– Ну…
– Офицеров у меня не хватает, вот что. Те, что приходят, совсем не знают, как стрелять линиями, как строиться в бою, мушкеты видят в первый раз.
– И что же делать?
– Хотел я у тебя забрать своего сержанта, что дал тебе в гвардию.
– Вермера хочешь обратно? – Волкову было жаль отдавать его: сержант оказался смышленым и серьезным.
– Да, поставлю его ротмистром на третью сотню. Он человек твердый. – Роха сжал и показал кулак. – Как раз подтянет новых солдат до нашего уровня.
Жалко было отдавать такого человека, но для дела так было лучше.
– Ладно, забирай. А Вилли куда деть думаешь?
– Вилли на вторую сотню поставлю, соберу туда лучших аркебузиров, а сам с ротмистром Ляймфусом, которого здесь, в Ланне, только что наняли, буду командовать мушкетерами.
Генерал не знал, что это за новый ротмистр, может, он сам поступил бы по-другому, но оспаривать решение командира стрелков посчитал неумным, поэтому согласился:
– Пусть так и будет.
Глава 39
Генерал перекинулся парой слов с полковниками Брюнхвальдом и Эберстом, убедился, что все в порядке. Уже хотел ехать в город спать, ведь всю ночь спал мало, а в прошедшую и вовсе не смыкал глаз, но тут появился капитан Пруфф – и сразу к нему.
– Господин генерал, доброго здравия, доброго здравия. Как хорошо, что вас застал, думал уже, не нанести ли вам визит. А вы тут, значит, и мне у дверей ваших не стоять.
Такая болтливость и вежливость была для артиллериста нехарактерна. Обычно он что-то бурчал недовольно, а тут вон как соловьем заливается. «Может, тоже хочет чин майорский?» Нет, Пруфф заговорил о другом:
– Вчера, возвращаясь домой, встретил старого приятеля, он тоже по пушкам, я с ним в осаде сидел. Так он теперь при литейных дворах служит. Говорит, есть хорошее орудие, отличный лаутшланг.
– Лаутшланг? – Признаться, Волков не помнил такого орудия. Впрочем, он и не знал всех видов пушек. – А под какое он ядро?
– Под восемнадцать фунтов.
– О! – Генерал сразу разочаровался: это было меньше трети пуда. – Я бы хотел присмотреть картауну.
– Нет-нет, – стал уверять его Пруфф, – вы не спешите отказываться. Лаутшланг – отличная пушка. И в поле будет хороша, так как много легче, чем картауны, и по стенам бить из нее можно. У нее хоть и не тяжкое ядро, но зато длинный ствол, стены бьет она отлично, и дальность у нее прекрасная. И картечь из нее можно кидать. Я очень хорошо кидал картечь из такой же пушки со стены по еретикам. С кулевринами ее не сравнить. Лаутшланг – серьезное орудие, тем более что стоит она сейчас всего две тысячи четыреста талеров.
– Две тысячи четыреста? – удивился Волков. – Да я свою полукартауну подумывал за тысячу продать.
Артиллерист покосился на него с гримасой некоторого презрения, того презрения, которое испытывает настоящий специалист в отношении всяких там любителей, он даже слегка отстранился от генерала и сказал после нравоучительно:
– Слава Создателю, что вы ее не продали. Ваша полукартауна стоит пять тысяч или, вернее, даже пять с половиной тысяч талеров. И не меньше.
– Да? Хорошая новость, – отвечал кавалер. – А за этим лаутшлангом хотите ехать прямо сейчас? Дело не подождет?
– Именно сейчас. Думаю, что нам сейчас же нужно ехать смотреть орудие, боюсь, упустим, уж очень хороша цена.
В длинном закопченном цеху, что располагался у восточной стены города, находилось много пушек всех видов и размеров – от затинных пищалей и ручниц до осадных мортир. Но тут было мало света, поэтому важным покупателям нужное орудие выкатили на чисто выметенный двор.
– Видите, видите, какой лафет, – не унимался Пруфф, которому эта пушка, кажется, очень нравилась. – Лафет легок, не в пример тому, на котором лежит полукартауна. Под полукартауной всякий мост трещит, а эта везде пройдет. Полукартауну тянуть – так к вечеру две шестерки коней из сил выбиваются, а с этой и две четверки управятся.
Пушка была неплоха, ну, на взгляд кавалера, но и ничего особенного он в ней не находил.
Мастер Леопольд Розенфюльд имел окладистую бороду и важный вид. Все его распоряжения выполнялись тут же. О Волкове он, конечно, слыхал и его появлением тут был польщен.
– Большая честь, господин генерал, большая честь. – И Пруффу кивнул: – Здравствуйте, капитан. Пришли взглянуть на лаутшланг, господа?
– Да, – отвечал капитан и продолжал уже спокойнее, тоном, который не выдавал его заинтересованности: – Пушка неплоха на вид. А не были ли у нее отломлены цапфы? Не выгорело ли запальное отверстие?
– Я, господа, гнусный товар не продаю! Цеховой устав не велит, – важно и с пафосом отвечал мастер Розенфюльд. – Цапфы не приварены, трещин ни в стволе, ни в запале нет. Пушка почти новая. Стреляли из нее мало. Можете сами убедиться.
– А отчего же такая хорошая цена у нее? – спросил Волков, хотя, честно говоря, сам не знал, так ли она хороша, как говорит Пруфф.
– Я ее не делал. Эту пушку мне продали задешево бывшие хозяева. Потому и я отдаю недорого, мне с нее и так прибыток будет.
