слибы мы его все потеряли, то и тогда мы еще будем достаточно богаты взаимным уважением.
В ту минуту, когда графиня выходила из комнаты мужа, Берта показалась на лестнице.
Отец увидел ее и позвал.
— Поди сюда, Берта, сказал он и поцелуй свою мать…. которая есть лучшая и преданнейшая женщина в свете.
Берта подбежала к Мариен, чтобы поцеловать ее, но невольно вздрогнула, так странен показался ей взгляд, брошенный на нее графиней.
Тем не менее, она думала, что ошиблась, когда мачиха с самой милой улыбкой взяла ее за руки и поцеловала в лоб.
Графиня заперлась у себя в комнате, но вместо того, чтобы лечь в постель, она бросилась в кресло и предалась размышлениям.
— Ну, прошептала она, жребий брошен. Дело идет о моей чести и свободе; но я решилась на все! А! сказала она вдруг, разсмеявшись… я не то видала…. прежде, там!… не всегда–же судьба будет против меня!
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I.
Займемтесь теперь немного методичным полицейским агентом Фермом, агентом с системой, как его называл Даблэн.
Он, т. е. Ферм, находит, что, не смотря на некоторую ловкость, впрочем, вполне рутинную, Даблэн положительно стоит ниже своих обязанностей. Это не такой следователь, каким он должен быть по понятиям господина Ферма.
Как! он видел портрет Джемса Гардтонга, и что же он открыл?
Ничего, положительно ничего! К чему после этого служит ему его проницательность, если только она у него есть?
Почтенному Ферму можно бы было заметить, что он сам не Бог весть что открыл после того, как случайно узнал имя жертвы. На этот раз Ферм ответил бы вам сначала таинственным "может быть", потом прибавил бы:
— Я только простой агент, я не должен быть умнее следователя.
Когда Ферм входит в суд и идет по лестнице к следователю, то он чувствует (что же делать, нельзя быть совершенством), сильное желание сесть его. Почему Провидение не дало ему сделаться следователем, вместо того, чтобы пресмыкаться в роли агента? Быть следователем, иметь свои дела, секретаря, видеть обвиненнаго, лицемерно кланяющимся, самаго жандарма, чувствующаго уважение к таинственному величию кабинета, где решается судьба человека, видеть все это, завязать борьбу с предателем и лжецом, проникнуть все его хитрости, разсеять, как дым, все его предположения…. О! эта картина была для господина Ферма уголком рая, о котором он мечтал. И когда вечером он засыпал, то ему снились эти радости, увы! слишком высоко стоявшия, чтобы он мог достичь до них.
Он заказал себе визитныя карточки…. для одного себя… Оне лежали в шкатулке, запиравшейся секретным замком. Это было безумие, потому что на них было написано: Г-н Ферм, судебный следователь. Это была слабость Ферма. Самым любимым его занятием было играть у себя дома в судебнаго следователя. Он запирался, делал сам себе вопросы, изменял голос, чтобы представлять обвиняемаго. Сколько ловкости употреблял он тут, как он, наконец, заставлял сознаваться преступника, бывшаго не в состоянии защищаться против такой проницательности.
Амиенское убийство наделало шума. Общественное мнение взволновалось; вечный вопрос о безопасности путешественников выступил на сцену. Таким образом, внимание префекта полиции было поневоле привлечено на дело, следствие о котором велось без всякаго результата. Даблэн, верный своему слову, выставил в своем донесении услуги, оказанныя агентом, поэтому Ферм имел удовольствие быть призванным к префекту полиции и с подобающей скромностью принял похвалы за свое открытие, но на этом еще не остановилось впечатление, произведенное рекомендацией следователя Даблэна.
— Милостивый государь, сказал префект агенту, отличныя сведения, полученныя мною на ваш счет, заставляют меня дать вам поручение, которое, я надеюсь, вы исполните с честью.
Ферм почувствовал неописанную радость, захватывавшую ему дух. Но благодаря власти над собой, он сдержался и отвечал самым естественным голосом:
— Господин префект может разсчитывать на полное усердие с моей стороны.
— Хорошо. Но прежде всего вы должны отвечать одному необходимому условию. Говорите вы по английски?
Бывают минуты радости, когда кажется, что небо открывается перед человеком. Так было с Фоном, когда он услышал этот вопрос. Он слегка закрыл глаза и отвечал, кланяясь:
— Господин префект, может быть, не знает, что я воспитывался в Англии?
— Действительно, я не знал этого. Но сколько вам было лет, когда вы оставили Англию?
— Восемь лет.
— Вы возвращались туда?
— Никогда.
— В таком случае, позвольте вам это заметить, не смотря на знание языка, вы будете в затруднении, если вам придется снова туда возвращаться.
— Когда знаешь язык…. поспешил сказать Ферм, охваченный ужасом.
— Тем не менее, можно не знать обычаев и жизни воров и других преступников…
— Если господин префект удостоит подвергнуть меня испытанию, сказал почтительно агент, то я могу уверить вас, что нескольких дней будет достаточно для меня.
