Так день и миновал, а как стемнело, кавалер с удовольствием снял доспехи и лег спать.
– Господин, господин! – Гюнтер, держа в одной руке лампу, тряс Волкова свободной рукой. – К вам человек.
– Что? Какой человек? – не сразу сообразил кавалер. – Утро уже?
– Ночь, господин, ночь… К вам солдат пришел.
– Солдат? Зови, – приказал он, садясь на кровати.
Солдат вошел в шатер, с интересом осматриваясь.
– Ну, что случилось?
– Сержант к вам послал… Шум, господин. Кажись, мужики пошли куда-то.
– Пошли? Куда пошли?
– За рекой, господин, кажется, идут… куда-то…
– А ты из какого пикета?
– Мы тут внизу под лагерем у речки стоим.
– И что, шум слышите?
– Ага. Топочут.
– Много их, куда идут, лошади есть, телеги есть?
– Так разве в темноте разглядишь… – Солдат разводил руками. – Может, есть телеги, а может, нет.
Понимая, что большего он от дурака не дождется, Волков приказал Гюнтеру:
– Одежду давай и Фейлинга буди.
Сам кавалер, Фейлинг, два стрелка охраны и солдат спустились к реке, тут и был пикет из четырех солдат и двух стрелков.
– Ну, что звали?
– Господин, – заговорил сержант из стрелков, – невдалеке за рекой дорога есть, по ней отряд прошел. Все слышали шум тихий.
– Огни были?
– Нет, только звуки. Люди шли, люди с железом.
– А сейчас есть звуки?
– Так послушать надо, – отвечал сержант.
– Тихо всем, – приказал Волков и стал прислушиваться.
Не то чтобы он слышал что-то отчетливое, но какой-то несвойственный ночи шум был. Да, был. То ли древко копья или пики трется о кирасу, то ли башмаки по дороге стучат. Не разобрать, дорога-то не у самой реки. Солдаты и полковник прислушиваются и вдруг слышат тонкий писк. Волкову подумалось, что такой звук и показаться мог, но один из солдат тут же сказал:
– Телега. Телега скрипнула колесом.
– Точно, и телега перегруженная, – поддержал его другой. – С обозом идут.
– Может, то мужик какой местный, – предположил третий.
– Ага, мужик, – тут же взяли под сомнение его мысль другие, – в полночь-то. Траву косил до луны.
Теперь у Волкова сомнений не было, враг куда-то выдвинулся, скорее всего, на запад. Зачем? Эх, как жаль, что разведку он организовать не смог. Толковых людей для этого у него не было. Не мальчишку же Гренера отправлять на опасное дело. Он не стал дальше прислушиваться, а поспешил вверх, к лагерю.
У входа кавалера встретил молодой ротмистр Мальмериг, дежуривший этой ночью с сотней солдат из первой роты.
– Господин полковник, что-то произошло?
– Пока неясно, за рекой отряд хамов с обозом пошел на запад.
– Хотят обойти нас и ударить с двух сторон?
– Я бы так и сделал, уж на две стороны пушек нам не хватит. Но… Мы сильно укрепили лагерь. Попытка штурма таких укреплений закончится для них большой кровью.
– Может, поднять людей? – предложил Мальмериг.
– Пока не нужно, – ответил полковник и пошел в свой шатер.
Спать он больше не собирался, какой теперь сон. Фейлинг и Гюнтер помогли ему облачиться в доспехи. После, взяв с собой десяток стрелков с сержантом, Волков обходил и проверял другие посты и пикеты. Сам обходил, сам хотел убедиться в том, что все тихо. И успокоился, только когда на востоке, и на западной дороге, и в южном овраге у отхожих мест все оказалось в порядке. Солдаты везде бодрствовали и ничего подозрительного не слышали. Он еще раз спустился к реке, долго вслушивался, но ничего уже больше не услыхал. Вернулся в лагерь, когда солнце на востоке уже слегка осветило верхушки деревьев. В мае солнце раннее.
Весь следующий день он изводил и солдат, и офицеров дальними вылазками и разъездами. Все никак не мог понять, куда же шли ночью мужики, и это его сильно тревожило. Очень ему нужно было знать, где враг. Поэтому к полудню, не дав ни солдатам, ни офицеру пообедать, Волков отправил почти всю свою кавалерию с Гренером во главе, две сотни людей из первой роты с ротмистром Хайнквистом и полсотни стрелков по западной дороге с наказом все осмотреть, но при малейшей опасности бегом возвращаться обратно. Около часа с волнением ждал разъезды, и когда они вернулись, то сообщили ему, что в округе ни единой души, даже заблудшего мужика на дороге не видели.
Нет-нет, что-то тут было не так, не один он слышал, что ночью кто-то на том берегу реки куда-то двигался. А тут вдруг врагом и не пахнет, словно и не было его никогда.
«Максимилиан уже сегодня должен быть в Ланне и сегодня же выехать с Агнес обратно. Два, ну или три дня – и он привезет ее сюда. Господа молю, чтобы за эти три дня ничего не произошло».
А уже ближе к вечеру на западной дороге появились два всадника. То были гонцы, от маршала письмо привезли. Письмо было коротким и злым:
«Господин полковник Фолькоф, то было моей стариковской ошибкой на столь важное дело посылать такого неумелого человека, как вы. Вы бахвалиться и выставляться мастер, в одежды царские рядиться хороши, но как до дела, так и лагерь вы ставите не там, где велено, и людей ваших мужицкий сброд побивает крепко. Теперь хамы знают, что мы пришли, и тайно, без боя, переправиться на тот берег нам не дадут. И в том ваша заслуга.
