— Хорошо. Теперь говорите ваши условия….
— Вот они. Мое пари будет состоять из нескольких пунктов. Во первых, я говорю, что преступник может быть не будет никогда открыт и тогда пари должно считаться не состоявшимся.
— До сих пор, сказал смеясь Даблэн, для вас пари не опасно….
— Во вторых: если преступник будет открыт, то во всяком случае это сделает не ваш Ферм.
— А, теперь это делается интереснее. Однако вы не можете отрицать, что он уже раз оказал нам большую услугу, отыскав имя жертвы.
— Имя, которое, позвольте мне вам сказать, не годится вам ровно ни к чему.
— Напротив, так как убитый был бывший каторжник….
— То вы из этого заключаете, что и убийца должен был быть каторжником. Заметьте, что я не спорю против этого предположения, но, как говорил, если вы помните, почтенный коммисар на железной дороге, это не более как предположение….
— Пожалуй. Вы говорите, что Ферм не откроет ничего. Вы значит желаете, чтобы держа за него пари, я, так сказать, гарантировал его ум и проницательность?
— Погодите. Не только Ферм ничего не откроет, но если кто–нибудь, что–нибудь откроет….
Морис остановился.
— Ну! что–же?
— Ну! так этот кто–нибудь буду я….
— Вы!…. вы осмеливаетесь держать это пари?
— Конечно, так как я вам его предлагаю.
— Молодость ни в чем не сомневается, сказал Листаль против воли улыбаясь.
— Но, если Морис…. если господин Морис, поправилась Берта, говорит, что он откроет…
— Да, если только вообще что–нибудь будет открыто.
— Это все?
— Нет еще!
— А! сказал Даблэн, не сидит–ли уже убийца у вас в кармане, и вы хотите предложить нам этот сюрприз за ужином?…
— Я говорю, что я открою виновнаго не уезжая отсюда, или никто никогда не узнает, что с ним сталось….
— Это очень интересно…. а в чем будет заключаться пари?
— Ну! сказал Морис, так как платить придется вам, то я предлагаю, с позволения графа, чтобы проигравший сделал подарок мадемуазель Берте….
— Я со своей стороны вполне согласен, сказал Даблэн. А сколько вам надо времени, чтобы сотворить это чудо?
— Согласны вы дать мне две недели?
— Хорошо.
— Значит, решено!
Пожатие рук скрепило пари.
… … … … … … … … … … … . .
Три дня спустя, в шесть часов утра, кто–то по стучался в комнату графа.
Он поспешно открыл.
Это была графиня….
IX.
Де—Листаль бросился на встречу жене и схватил ее за руки.
— Наконец–то! вскричал он, вы приехали! В какое безпокойство вы меня привели! Я думал, что не буду в состоянии перенести этого мучения…
Мариен была бледна, и казалась взволнованной, из под опущенных ресниц скользил взгляд, выражение котораго было трудно определить: это была какая–то смесь скрытности и смирения.
Мариен дала мужу обнять себя и, положив голову ему на плечо, она обняла его за шею.
Он уже чувствовал себя успокоенным, он целовал волосы Мариен и не думал более ее разспрашивать.
Его любовь к этой женщине, бывшей радостью и утешением его зрелых лет, пробудилась с новою силою. Мучения, испытанныя им в ея отсутствии, делали тем сильнее радость при свидании. Он снова видел ее: всякая опасность исчезла.
Что касается Мариен, то она внимательно разсматривала графа; она ничего не говорила, ожидая первых вопросов и вполне понимая громадную радость, которая наполняла сердце графа и вполне предавала ей его.
Граф молча глядел на нее, и, странное дело, он боялся говорить, точно опасаясь, что она снова уедет.
— Вы меня ни о чем не спрашиваете, сказала наконец графиня своим гармоническим голосом.
Граф вздрогнул, точно пробуждаясь от сна.
— А! это правда! сказал он улыбаясь. Вам еще надо отдать мне отчет. Но, прибавил он, вы может быть чувствуете необходимость в отдыхе, и…. если вы хотите отложить до завтра…
Графиня схватила его за руки и, в порыве благодарности, настоящей или притворной, поцеловала их.
— Благодарю, сказала она, вы очень добры, я всегда ожидала этого от вас…. но я до тех пор не буду в состоянии вздохнуть спокойно, пока я не разскажу вам моего безумия… которое заставило вас страдать.
— Но, спросил граф, откуда вы.
— Из Англии.
— Как?
— Я была в отсутствии четыре дня. Два дня употреблено на путешествие, два я прожила там. Вы видите, что я не потеряла времени. Я спешила вывести вас из безпокойства….
— Но почему этот отезд, и в особенности такая таинственность?…
Графиня опустила голову: слеза повисла у нея на реснице.
— Обещайтесь простить меня! прошептала она, опускаясь на колена перед ея мужем.
— Простить вас, дорогая?
— О! не бойтесь! Я прошу у вас прощения только за те страдания, которыя я вам причинила и от которых я могла избавить вас…
— Говорите! говорите! Разве вы не знаете, что я весь принадлежу вам и что мне никогда не заплатить вам за ту преданность, которую вы мне выказывали всегда?..
— О, я знаю вашу неистощимую доброту…. и я упрекаю себя, что могла в вас сомневаться…. Вот в чем дело. Вы помните, что по моим советам, вы поместили в банк Стенсона и К° большую часть вашего состояния….
