А брат Илларион про ее духовника больше ничего спрашивать не стал, не для того он пришел, он завел речь про другое:
– А вас, друг мой, наверное, тоже горожане приглашают на обеды?
«Зачем же спрашивать, святой отец, о том, о чем вы и так знаете? Уж спросили бы сразу о том, чего вы не знаете».
– Да, вот только вчера банкиры приглашали на ужин.
– Ренальди и Кальяри?
– Они, они.
– О, эти никогда не пригласят просто так, – заметил святой отец.
«Что они, что вы… Вы все никогда и ничего не делаете просто так».
– Да, ужин был деловой, они сделали мне предложение.
– Предложение, конечно, секретное?
– Да, секретное, но от вас, друг мой, у меня секретов нет, – простодушно произнес Волков. – Они хотят купить у меня серебро.
– То серебро, что вы хотите передать в дар церкви?
«В дар церкви? Да вы его уже в мыслях перечеканили в казну курфюрста Ланна».
– Нет, помимо двадцати пудов, что я хочу передать вам, у меня есть еще серебро.
– Еще серебро? – удивился монах. – Сколько же его у вас, друг мой?
– Сто пудов, – отвечал кавалер, – или около того. До верности не знаю, взвешивал дурно.
Лицо брата Иллариона вытянулось, как ни умел он владеть собой, как ни скрывал себя за маской спокойствия и благообразия, тут маска не удержалась на его лице.
– Сто пудов? Это… Это большие деньги… – И, уже не пытаясь быть спокойным, он спросил: – А сколько же вам предложили эти мошенники?
– Доторговались до тридцати гульденов за пуд.
Казначей его высокопреосвященства считал в уме, наверное, лучше, чем Волков, он сразу вычислил:
– За двести тысяч талеров Ланна они предложили вам всего три тысячи гульденов! Так они предлагают вам меньше половины стоимости вашего серебра!
– Да, кажется, так.
– Истинные мошенники. Надеюсь, вы не дали им письменного согласия? – волновался монах.
– Я обещал им подумать.
– Это мудро. Вот что скажу я вам, друг мой, я предложу вам за сто пудов вашего серебра сто десять тысяч талеров Ланна и Фринланда.
– Сто десять тысяч? – Волков прикинул: да, это предложение было заметно весомее того, что предлагали банкиры. На тридцать тысяч серебряных монет больше.
– Только, – монах чуть поморщился, – я смогу расплатиться с вами не сразу. Я буду отдавать вам по двадцать тысяч монет в месяц.
«Ах, какой вы умный, святой отец, возьмете у меня сто пудов серебра и из него на своем же монетном дворе отчеканите своих же монет двести тысяч штук и из этих монеток потихоньку будете отдавать мне долг в сто десять тысяч полгода. А может, и вовсе их зажмете при надобности или если я погибну на войне. А еще банкиров называли мошенниками».
– Долго, мне деньги сейчас нужны, говорю же вам, у меня война большая предвидится, – отвечал Волков.
– Хорошо, сорок тысяч я вам за неделю соберу, если вы мне те двадцать пудов, что обещали, немедля передадите, – предлагал монах.
Волков видел, что казначей готов был идти на уступки, он никак не хотел упускать эти сто пудов серебра.
– О двадцати пудах мы уже все оговорили, пока не будет у меня нового епископа, про двадцать пудов забудьте.
Гримаса недовольства появилась на лице брата Иллариона, да Волкову было на то плевать. Ему требовался новый епископ, и, если аббат монастыря Святых Вод Ёрдана хотел получить хотя бы двадцать пудов серебра, он должен был сделать все, чтобы Волков поехал в Эшбахт с новым епископом.
Брат Илларион встал.
– Пойду к его высокопреосвященству. Говорить буду о вашем деле.
– О нашем деле, – поправил его генерал.
– Да, о нашем деле, – сказал монах, поклонился Волкову, затем поклонился Агнес и ушел.
– И к еде даже не притронулся, – заметила девушка.
– Не до того ему, – отвечал кавалер, погружаясь в думы.
Да, кажется, монахов он уломает, будет ему новый епископ, но отдавать сто пудов серебра за обещание курфюрста, пусть даже письменное, кавалеру не очень-то хотелось. Монет из серебра начеканит, потратит на свои нужды и скажет: извини, сын мой, сейчас денег нет, зайди попозже. Попробуй потом взыщи с князя обещанное.
Времени, конечно, оставалось очень мало, но Волков решил подождать. Должен был прийти за серебром как минимум еще один человек. Этот человек не мог не знать про серебро и не мог пропустить мимо себя такое богатство. А еще думал кавалер о том, что о визите казначея курфюрста обязательно узнают и банкиры. И этот визит высокопоставленного монаха, разумеется, должен повысить их предложение. В общем, все складывалось пока хорошо, но надо было ждать, ждать тогда, когда время и неугомонные враги так торопили.
После обеда один из сержантов показался в проеме двери, и Волков стал гадать, кого это привел Господь, надеясь, что Господь привел того, кто ему был сейчас нужен. А сержант и говорит:
– Господин генерал, там к вам господа.
– Что за господа? – на всякий случай уточнил кавалер. – Горожане с подарками?
– Нет, там господин говорит, что он штатгальтер его императорского величества.
– Штатгальтер? – Вот уж кавалер удивился так удивился: никак после их недоброй последней встречи не ожидал он подобного визита. – Хорошо, зови его.
– А с ним еще два господина, их тоже пускать?
– Всех зови.
Глава 34
Глаза и уши его императорского величества в Ланне, господин Краугер был все так же бледен, как и в прошлую их встречу, а вот учтивость его заметно выросла. Теперь он не корчил гримас пренебрежения и в спеси не оттопыривал нижней губы. Напротив, он склонился в долгом поклоне, как и его спутники.