— Я не сомневаюсь, но эти несколько дней будут потеряны.
— Однако… заметил, пораженный ужасом, Ферм.
Префект был человек умный, имевший ясный взгляд на вещи, он отлично понимал Ферма, он видел, что перед ним один из тех честолюбивых низших агентов, которые только и жаждут случая отличиться и которых исключительное усердие бывает опасно.
Он подумал, что время очень удобно, чтобы успокоить энтузиазм агента, слишком расположеннаго придать своей роли более важности, чем сам префект желал ей дать.
— Вот мои инструкции, сказал он почти сухо. Вы немедленно отправитесь к господину Лекофру и будете исполнять его приказания. Сегодня вечером вы отправитесь в Англию, т. е. я хочу сказать, что сегодня ночью вас уже более не будет в Париже.
Идти к Лекофру! Какое разочарование! Но для того, чтобы хорошенько понять смысл этих нескольких слов и влияние, которое они имели на агента, нам необходимо сделать несколько обяснений.
Лекофр был помощник следственнаго пристава. Очень естественно, что он был в правильной вражде с приставом, который, со своей стороны, от всей души ненавидел помощника, который, современем, должен был занять его место.
Пристав и его помощник всячески старались брать себе самыя важныя дела. Разсказывают даже, что во время одного важнаго дела помощник забыл уведомить пристава о поимке виновнаго, хотя первоначальныя данныя были все собраны самим следователем. Безполезно прибавлять, что эта забывчивость была, по мнению многих, положительно преднамеренной.
Нечего и говорить, с каким бы удовольствием Ферм, честолюбивый агент, мечтавший, за неимением места следователя, получить хоть место пристава или даже его помощника, — нечего и говорить, сколько он готов бы был сделать забывчивостей, если бы только смел, чтобы отнять у Лекофра славу первых открытий, потому что, даже тогда, когда эти открытия были бы сделаны им, Фермом, то и тогда передавать их стал бы Лекофр. Кому же бы принадлежала честь их? Кто бы знал Ферма? Никто. Нужна была случайная находка карточки Джемса Гардтонга, чтобы имя Ферма дошло до ушей префекта.
Таким образом, Ферм чувствовал к Лекофру ту глубокую ненависть, которую может внушить только зависть. И вдруг префект посылал Лекофра. Под его начальством должен был Ферм вести следствие, начатое им, для котораго он один доставил сведения! Но что делать? Было–ли возможно, было–ли благоразумно сопротивляться, даже решиться сделать простое замечание?
Ферм обдумывал все это и молчал.
— Ну, что же? по прежнему холодно спросил префект.
Ферм вздрогнул.
— Я исполню приказание господина префекта.
— Хорошо, сказал префект. Я разсчитываю на вас… Я придаю большую важность… и он сделал ударение на этих словах, я придаю большую важность успеху этого дела…
Ферм поклонился и вышел.
Оставшись один, он стал думать. Мало по малу охлаждающее впечатление, произведенное словами префекта, уменьшилось и уступило место новой мысли, непредвиденные результаты которой могли быть чрезвычайно обильны.
Ферм принадлежал к числу энергических натур, которыя в несчастии укрепляются и, как Цезарь он нашел в поражении средства в победе.
— А! шептал он, меня ставят под начальство Лекофра. А! ему желают предоставить всю честь открытия. А! моя опытность будет служить его успеху! А я останусь скромным слугой! Ну, нет, этого не будет! Да, я буду покорен; да, я буду твоим слугой, великий помощник пристава, но посмотрим, кто посмеется последним.
Сходив, по приказанию префекта, к своему начальнику, Ферм провел остальное время дня составляя план, может быть смелый, но который должен был во всяком случае удастся. Когда наступило время отезда, Ферм, с улыбкой на губах, предложил Лекофру первому занять место в вагоне, который должен был увезти их из Франции.
Скажем несколько слов о Лекофре.
Это был высокий, немного тучный мущина, с энергическим лицом. Никакая усталость не пугала его, никакая трудность не заставляла его отступить.
Как почти все полицейские, он имел страсть к своему делу. Единственным его недостатком было то, что он никогда не смотрел вниз, а всегда в верх. Дерево противится урагану, качающему его вершину, но топор срубает его с низу. Лекофр видел своего начальника и удачно вел борьбу с ним. Он не знал — нравственно — Ферма, единственное желание котораго было уничтожить его.
Мы не будем следовать за агентами в их путешествии, к тому–же, мало интересном.
Мы находим их уже в Лондоне в гостиннице.
Чтобы читателю не осталось никаких сомнений относительно намерений Ферма, мы их обясним в двух словах.
Его намерением, исполнение котораго зависело от обстоятельств, было просто напросто отнять у своего начальника всякую заслугу в открытии порученнаго им дела.
Как приняться за это? Это–то и спрашивал себя агент, когда, сидя напротив Лекофра в гостиннице, он с улыбкой предлагал ему вино.
Впрочем, Лекофр, казалось, не торопился приниматься за дело. В минуту откровенности, он даже сказал Ферму: