Тут он был прав. Абсолютно прав. Волков не отрываясь смотрел на карту.
– А это что? – Генерал ткнул пальцем.
– Так и знал, что вы обратите внимание на этот город, – сказал капитан. – Висликофен. Городишко зажиточный, немаленький, тысяч на двадцать человек. Если пойдем вглубь кантона, на Мюлибах, то придется его брать.
Это было понятно, если двигаться вглубь территории врага, то оставлять такой крупный город у себя в тылу нельзя. Но Волков сомневался. Он вообще подумывал ограничиться большим набегом. А тут город… осада… Очень-очень не хотелось ему всей этой возни, особенно учитывая то, что солдаты и так не горят желанием воевать с горцами.
– Стены, башни, рвы?
– Я бы и сам сомневался в необходимости брать город, не повидай я его, – начал капитан.
– Что, стены старые?
– Старые-старые. Людишки горные так запугали соседей, что те к ним не совались лет двести уже. Стены с тех пор, кажется, и не ремонтировались, кое-где уже трещинами пошли. Рвы засыпались, как будто и не было их никогда, у главных ворот, южных, был подъемный мост – нынче он в землю врос и поднимется если только провидением Божьим. Ворота были некогда дубовыми и обиты железом, но даже дуб и тот обмяк за столько лет.
– Значит, горожане страха не знают, – резюмировал кавалер.
– Понятия о нем не имеют. Да кто из ближних князей осмелится с ними воевать? Ребенрее? Архиепископ? – Дорфус небрежно махнул рукой. – У вас есть полукартауна, за два дня в любом месте пробьем стену и войдем.
Волков смотрел на карту, он все еще сомневался, а капитан продолжал:
– Главным лагерем будет Милликон: река близко, хороший подвоз. А Висликофен удобен как оперативная база, от него в любую сторону кантона, хоть на юг, хоть на запад, два-три, максимум четыре дня солдатского шага до границы. Возьмем Висликофен – и вся земля Брегген под нашим контролем. Дороги у них везде отличные, отсюда можно и на столицу идти, и округу выжечь.
Тут капитан был прав. Город придется брать. Хорошо, что еще одну пушку прикупили, точно не помешает. Город придется брать, и причем брать по возможности быстрее, начать сразу, как только Эберст приведет свой полк и артиллерию, не ждать, пока горожане решат стены подлатать.
– Думаете, возьмем город без труда? – спросил Волков, не отрывая глаз от карты.
– Города у них слабы все. И столица тоже. Нет нигде ни башен хороших, ни современных стен. Любой можно брать. Если в поле их одолеешь, конечно… – заметил молодой капитан Дорфус.
Ночь, полное звезд небо, кузнечики стрекочут, с лягушками в реке соревнуются в голосе. Кони оседланные щиплют траву, Максимилиан и Румениге в десяти шагах от генерала и капитана затеяли костер. А генерал и капитан с небольшой лампой так и не разгибаются от карты, так и смотрят в нее.
– Значит, думаете, возьмем город? – снова спрашивает генерал.
– Город возьмем, если возьмем лагерь, – отвечает капитан. – Но кампания легкой не будет.
– Не будет?
– Нет. Смотрел я там все, смотрел – все у них хорошо, богато живут люди… Ну, те, что в долинах и у реки. Дома крепкие, дороги хорошие. Но вот что я приметил: там каждый клочок земли вспахан, вскопан, засажен, а где ничего посадить нельзя, так там скот пасут.
– И что же в том плохого? Будет что взять.
– Так то и плохо, что земли у них мало, а людишек много, – объяснил Дорфус. – И много люда безземельного, бедного. Поэтому у них во все времена так многочисленны их баталии, что людей бедных, крепких, дружных да злых в избытке. Всякий раз они на войну по первому зову горазды.
Свет маленькой лампы едва попадал на умное лицо капитана. Волков косился на него и вздыхал, понимая, что Дорфус хоть и молод, но умен и, скорее всего, прав в том, что дело будет нелегким.
Они всё говорили и говорили, вопросов было много, говорили, пока масло в лампе не стало кончаться, пока звезды не стали гаснуть на небе. И лишь когда потух костер, Волков встал.
– Прошу вас еще раз съездить в Милликон да взглянуть на их лагерь, осталось три-четыре дня до дела, может, еще что выведаете.
– Хорошо, отправлюсь сегодня, послезавтра вернусь, – отвечал Дорфус. – Отвезу туда пару бочек меда, попытаюсь продать его прямо в лагере.
Волков обнял капитана:
– Храни вас Бог.
Рано, еще до рассвета, по реке поплыл туман. Волков, и Максимилиан, и Румениге ехали по берегу реки, поверху. А внизу, в тихой заводи, с мостка трое людей укладывали длинные весла в большую лодку.
– Эй, почтенные, – окликнул их кавалер.
– Что вам, добрый господин? – отозвался один.
– А сколько возьмете, чтобы двух людей и двух коней переправить на тот берег?
– Это к разбойнику Эшбахту вас перевезти?
Максимилиан хотел было крикнуть что-то злое наглецу, но Волков его остановил, засмеявшись.
– Да, к нему.
– Без коней и за двадцать крейцеров перевез бы, а с конями… Полталера, добрый господин!
– Уж больно ты жаден, братец! – заметил Волков, сразу перестав смеяться, как только ему озвучили цену.
