А время уже к обеду шло, кавалер поехал домой. Горбатая кухарка Агнес еще с утра интересовалась, что господин желает на обед. Господин желал жареной свинины с луком, и теперь он надеялся, что получит желаемое.
Ехал, а горожане его узнавали, может, в лицо, а может, по его гвардейцам, что были одеты в бело-синие одежды. Видели его, с дороги уходили, кланялись. Многие кричали его имя, а некоторые так и вовсе досаждали гвардейцам, когда пытались подбежать и прикоснуться к его стремени.
– Господин! – Пузатый мужичок бодро семенил наравне с конем кавалера. – Это вы рыцарь Фолькоф? Господин!
Волков не отвечал, лишь покосился и поехал дальше. Зато один из гвардейцев на мужичка стал наезжать конем.
– Куда? Чего лезешь? Плети добиваешься?
– Да нет же, я пивовар, Клосс моя фамилия. Господин, примите в дар бочонок пива. В честь победы вашей над еретиками!
Не до пива Волкову сейчас было, он все никак не мог отойти от разговора с казначеем архиепископа, но он должен был нравиться горожанам. Генерал остановился и сделал знак гвардейцу, чтобы подпустил мужика.
– Спасибо тебе, честный человек, присылай свое пиво мне домой, я буду его пить со своими офицерами и друзьями.
Тут пивовар Клосс стал победно оглядываться, видит ли кто его триумф. И его видели, на улице собирались зеваки. Поэтому он закричал:
– Видели, болваны, мое пиво будет пить паладин, хранитель веры и меч Господа. Сам Рыцарь Божий Фолькоф!
Люди с соседних улиц и переулков стали сбегаться к этому месту. Все хотели знать, что происходит.
– Брюнер, ты меня слышишь, выливай свои помои в канаву, а сам можешь удавиться от зависти! – кричал пузан, созывая всех, кто его слышал.
Теперь зеваки, особенно женщины, стали выглядывать из окон всех домов на улице.
– Победитель еретиков и мужичья кавалер Фолькоф будет пить пиво пивовара Клосса! – продолжал орать мужик на всю улицу.
А тут еще, растолкав зевак и обойдя гвардейцев, к Волкову вышла сухая, но бойкая старушка.
– Господин рыцарь, допустите руку целовать, меня сам архиепископ допускал!
Уж и не очень-то ему хотелось, старуха не слишком чиста и, видно, полоумна, но вокруг были люди, все смотрели на него, и кавалер, слегка наклонившись с коня, протянул ей руку. Черт с ней, пусть целует, все равно в перчатке рука.
Ловкая старушка схватила его руку и поцеловала в перстень.
– Благословенны будьте, молиться за вас теперь стану, святой, святой вы человек! – кричала старуха радостно.
А он уже видел, как какой-то калека лезет к нему через гвардейцев, а те не знают, что с ним делать: останавливать или пустить. Волков сделал знак сержанту: хватит уже, не пускай. Но меж коней уже проскочила крепкая баба и подняла повыше голозадого ребенка лет двух.
– Рыцарь, благословите! – И так и держала на вытянутых руках перед Волковым.
Он кивнул и, улыбаясь, положил руку на голову ребенка, а потом и осенил его крестным знамением.
– Спасибо, господин! – Баба, взяв ребенка под мышку, успела схватить его руку и тоже поцеловать перчатку.
И конечно, к нему немедленно полезли другие. Тоже со своими пожеланиями.
– Всё-всё, господа горожане, мне пора! – воскликнул Волков и уже зло взглянул на своих гвардейцев: помогайте!
– С дороги! – стали орать те и расталкивать конями собирающуюся толпу. – Прочь, болваны! Дорогу кавалеру Фолькофу!
Но люди не спешили расходиться по своим делам и пошли вместе с кавалером и его охраной, а впереди шествовал пивовар Клосс, шел и продолжал орать:
– Мое пиво будет пить победитель мужиков, сам Рыцарь Божий Фолькоф. Все слышали, сам кавалер Фолькоф!
Так и ехали до ворот дома, благо что было недалеко, и лишь там толпа отпустила его, не посмев ввалиться во двор.
– Что же, дядя, вы столько людей привели? – с укором говорила Агнес, разглядывая из ворот толпу.
– Не вел я их, сами увязались, – отвечал кавалер.
– Лишь бы тут не остались, а разошлись, – заметила девушка, которая не любила большого скопления народа. – А то ведь с них станется, будут теперь тут торчать.
Когда он сел за стол и ему стали подавать еду, Агнес заговорила:
– Глава гильдии мясников и колбасников и люди с ним просят разрешения видеть вас. Пыталась втолковать им, что вы заняты, так они упорствуют, мол, времени много не отнимут. И не одни они такие.
– Еще кто есть? – спрашивал Волков, глядя, как она накладывает ему в серебряную тарелку отлично пожаренные куски свиной шеи с луком. Как отламывает хлеб, кладет его в тарелку хлебную, тоже из серебра, как наливает вино в великолепный стакан красного стекла.
– Конечно. Цех шляпников, гильдия мукомолов, коммуны городские всякие, община прихода Святой Магдалены – главы общины говорят, что они ваши старые знакомцы, и глава коммуны Святого Якова тоже. Цех валяльщиков. И другие, кто помельче.
– Подарки дарить хотят? – беря вилку и нож, уточнил кавалер.
– Как водится, – отвечала Агнес, садясь рядом с ним. – Спрашивали, когда вам будет угодно принять их.
– Вечер сегодня у меня уже занят.
– Я знаю, – кивала девушка, – завтрашнее утро тоже.
