Заклика вежливо объяснил ему, в чем дело. Вахмистр приказал его пропустить.
Через несколько минут его и след простыл, но солдат продолжал ворчать.
– Чего ты к нему привязался? – спросил вахмистр.
– Когда в карауле стоишь, то обязан считать, сколько входит и сколько выходит; а тут вошел один, а вышли двое. И первый совсем не похож на солдата. А вдруг это Козель? – добавил он, посмеиваясь.
– Чего ты плетешь? – с беспокойством произнес вахмистр. – Постояв в раздумье, он направился к башне св. Яна и узнал на кухне, что все служанки отпущены в город.
Вахмистр взбежал на третий этаж; в комнате Козель было темно и пусто, на четвертом этаже тоже никого. Искать в садике, когда лил дождь, было нелепо. Вахмистр растерялся и побежал к коменданту. Комендант созвал людей и обшарил башню, а время между тем шло. Сумерки сгущались. Сомнений не оставалось – Козель убежала. Забили тревогу, и комендант, разбив людей на несколько отрядов, отправился в погоню за беглецами.
Пока Заклика препирался с часовым, графиня Козель, сломя голову бежала к лошадям, которые стояли в известном ей месте, но в спешке она сбилась с пути и заблудилась. Оказавшись на месте раньше ее, Заклика в отчаянии бросился на поиски, но звать ее не решался: он слышал, что в замке забили тревогу.
Прошло немало времени, пока Раймунд нашел под деревом отчаявшуюся графиню. Он схватил ее за руку и потащил к лошадям. Придя в себя, Анна вскочила в седло, Заклика натянул поводья, но тут их окружили. Крикнув графине, чтобы она убегала, Заклика с пистолетом и саблей приготовился принять бой и тем самым задержать погоню.
Прогремело несколько выстрелов, и благородный Заклика с простреленной головой с тихим стоном упал на землю. В тот же миг другой солдат схватил лошадь графини, но она уложила его на месте, однако подоспели товарищи убитого, и сопротивляться было бессмысленно.
Прибежал комендант – на окровавленной земле лежали два трупа, а третья жертва была смертельно ранена.
– Графиня, скольких человеческих жизней стоили ваши бесплодные попытки бежать! – вскричал комендант.
Анна не промолвила ни слова. Соскочив с лошади, она подбежала к мертвому Раймунду и бледными устами поцеловала его окровавленное чело. Рука покойного покоилась на груди, где лежало доверенное ему королевское обязательство. Козель взяла письмо и унесла с собой.
Молчаливую, задумчивую графиню отвели в замок. Теперь она целыми днями просиживала над Библией, вызывая жалость даже у тех, кому ее судьба была безразлична. Графиня дала денег и попросила устроить Заклике достойные похороны.
– Для меня никто этого не сделает, – промолвила она, – даже родные дети, которые не знают, что у них есть мать. Я одна-одинешенька на свете.
Графине Козель в ту пору было уже сорок девять лет. Но, по свидетельству современников, она была еще красива, обаятельна, а глаза не утратили прежнего блеска.
После этого события графиня больше никогда не спускалась в свой садик, она окружила себя книгами, читала Библию, изучала кабаллу, интересовалась переводами древнееврейских книг: она убивала время, не будучи в состоянии убить себя.
Шли последние годы царствования Августа II, который слепо подражал своему идеалу – Людовику XIV. Блестящие празднества, пышность уступили место новой страсти – строительству: закладывали здания, возводили дворцы.
Дотоле невзрачный деревянный Дрезден велено было перестроить; старые дома снести и поставить каменные. В первую очередь воздвигли ратушу на Старой площади. Флемминг, Вицтум, Вакербарт, Сулковский уже выстроили себе дворцы. Король купил у Флемминга Японский дворец, называвшийся раньше Голландским. В городе разбивали сады, строили казармы, проектировали памятники; к тому времени был уже готов замечательный Цвингер, изящный, как игрушка, который по проекту должен был составлять лишь часть огромного дворца. Апельсиновые деревья, по сей день украшающие Цвингер, имеют свою удивительную историю. В 1731 году король отправил научную экспедицию в Африку; там на пароход в виде балласта погрузили четыреста деревьев, предполагая, что они пригодятся для столярных работ. Их попробовали посадить, и они принялись.
В окрестностях Дрездена воздвигались замки Морицбург, Губертсбург, загородные дворцы в Пильниц и прочее.
В 1731 году в Дрездене с большим успехом шла опера Cleofida, о Alessandro nelle Indie,[29] где семь раз подряд выступала обворожительная певица Фаустина, но после седьмого представления муж красавицы счел необходимым увезти ее в Италию для продолжения музыкального образования.
Хотя саксонцы не смели даже мечтать о тех политических свободах, какими пользовались ненавистные Августу поляки, тем не менее, он разрешил созвать в августе саксонский сейм; присутствующие на нем Любомирский, Сапега, Чарторыйский и вице-канцлер Липский имели возможность убедиться, как благопристойно и дисциплинированно проходят здесь заседания.
Осенью король поехал в Польшу, в Ловиче его встретили важные сановники, и он поселился в Виланове. Здесь был отпразднован день св. Губерта.
Через год опять состоялся блестящий карнавал с базаром в Дрездене. Потом король снова посетил Польшу, откуда отправили в заповедник в Крейерне двенадцать пар зубров, которые вымерли там, не оставив потомства.
Его величество король Август II терпеть не мог сплетен и пересудов, и майор д'Аржель жестоко поплатился за свои пасквили, посылаемые из Парижа в Варшаву. У него над головой сломали шпагу, подручный палача надавал ему пощечин, клеветнические письма сунули ему в рот и сослали пожизненно в Гданьскую крепость.
Строительство в Дрездене продолжалось, заложили Дом инвалидов по образцу парижского, и множество других зданий. Дворец в Виланове тоже привели в порядок, и здесь, всем на удивленье, как под Мюльбергом, разбили лагерь.
Но хроническое заболевание приостановить не удалось, и польский сейм был сорван. Шляхта не хотела признавать своего короля, а король тоже не испытывал к ней симпатии. Чтобы утешиться, Август с Фризеном и Брюлем поехали осматривать здания, которые строили две тысячи рабочих: пирамидальное здание, Японский дворец, казармы, храм и крепость. Король старел, хотя все еще бодрился. Еще в 1697 году, желая покрасоваться перед княгиней Любомирской, он упал с лошади и сильно повредил себе ногу. Лекари советовали ему остерегаться, но он пренебрег их советами, и в 1727 году пораженный гангреной палец пришлось ампутировать. Хирург Вейс головой отвечал в случае неудачи. Операция прошла благополучно, но с тех пор Августу трудно было долго стоять, и, разговаривая с дамами, он присаживался на стул.
В последний год своей жизни Август, как обычно, посетил лейпцигскую ярмарку, где осматривал приведенных на продажу лошадей, потом торжественно открыл в Дрездене карнавал, а так как приближалось открытие сейма, 16 января он отправился в Варшаву.
По дороге он ушиб больную ногу, у него началась гангрена, и через три дня Августа не стало. Впрочем, удивительно, как он при таком образе жизни сумел дожить до шестидесяти трех лет.
Выше мы приводили мнения различных людей об Августе, более или менее сходные в оценке его характера. Через несколько лет после его смерти граф Шуленбург по просьбе Вольтера написал об Августе II следующее:
«Несомненно, Август был одним из самых просвещенных монархов, он имел обо всем здравое суждение и большой дар проникать в сущность дела; он обладал необыкновенной ловкостью и энергией, был прилежен и трудолюбив, как простой человек, когда он хочет чего-то достичь; кто не видел его в разных обстоятельствах, тот едва ли может себе представить, как мастерски умел он притворяться и лицемерить; он быстро все усваивал и использовал, сообразуясь со своей точкой зрения. Кроме того, он был хорошим полководцем, отменно рисовал планы местности, сидя верхом на лошади, был сведущ в фортификации, в осаде и обороне крепостей; отдавал разумные распоряжения и приказы и, наконец, в совершенстве знал артиллерийскую науку».
Единственный сын Августа воспитывался одновременно в католической и протестантской вере, чтобы потом, смотря по обстоятельствам, он мог исповедовать одну из них. Но когда он путешествовал по чужим краям, иезуит Салерно бесповоротно обратил его в католичество. При дворе Людовика XIV его считали скромным, застенчивым и рассудительным юношей. В 1717 году было всенародно объявлено об его обращении в католичество, которому он остался верен на всю жизнь. Этому способствовала его женитьба на австрийской принцессе Марии Иозефе. Молодой курфюрст после семилетнего отсутствия вернулся в Дрезден с женой.
Август III характером не был похож на отца: набожный, скромный, удивительно ленивый, хотя тоже любил развлечения и особенно охоту. Современники отдавали должное его уму и здравым суждениям при полном отвращении к какому бы то ни было занятию.
Еще в последние годы жизни Августа II пророчили господство Брюля и Сулковского, однако предполагали, что всемогущим министром будет Сулковский, а им оказался впоследствии Брюль.
Когда весть о смерти Авуста II дошла до Саксонии, и народ стал присягать молодому курфюрсту, комендант столпенской крепости лично пришел сообщить об этом графине.
Она долго стояла молча, до глубины души потрясенная этой вестью, потом, ломая в отчаянии руки, упала с рыданием на пол.
Тюрьма, жестокость, забвение, измена, унижения – ничто не могло вытеснить из женского сердца горячей любви. Перенесенные обиды были забыты, и Август опять стал ее дорогим возлюбленным.
Через пять или шесть дней из Дрездена приехал некий Геннике, впоследсвии сделавший блестящую карьеру; он велел доложить графине Козель, что прибыл с поручением от курфюрста. Когда Геннике вошел, графиня, как всегда, сидела, склонясь над книгами.
– Ваша светлость, – сказал он, – я прибыл от его величества с доброй вестью: вы свободны и можете жить, где пожелаете.
Козель провела рукой по лбу.
– Свободна? – переспросила она. – А на что мне теперь свобода? Ни я никого не знаю, ни меня никто в целом мире не знает. Куда я денусь? Где буду жить? Нет у меня ни пристанища, ни имущества! Хотите выставить на посмешище графиню Козель, перед которой все склоняли головы, хотите, чтобы на нее показывали пальцами?