Что обоз вам удалось сохранить, так это чудо, равное чуду Рождественскому. За чудо сие Господу молюсь неустанно. Теперь уж держитесь крепко в лагере своем, раз встали, ландскнехты сегодня подошли к нам, более ждать нет нужды. Я уже завтра со всеми силами выступаю к вам. Берегите обоз и лагерь, без них кампании не быть. Да хранит вас Господь».
Кавалера едва не перекосило от презрительного и насмешливого тона письма. Но что делать, если по сути фон Бок был прав. До самой ночи, даже за ужином, Волкову вспоминались ехидные слова командира, так у него аж аппетит пропал. Но он был рад, что армия уже вышла. Если письмо было подписано числом позавчерашним, значит, сегодня фон Бок уже должен подходить к Бад-Тельцу, а завтра к вечеру быть тут. «А там Максимилиан и Агнес привезет. Дальше легче будет». В этом он был уверен, а пока ему нужно удерживать лагерь. Может, поэтому кавалер в который раз перед сном отправился обходить укрепления.
И опять спал он неспокойно, просыпался, прислушивался к звукам, что доносились снаружи. Ждал и боялся услышать крики «к оружию!». Но ничего подобного не слышал и снова засыпал сном неглубоким, чтобы, встав утром, проверять все вокруг и волноваться.
Когда приехали к нему вестовые, от маршала письмо привезли, надо было о своих волнениях и о том, что он слышал ночью, как отряд мужиков шел по тому берегу реки на запад, фон Боку написать. Но Волков не стал, чтобы старый ехидный маршал над его страхами и слухами снова не насмехался. Напиши он о том, может, тогда все вышло бы по-другому, но кавалер не написал, и вышло все так, как вышло.
В два часа пополудни прибежал к нему солдат от западного прохода и доложил, что четыре кавалериста прискакали и просят полковника. Он сразу пошел к западному проходу, там и увидал четырех запыленных кавалеристов на сильно уставших конях.
– Кто старший? – спросил у них полковник.
– Я, господин, – отвечал один кавалерист с седыми усами.
– Говори.
– Господин, беда, колонна наша атакована мужичьем на марше. Маршал ранен был почти сразу. Построиться в боевые порядки никто не успел, колонну рассекли на две части. Откуда взялись – непонятно.
«Похоже на то, что и с нами было». Волков слушал дальше, холодея сердцем.
– На арьергард сразу наехали рыцари, смяли его, сразу за ними навалилась пехота. Полковника фон Клейста убили. Людишки побежали сразу, кто не сбежал, тех порезали всех. Наш арьергард был разбит и развеян сразу, и получаса не прошло. Авангард и центр колонны пытались строиться, но их непрерывно обстреливали, ранили полковника Эберста, а потом и авангард атаковали, а мужиков было много, не менее трех с половиной тысяч.
«Вот куда они шли ночью. Решили с лагерем не мучиться, людей на частоколах да на рогатках под картечью не гробить, а нанести удар нашим главным силам на марше. Вот тебе и быдло, вот тебе и нелепые мужики. Разбивают нас по частям. Но как они узнали, что фон Бок вышел? Неужто у них шпионы так хороши, что всё знают, что в округе творится?»
Волков был в растерянности. Не могло быть правдой то, что железнорукий предатель, мужицкий генерал, лучше многоопытного фон Бока. И он продолжал слушать.
– Полковник фон Кауниц смог построить пару рот и пытался мужиков оттеснить.
– И что? – спросил кавалер.
– Дальше мы не знаем, нас позвал генерал фон Беренштайн, приказал ехать к вам.
– Ко мне? Зачем?
– Он приказывает вам со всеми возможными силами идти к нему на помощь.
Тут кавалер и призадумался. Лошади у кавалеристов все в пене, их гнали, не жалея.
– Сколько же вы ехали сюда? – спросил Волков.
– Два часа, господин.
Два часа? Значит, пехоте идти до места боя часов пять. Только к ночи поспеет. К этому времени фон Беренштайн либо сам отобьется, либо уже будет разбит. А Волков со своими людьми еще и рискует сам попасть под удар мужицких колонн. Зачем же такой приказ отдавал генерал фон Беренштайн?
Волков посмотрел на усатого кавалериста внимательно, спросил как бы между прочим:
– А маршал, говоришь, ранен?
– Да, говорят, пуля пробила горжет, угодила ему в шею. Крови было много, как бы не помер старик, – отвечал кавалерист.
– И приказал мне выступать не он, а генерал фон Беренштайн?
– Да, господин.
– И письменного приказа ты не привез?
– Нет, господин, где там было приказы писать, бой шел вокруг. Генерал на словах приказ отдавал.
Волков поднял руку, чтобы привлечь внимание своей охраны, а затем указал на кавалеристов пальцем:
– Арестовать их.
Кавалеристы удивленно переглянулись, а усатый спросил:
– Господин, за что?
– Вас я не знаю, – отвечал ему полковник, – а подпись маршала фон Бока на приказе крепко держать лагерь и охранять обоз мне известна. Посидите, пока все не прояснится, под стражей.