— Да.
— Ну, вы помните еще, что перед моим отездом я была озабочена, взволнована?
— Вы приписывали это состояние болезни.
— Ну! так вот в чем было дело. Один из моих друзей, брат лорда Видмера, у котораго я была гувернанткой в то время, как познакомилась с вами, этот джентльмен написал мне письмо, в котором, уезжая в Америку, он сообщал мне свои сомнения относительно прочности банка Стенсона: он писал мне о рискованных предприятиях, о громадных потерях. Одним словом, положение казалось самым дурным. Он советывал мне торопиться и прибавлял, что даже боится, не поздно–ли уже. Когда я получила это известие, мною овладела ужасная мысль… Простите меня… Я не знаю как она мне пришла в голову…. Но я была как безумная… Я сказала себе, что если вы будете разорены, разорены по моей вине…. потому что я была–бы в этом виновата… то вы лишите меня вашей привязанности, которой я так горжусь и так счастлива!
— Мариен, вскричал граф, целуя ея руки…. как могли вы думать…
— О! я знаю… я чувствую это теперь. Мой страх был безумен. Но разве можно управлять своими опасениями? Я видела вас в отчаянии, упрекающим бедную девушку, которую вы возвысили до себя, что она приготовила вам, своей неосторожностью, печальную и несчастливую старость.
— Мариен, Мариен! с упреком повторял граф.
— Тогда я приняла энергическое решение, я поехала… даже не сказав вам куда…. Оставив вам записку, я решилась, если мои опасения оправдаются, искать в смерти убежища против ваших справедливых упреков.
— Умереть, тебе, из за презреннаго вопроса о деньгах! Но что для меня бедность, если у меня останется единственное сокровище, котораго я желаю, — твое присутствие и твоя любовь!
— О, как вы добры! вскричала рыдая Мариен. Я не понимаю, как могла я не сказать вам всего… но что делать? мы, женщины, всегда таковы! я испугалась!
— Однако вы знаете, сказал серьезно граф, что все мое богатство я отдал–бы, чтобы избавить вас от горя… и если надо покориться этой потере…
— Потере! вскричала поспешно Мариен, но все исправлено… или, лучше сказать, ничего даже и не было… Приехав в Лондон, я собрала самыя тщательныя сведения… Банк Стенсона прочнее чем когда–либо… излишнее усердие ввело в заблуждение моего друга… О! с какой радостью я возвратилась! как торопилась я быть по скорей с вами…. и сказать вам: я ошиблась… я была безумная! я на коленях прошу у вас прощения!
Де—Листаль взял графиню за голову и поцеловал ее в лоб.
Он нежно упрекал ее за скрытность, говорил, что поступать так было чистое ребячество.
Вместо того, чтобы прямо сказать все, она оставляла место всевозможным предположениям.
— Я не говорю, поспешно прибавил он, чтобы хоть одну минуту в мою душу закралось сомнение в вас… я знаю вас, знаю насколько вы благородны… Но неопределенныя выражения вашего письма, отчаяние, видное в последних словах его… все это сильно взволновало меня. Я боялся, не случилось–ли с вами какого–нибудь неожиданнаго несчастия… Позвольте мне сказать вам откровенно, что я думал?.. Вы не будете на меня за это сердиться, не правда–ли?… но зная, что под вашей холодностью скрывается воображение, живое даже черезчур, вы должны в этом сознаться, я подумал, что с вами случилось какое–нибудь разстройство…. умственное….
— Попросту говоря, вы думали, что я сошла с ума, сказала улыбаясь Мариен.
— Но согласитесь, мог–ли я предположить….
— А! друг мой, вы не знаете, что происходит в уме женщины, когда она думает, что своей неосторожностью погубила спокойствие тех, кого любит…. Подумайте только: дело шло о большей части вашего состояния. Эта мысль сводила меня с ума, я видела вас не сегодня–завтра лишенным комфорта, к которому вы так привыкли…. я чувствовала, что не в состоянии исправить разорение, котораго была причиной…
— Не будем более говорить об этом, сказал Листаль, никто здесь не знает ничего о происшедшем.
— А!.. никто?
— Я сказал, что вы уехали в Париж, по нашему общему делу.
— Благодарю вас! Мне по крайней мере не придется краснеть моего безумия.
— Слава Богу, сказал наконец граф, что ваши опасения не оправдались…. потому что, не смотря на всю мою философию, я должен сознаться, что эта потеря была бы для меня чувствительна, особенно в ту минуту, когда наша дорогая Берта выходит замуж…
Еслибы де-Листаль взглянул в эту минуту в лице своей жены, то он заметил–бы, что при последних словах она вдруг побледнела. Брови ея неприметно нахмурились.
— Потому что вы не забываете, моя дорогая, продолжал граф, что я разсчитываю на вас, чтобы переговорить об этом важном вопросе, конечно, после того как вы отдохнете….
— Да, да, друг мой, холодно сказала графиня… мы поговорим об этом. Но, пока, так как вы позволяете, я уйду к себе в комнату….
— Идите, дорогая, отвечал граф и главное не делайте никогда более ничего подобнаго… Вы моя жена, моя подруга на всю жизнь… мое состояние есть в тоже время и ваше и, е