– Утро тоже?
– Завтра утром вы собирались смотреть юношей себе в учение и свиту.
– Ах да, точно, пусть тогда все визитеры будут к десяти утра, до обеда их приму.
Агнес кивнула.
Каждый знает, что добиться от банкира приглашения на ужин непросто, а объятий – и того труднее. А Фабио Кальяри уж на что сед и стар, но не поленился, вышел встречать дорогого гостя во двор.
– Дорогой мой генерал, давно меня так ничто не радовало, как ваш визит.
Как только кавалер слез с коня, так старик кинулся его обнимать и не отпускал довольно долго. А как отпустил, так стал представлять всех остальных господ, что вышли встречать Волкова:
– Энрике Ренальди, мой крестник и друг, в отсутствие отца является главой фамилии Ренальди.
Волков и Ренальди чинно раскланялись.
– Пьетро Ренальди, племянник Энрике. Казначей нашего банка в Ланне. – Фабио Кальяри чуть понизил голос. – Весьма сведущий человек в делах двора его высокопреосвященства.
С ним тоже кавалер раскланялся.
– А это мой зять, Карл Франк Леманн.
Высокий и статный господин низко поклонился Волкову.
– Ну, этого человека вы уже видели, это старший и любимый из моих внуков, повеса и транжира Алесандро Кальяри.
Алесандро поклонился кавалеру, а тот сказал:
– Жаль, что мне в молодые годы не довелось побыть повесой и транжирой.
Все засмеялись.
– Прошу вас, дорогой генерал, к столу. Дни стоят теплые, дождя не предвидится, жара спала, и я велел накрыть стол в саду, вы, надеюсь, не против, генерал?
– Конечно, нет, – отвечал Волков, – я привык. Половину жизни ем под открытым небом.
Господа пошли по саду и стали задавать вопросы про его поход и боевые действия. Но Волков знал, что это вовсе не визит вежливости и разговоры про его дела и похвалы этих господ пустые. Кавалер прекрасно понимал, что позвали они его для дела, он даже имел на тот счет некоторые мысли. А еще он помнил, что эти мягкие на первый взгляд люди зубы имеют железные, и этими зубами они за свою долгую жизнь загрызли не одного несчастного из тех, кто был с ними доверчив или неосторожен. Генерал держался начеку, почти как на марше в тяжелой кампании.
– Удобно ли вам будет это место? – спрашивал Фабио Кальяри, указывая на самое престижное место за столом.
Стол стоял в тени деревьев, и Волкову было все равно, где сесть.
Слуги, а их было не меньше половины дюжины, все в красно-синей одежде, были расторопны и услужливы, такие слуги сделали бы честь и какому-нибудь графскому дому. Не успел кавалер подойти к столу, как тут же подбежал слуга и отодвинул ему стул, чтобы генерал сел.
– Несите аперитивы, – распорядился старый банкир.
И на прекрасно сервированном столе тут же появились изящные графины во множестве с самым разным по цвету содержимым. Волков сразу узнал некоторые из них, чем очень порадовал хозяев. Напитки были ему известны с молодости, с тех лет, когда воевал он в бесконечных войнах на юге, в благословенных Богом странах, чьи господа никак не могли жить в мире друг с другом.
К аперитивам приносили блюда с закусками. Изысканное вяленое тонко резанное мясо, десяток видов сыров, чищеные апельсины и слишком хорошие для этого времени года яблоки с медом.
Несмотря на богатство стола, генералу едва давали что-либо съесть. Банкиры спрашивали и спрашивали его о кампании. Их интересовало все: и его отношения с маршалом фон Боком, и кто воевал за мужиков, и какие потери он нес. Многие вопросы Волкову не нравились. Особенно не понравился ему вопрос про мушкеты, его задал господин Леманн:
– А правда, что новые ружья, эти… мушкеты, так хороши, как о них говорят? Неужели они так сильны?
«А не слишком ли ты любопытен, друг мой? Зачем тебе это знать? Или вы решили торговать ими? И что же мне тебе ответить? Сказать, что оружие дрянь, так подумают, отчего я его делаю и делаю у себя в мастерских. Сказать, что оружие хорошо, так еще сами затеют делать. Проныры, с них станется».
Но нужно было отвечать на вопрос, и Волков произнес:
– Волшебное оружие дано Господом пока только излюбленным архангелам его. А нам дано всякое, что в одном месте хорошо, а в другом плохо. Хорош мушкет тем, что бьет так крепко, что пробивает пехотный панцирь на ста шагах, но притом еще далек он от совершенства, ибо тяжел, очень долго заряжается и не выдерживает силы своей собственной. Разрывает его частенько, и посему стрелка ранит и увечит, а после тридцати выстрелов, за день сделанных, – была такая стрельба у моих людей – так железо у многих ружей трещинами пошло. – Ответил хорошо, складно, вроде и не соврал, но и того, что во многом его победы мушкетами сделаны, не выказал. Да еще и добавил того, что всякому банкиру покажется важным: – Да и дороги они, и стрелять из них накладно, и ремонтировать – все накладно.
Господин Леманн и другие господа банкиры понимающе кивали, а тем временем прошла перемена блюд. Но столе появилась крупная селедка. И не та, что едят простолюдины, а перед посолом потрошенная, жирная, с тмином и без горечи. Отличная еда. Но к ней надо пиво, а у этих банкиров на столе пива не было. А с селедкой появилась белая и красная рыба на великолепных блюдах, и вареная рыба с укропом, и жареная. К ней несли лимоны и белые вина во множестве, и рейнские, и токайские.