
Полковник слез с коня. И тут шум стал стихать, барабаны, как по команде, смолкли. А Мильке подошел к столу и заорал так, что было слышно во всех полках, даже в последних рядах:
– Рыцарь Божий Иероним Фолькоф фон Эшбахт, коего многие прозывают Инквизитором и Дланью Господней, говорю вам, что все солдатские корпорации вверенных вам полков, все корпорации ландскнехтов, что стоят тут на поле, все корпорации кавалеристов и корпорация артиллеристов приняли решение, которое было единогласно одобрено и советом офицеров… – Тут Мильке сделал паузу и поглядел на Волкова, чтобы видеть реакцию кавалера. И уж после продолжил так же громко, как и начинал: – И решение корпораций солдатских таково: Рыцарь Божий Иероним Фолькоф фон Эшбахт пусть произведен будет в чин генеральский. Ибо другого генерала нет, а полковнику войском с другими полковниками командовать несподручно.
При этих словах Мильке откинул материю со стола и взял с него ленту белоснежного шелка с золотым позументом, скрепленную на концах золотой брошью.