Волков тоже встал и поклонился. Но затем сел и, мстительностью своею упиваясь, господам сесть не предложил: ничего, постоят. Но господа недовольства от этого совсем не выказали, а, напротив, всем видом своим показывали любезность, особенно любезен был сам штатгальтер. Он и заговорил:
– Кавалер Иероним Фолькоф, полковник его императорского величества, владетель Эшбахта?
– Да, это я, – отвечал Волков, пропустив мимо ушей слово «полковник», – а вас я помню, вы штатгальтер Краугер.
Краугер кивнул и продолжил:
– Его императорское величество восхищен вашей победой над хамами, единственное, о чем он сожалеет, так это о том, что грубиян фон Эрлихенген не был схвачен.
– Я и сам о том сейчас сожалею, – отвечал кавалер, – но он слишком рано покинул поле боя. Я даже его не видел, когда атаковал повторно. Если бы схватил его, то преподнес бы смутьяна в дар его величеству.
– Тем не менее император восхищен вашей победой, он говорит, что и не знает, что ему сейчас нужно больше: золото или истинные рыцари и полководцы, такие как вы, кавалер Фолькоф.
Это было лестное сравнение. Если сам император и вправду так говорил о нем… Волков даже заволновался немного. А штатгальтер продолжал:
– Император просит вас, полковник, принять в дар безделицу.
Он сделал знак своему спутнику, и тот достал из-за спины небольшую шкатулку, передал ее Краугеру, и тот, откинув крышку, преподнес Волкову брошь для закрепления пера на шляпе или на каком другом головном уборе. И брошь эта была великолепна: огромный непередаваемо синий сапфир в обрамлении серебра.
«Десять золотых? Да нет… Двадцать! Двадцать пять!»
– Лазурь и серебро, – произнес Краугер, ставя шкатулку на стол перед Волковым, – ваши цвета, кавалер.
Да, лазурь и серебро. Неужели император теперь знает про его цвета? Скорее всего, нет, но его советники знают точно.
– Благодарю вас, господин штатгальтер, – отвечал кавалер, стараясь сдерживать страсти, что бушевали в его душе. – Внимание императора – уже великая награда, а уж такое сокровище и вовсе благодать.
– В таком случае разрешите считать мою миссию оконченной. – Краугер поклонился. – Не смею вас больше донимать своим присутствием.
Штатгальтер и господа, что были с ним, ему снова кланялись, Волков тоже встал. И прежде чем они уже повернулись к двери, кавалер, как будто между прочим, «вспомнил» о том, о чем ни на миг не забывал.
– Господин штатгальтер.
– Да? – Краугер и его спутники остановились.
– А как же неразрешенное наше с вами дело?
Волков хотел уже напомнить ему о векселе, о деньгах. Но штатгальтер его опередил:
– Так нет между нами никаких неразрешенных дел, а тот вексель, что вы мне приносили, будет вам выплачен тотчас, как только вы его подадите снова. Можете даже сами не приходить, а прислать верного человека с ним и подать вексель моему секретарю. И того будет достаточно.
– Прекрасно, завтра же все и улажу, – сказал Волков.
– Распоряжусь, чтоб вас или вашего человека завтра ждали, – пообещал штатгальтер.
После он принимал посетителей с подарками, потом разговаривал с молодыми людьми из своего выезда. Повесы еще не поняли, что жизнь их изменилась, не знали они, что такое дисциплина, пришлось их вразумлять, объяснять им, что это дома они были господами, а тут они его оруженосцы и станут делать то, что им по чину положено, то есть сами чистить его коней, а не поручать это своим слугам. И господину Фейлингу генерал сделал внушение, что он чересчур мягок и добр, а раз он старший, то должен быть требователен к подчиненным.
У кавалера были планы на вечер, он собирался проехаться по кабакам и трактирам, узнать, как его сержанты нанимают новых солдат. Ему надо было понять, как идет набор, охотно ли идут люди под его знамя, хватает ли денег у сержантов, но тут пришли известные ему господа. Это были городские военные, которые просили его быть на пиру, что они устраивали в его честь. Как отказать тем, кого ты считаешь братьями своими? Конечно же, Волков пошел, тем более что, в отличие от штатгальтера, который называл его полковником, эти господа, чтя солдатские традиции, звали его генералом.
Дело было в хорошем трактире, который звался «Кабанья башка» и располагался на площади, как раз против городской ратуши. Кавалера посадили во главе стола, по правую руку от него разместился капитан городского ополчения, по левую – капитан городской стражи. Остальные чины сидели по убыванию. Еще не начали ставить на стол блюда, как господа военные стали пить вино и спрашивать Волкова, как было дело, как вел себя фон Бок, как воевали мужики. Волков рассказывал без утайки. И то, что с маршалом у него сразу не заладилось. И с генералом фон Беренштайном отношения были дурны. И что он угодил в засаду, и как солдаты не хотели строить лагерь, а желали отступать. И как он построил лагерь, и как отбил атаку на него. Как генерал попытался переправиться через броды, но не дал резервов, когда это было нужно. И как после неудачи отъехал, сославшись на болезнь. Только про Агнес он ничего не рассказал. А сказал лишь, что после первой отбитой атаки мужики стали отдыхать, а их офицеры уехали. А он, хоть и приказано ему было отступать, уговорил офицеров провести еще одну атаку – и она-то оказалась успешной. Так он хамов побил и захватил их лагерь. Господа офицеры слушали с большим вниманием, перебивая лишь уточняющими вопросами. А потом пили за здоровье генерала до самой ночи. И выпили крепко, так крепко, что многие не могли сами идти домой, а легли спать прямо там в трактире на лавках. Сам Волков, когда возвращался домой, едва держался в седле.