– Нет, добрый господин, это хорошая цена! – настаивал мужик. – Других лодок тут нет, а на пристани с вас больше возьмут.
– Ладно, но Бог еще тебя накажет за твою жадность! – крикнул ему кавалер и сказал уже Максимилиану: – Прапорщик, езжайте за моей казной и людьми, доставьте все ко мне в Эшбахт.
– Сеньор, но, если мы поедем вместе, вы потеряете пару часов, но сэкономите полталера. На кой черт вам этот жадина?
– Не могу ждать, Максимилиан, не могу больше ждать, – ответил Волков и направил коня к воде.
Он и вправду не мог больше ждать. Он хотел домой. Первый раз в жизни с ним было такое, в груди его поселилось чувство тревожное, щемящее, но радостное. Будь он женщиной или человеком душевным, так, возможно, даже и прослезился бы, но старый солдат на такое был не способен. Тем не менее волновался, волновался, хоть и виду не показывал. Кажется, лишь сейчас кавалер понял, что значит возвращаться домой. Туда, где тебя ждут. Конечно, он очень хотел видеть Бригитт. Хотел видеть ее живот, который, наверное, уже заметен. Ну и жену. Ей вообще скоро рожать. И Ёгана хотел видеть, и Сыча, и даже кухарку Марию. Но все-таки больше всех ее – свою ненаглядную Бригитт. Наверное, у нее опять вся спина в веснушках, весь носик тоже.
А мужики на весла налегают: тут выше пристаней течение быстрое, река сильная. Лодка уже на стремнину выплыла, лошади стоят, не шелохнутся, только ушами прядают, боятся воды, а хозяин лодки вдруг сказал:
– Извините, добрый господин.
А сам мрачен стал, сидит на руле насупившись.
– За что? – Волков догадался, почему лодочник просит прощения.
– За то, что лаял вас, – промолвил мужик, – сразу нужно было догадаться, что вы и есть сам Эшбахт.
– А как сейчас догадался?
– По коню. Конь-то у вас талеров сто стоит, перстни на перчатках, камень синий на шапке. Одежа все бархат да шелк. Все дорого. Здесь таких других, как вы, нет, здесь все господа прижимисты похлеще какого мужика, ездят на меринах да на кобылах, а у вас все напоказ. Сразу видно, военный. И едете в Эшбахт. И ростом велики. И при военных людях были. Надо было смекнуть сразу. Я за ругань свою с вас плату не возьму.
Волков достал монету в талер, кинул ее лодочнику.
– Деньги возьми, а вот рта не разевай. Чтобы никому ни слова, что видел меня. И людям своим скажи, чтобы три дня молчали. Никому. Ни слова. Под страхом смерти.
– Как пожелаете, господин. Слышали ребята, держите языки за зубами! – крикнул он гребцам.
Одета она была в простое платье и передник, на голове штойхляйн из тех, что носят замужние женщины. С одной из дворовых девок кормила кур и тут же взяла от стены метлу и собственноручно подмела угол двора. Но даже в простом платье, и с метлой, и в штойхляйне она была чудо как хороша.
Тут служанка подняла глаза от кур и произнесла:
– Ой, господин приехал!
Бригитт тут же обернулась, и лишь сейчас стал заметен ее живот. Вот почему она не в узких платьях, которые так любит. Женщина отбросила метлу и сначала шагом, а после и бегом кинулась к Волкову. Он едва успел слезть с коня, прежде чем красавица была в его объятиях. Да еще вдруг и плакать стала. Кавалер даже растерялся. Он немного отстранился, чтобы видеть лицо своей женщины. Да, она все так же была зеленоглаза, а веснушки засыпали ее носик. Да, это была его Бригитт. Плачущая Бригитт.
– Отчего же вы так долго? – спрашивала она, обхватив его небритые щеки своими ладошками. – Купцы давно уже говорили, что хамов вы побили, а вы все не ехали и не ехали.
– Ну что это вы? – говорил Волков, целуя ее в губы и тут же пытаясь своей тяжелой и вовсе не мягкой рукой вытереть с нежного женского лица слезы. – Отчего плачете? Приехал я, ехал к вам. Удержаться не мог, людей своих с обозом кинул и к вам поехал. Не плачьте, моя дорогая.
– Ко мне ехали? – спрашивала она, пытаясь поцеловать его руку.
От этой красивой женщины пахло топленым молоком.
– К вам. – Он сжал ее крепко. – К вам.
Он отпустил Бригитт.
– Рада, что вы вернулись, вот и рыдаю. – Она кивала, вытирая слезы. – Знаю, что глупость то бабья, а сдержаться не могу. Последнее время часто рыдаю, как дура. Видно, это отсюда… – Она провела руками по своему округлившемуся животу.
Волков наконец высвободился из ее объятий и аккуратно положил руку ей на живот.
– Как ваше здоровье?
– Хорошо, – отвечала женщина, накрывая его большую руку своими маленькими. Бригитт не стала ему говорить, что тошнота ее изводит, что от нужника дальше чем на сто шагов она отойти не может. Зачем о том мужчине знать? Ему и своих волнений достаточно. – Монахиня наша уверяет, что все хорошо у меня. А у вас, господин, как здоровье, как нога ваша, как плечо?
– Да что им будет? Так же, как и раньше.
– Я волновалась, не ранили ли вас.
– Да как же меня ранят? У меня теперь чин генеральский, я за солдатами далеко на коне сижу.
Она тут на него посмотрела строго, не веря.