– Извините, мастер, – сказал Пруфф, он взял кавалера за локоть, отвел его на пару шагов и заговорил мягко, но убедительно: – Надо эту пушку брать. В бою будет большой подмогой, а коли нужда в ней отпадет, так мы ее продадим с выгодой.
Никогда Пруфф не был таким. Обычно вспыльчивый, он говорил с жаром и быстро раздражался, а тут ворковал, как голубица. Уговаривал так, словно это был не старый его знакомец-артиллерист, а какой-то иной человек. И так как кавалер в своей солдатской жизни повидал в войнах всякого, вспомнил свою службу в кавалерии и смекнул, что капитан и мастер в сговоре. Могло быть так, что Пруфф просто хочет нагреть руки на этой покупке? Да, так могло статься. Почему же такому не быть, когда капитан за сделку ратует? Волков задумался на пару мгновений.
Может, когда-то такая мысль, одно лишь подозрение на подобное дело сразу оттолкнули бы Волкова от сделки, но сейчас все было иначе. Пруфф ему был очень нужен. А то, что мастер за купленную пушку даст артиллеристу мзду… Черт с ними, с деньгами. Люди ценнее денег.
– А точно, что пушка эта хороша? – спросил генерал. – Я не хочу покупать вещь лишь потому, что она дешева. Мне надо, чтобы она картечью сносила горцев, сносила целыми рядами.
– Клянусь вам, генерал, что большой толк от нее будет, – заверил капитан артиллерии и этим еще больше убедил генерала в личной заинтересованности. – Не как полукартауна, конечно, с той мало что сравнится, но тоже хороша, а вот бить будет дальше и прицельнее, чем полукартауна. И много крепче, чем кулеврины.
– Хорошо, – согласился Волков. «Пусть порадуется старик». – Но выторгуйте у него хоть сотню монет.
– Сотню? – растерянно спросил Пруфф.
– Ну, не сотню, так сколько сможете.
– Хорошо, – согласился артиллерист. – Попробую.
Пушку купили. Уговорились на две тысячи триста шестьдесят монет, на том и ударили по рукам. Счастливый капитан Пруфф побежал докупать лошадей, две упряжки по четыре штуки, и нанимать новых людей для орудия. А Волков поехал домой за деньгами и чтобы выспаться.
А ехал он через весь город, и как раз через главную площадь, и по пути заскочил к штатгальтеру получить деньги по старому тому имперскому векселю. Штатгальтер не соврал, и пяти минут ждать не пришлось. Да, хорошо, когда о тебе знает император. Все-таки прав, прав был покойный епископ, да упокоит Господь его душу, говоривший: «Все будут целовать тебе руки, пока ты побеждаешь». Даже имперский заносчивый штатгальтер, родственник кого-то важного и влиятельного, и тот будет целовать и кланяться, коли ты на коне.
Вышел Волков из приемной на улицу, передал мешок с деньгами Фейлингу, встал на солнышке. Еще не жарко, люди заполнили площадь, никто мимо не проходит, не поклонившись, и здравия ему желают. Даже те, кто его не знает, и то кланяются на всякий случай. Он кивает всем, даже тем, у кого простое и бедное платье, даже мальчишкам-разносчикам. Он добр, великодушен и не спесив. А еще он думает, что хорошо жить этим людям. Пусть у них малые дома, пусть у них нет сундуков с золотом, нет войска, но у них нет и злобных врагов, что собираются на войну с ним, нет влиятельных князей, что мечтают упрятать их в холодный подвал, нет предводителей дворянства, что мечтают сжить их со света, нет жадных покровителей, что при всякой возможности запускают руку в их кошели. Может, все эти люди даже счастливее его. Может, и ему стоит жить простой жизнью. Но обдумать такое он не успел. Встряхнулся. «Глупости. Что за бабье нытье, надо готовиться к войне, а не завидовать глупым бюргерам».
Тут же на площади располагалась и почта. Зашел Волков туда, и почтмейстер – как и все прочие почтмейстеры и почтальоны, бывший ландскнехт, – узнав генерала, сразу сообщил:
– С утренней оказией для вас письмо пришло из Лейденица.
Он как раз и ждал оттуда вестей. От Иеремии Гевельдаса, лейденицкого купца. А вернее, от капитана его штаба Эрика Георга Дорфуса, что под видом купца должен был побывать в кантоне Брегген и собрать там военные сведения. Кавалер едва сдержался, чтобы не начать читать послание прямо на почте. Погнал коня к дому, распугивая прохожих.
В общем, доехал, вошел в пустой и тихий дом, теперь уже принадлежащий ему, сел за стол, развернул бумагу. Так и есть: письмо писано разными руками. Первая рука – почерк корявенький, то купчишка писал. Опять он ныл, дескать, купцы остальные его притесняют, опять грозятся, опять с палками и кулаками к нему приходят. Волков про это и читать не стал, пробежал лишь взглядом. А вот дальше… То, что было написано почерком твердым и четким, словно у заправского писаря, то генерал читал жадно и въедливо, перечитывая некоторые предложения по два раза.
«Прежде всего, командовать кампанией уговорили старого генерала Каненбаха, штандарт его: черно-белое поле с красным медведем. Он отпирался, да ему посулили денег. Поставили лагерь в полумиле от берега. Чуть восточнее города Милликона, как раз на удобном перекрестке меж двух дорог, одна из которых идет вдоль берега, а вторая от пристаней Милликона на юг, на деревню Мюлибах, что от перекрестка в половине дня солдатского шага, и на город Ленгнау, в полутора днях солдатского шага от Милликона.